Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "E"
Показаны лучшие 100 слов (из 122).
Чтобы посмотреть все варианты, нажмите
Несколько случайно найденных страниц
Входимость: 2. Размер: 22кб.
Часть текста: ушла. В передней звонок. Отворяю, застегивая студенческую тужурку. Пришел Вячеслав Иванов с дамой, очень пестро и ярко одетой. Сам он высокий, мягко-кудреватый, голубые глаза, несколько воспаленный цвет кожи на щеках. Светлая бородка. Общее впечатление мягкости, влажности и какой-то кругловатости. Дама -- его жена, поэтесса Зиновьева-Аннибал. Смущенно и робко приветствую их -- как мило со стороны старшего, уже известного поэта зайти к начинающему писателю, еще колеблющемуся, еще все на волоске... Учишься в университете, только что начал печататься, выйдет из тебя что-нибудь или не выйдет -- все еще впереди: 1905-й год! Вячеслава Иванова знал я тогда очень мало, где-то бегло встречались, не у Чулкова ли, моего приятеля, "мистического анархиста"? Оба они принадлежали тогда к течению символизма, но и с особым подразделением -- "мистического анархизма" (и оба кончили христианством: Чулков православием, Иванов принял католичество). Гость оставляет несколько старомодную крылатку и шляпу в прихожей, мы усаживаемся за самоваром -- два странных гостя мои сидят в начинающихся сумерках -- соединение именно некоей старомодности с самым передовым, по-теперешнему "авангардным", в искусстве. Я угощаю, чем могу (чаем с притыкинским вареньем). Но тут дело не в угощении. Вячеслав Иванович из всякого стакана чая с куском сахара мог -- и устраивал -- некий симпозион. Да, было нечто пышно-пиршественное в его беседе, он говорить любил сложно, длинно и великолепно: другого такого собеседника не встречал я никогда. Словоохотливых, а то и болтунов -- сколько угодно. Вячеслав же Иванов никогда не был скучен или утомителен,...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: ли ты, как это знаю я, — что ты воздвиг нашей дружбе памятник «вечныя меди прочней»? Слова благодарности здесь немы. Говорить о моей любви к тебе также ненужно, — да и горько, раз нельзя воплотить ее в жизни,и возможно явить только в иероглифах. Но как хотел бы я быть достойным другом тебе! Такое обязательство становится творческою силой: человек делается excelsior. Не могу оторваться от «Венка», который ты сплел из такого изобилия, что у тебя достало цветов — или священного плюща, — чтобы увенчать и меня. И не удивительно что не могу оторваться от твоей книги: она одна из совершенных, о которых сказано «nocturna versate manu, versate diurna»... Кажется, мне не нравится в ней одна только строчка (последняя на 82 стр. — «понял — мы в раю» — Да еще разве «пылающий металл»). Невелика твоя книга, но какой царственный пир! Является мне ряд лирических характеристик; то, что прилагаю, — случайно и не исчерпывает моих впечатлений. Решительной антитезы к «Urbi et Orbi» «Stephanos» не составляет, это ведь одна большая эпоха, и мой сонет преувеличивает противоположность, в поисках за нюансом разницы. Повторяю, что не такая характеристика, какая нужна, но разница в строе лиры...
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Часть текста: «зеленом», «благодатном» острове («gentle island», «green island», «genial soil») «младенческого мира» («infant worid»), где «закона нет» («the happy shores without a law») и «никто не предъявляет владельческих прав на поля, леса и реки», — где «царствует золотой век, не знающий золота»; — о постигшей вину мести гражданственного мира и его законов, обеспечивающих имя и отрицающих душу свободы, — о пощаде, исторгнутой у судьбы подвигом верного сердца, и о любви, все искупившей и завоевавшей любящим право гражданства на «островах любви» («loving isles»). 1 Задумываясь над причинами, остановившими внимание поэта на этой теме в пору его короткого роздыха в Генуе, в эту пору относительного покоя и ясности душевной, после разочарований и горечи недавнего карбонарства и на рубеже последнего, рокового поворота жизни, каким было принятое вскоре затем решение плыть в Грецию, — мы прежде всего различаем по внутренним признакам, что поэма задумана была не в творческой буре, как большая часть Байроновых творений, а в творческом затишье. Она возникла как «parergon», как привычное наполнение...
Входимость: 1. Размер: 40кб.
Часть текста: декадентского смешивания Эроса с эротоманией, припоминая (как это делает в одном из писем Мережковский) древнюю традицию: Софоклову „песню об Эросе, которую нельзя слушать без восторга и ужаса” 3 . Тем самым Мережковский (и не он один) указывает на одну из тенденций трактовки темы эроса/любви в русской модернистской литературе, о которой в свое время в „Декадентах” писал и В. Розанов. Творчество Вяч. Иванова, „крещенное” мыслью Вл. Соловьева („Смысл любви”), знаменует тенденцию, противоположную декадентской, а именно: стремление возвратить Эросу его исконное, Платоново значение, стремление к нобилитации „извечного Эроса Невозможного” 4 . Именно Иванов подчеркивает важность эротического начала 5 для многих сфер духовной жизни и творческой деятельности человека. В статье о „Неприятии мира” Эрос Невозможного связывается поэтом с пафосом неприятия мира сего и религиозным алканием мира иного. „Эта любовь к невозможному - принцип всей религиозной жажды, всей творческой фантазии, всех порывов и дерзновений,...
Входимость: 2. Размер: 115кб.
Часть текста: в тех экстатических состояниях, откуда проистекли первые религии. Божество овладевает сопротивляющейся душой, как у Вергилия Феб «одержит» упорствующую Сивиллу и толчками принуждает ее пророчествовать. Содержание древнейших оргий составляет священное убиение бога исступленными причастниками жертвы. Богоборствующее безумие, как всякий религиозный экстаз, может быть правым (ỏρθῶς μανῆναι) и неправым. Оно несет в себе награду непосредственного общения с божеством — и опасность божественной мести. Иов оправдан; и Иаков, боровшийся с Незримым, улучил благословение, хотя и остался хром. Прометей побеждает. Но сколько других богоборцев сокрушено! Титаны, Гиганты, «богоравные» гордецы, дерзнувшие мериться с богами, как Тантал и Танталида — Ниоба, безумцы и слепцы, не узнавшие божеского лика, как Пентей; у евреев — Каин и его потомство, строители вавилонского столпа, Люцифер. В Библии самая повесть о грехопадении людей приобретает черты богоборческие: «вы будете как боги (или: Бог — Элогим)». Это различение между угодным и неугодным божеству противоборством человека принадлежит, несомненно, эпохе позднейшей, когда не только...