Поиск по творчеству и критике
Cлово "DIES"
Входимость: 3. Размер: 60кб.
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Входимость: 1. Размер: 74кб.
Входимость: 1. Размер: 44кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 60кб.
Часть текста: и охваченности Богом — душевное событие, которое на время расщепляет внутренний мир личности на две эксцентрические сферы. Прежняя воля смолкает, преодоленная и низвергнутая как бы извне проникающей в человека чужой волей. Прежнее «я» сменяется более могущественным «я», которое едва ли уже можно назвать человеческим; восхищенный, возвращаясь из своего оглушения к самосознанию, воспринимает его носителя, как проникшее в него божество, и говорит ему «Ты». Если дистанция между Богом и человеком, в представлении верующего, остается и после этого грозового соприкосновения неумаленной, то их взаимоотношение становится качественно чем-то иным, чем то, что древние италики называли словом «religio» — чем-то более содержательным и интимным, чем робкая оглядка и благоразумная предусмотрительность, чем правовая или магическая связанность, награда или принуждение, исходящие от богов. Привступает новый элемент, как зародышевый зачаток того, к чему позднейшая созерцательность стремится под именем «unio mystica» — мистическое единство. Отныне богословской рефлексии дана возможность истолковывать слово «religio» в более духовном смысле, выводя его из слова «religare», соединять. Религия становится более интимной, когда человек научается говорить «Ты» тому, присутствие чего он ощутил в своей собственной груди — будь то как внезапное посещение, будь то как то постоянное пребывание, которое его древнейший предок с...
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Часть текста: Research Center in Rome. Книга первая. "Cor Ardens" Пламенеющее сердце Sagt es Niemand, nur den Weisen, Weil die Menge gleich verhöhnet: Das Lebend’ge will ich preisen, Das nach Flammentod sich sehnet. * Goethe, West-Oestlicher Diwan, 1,18: «Selige Sehnsucht» * Не скажи никому, разве лишь мудрецу, ибо сразу толпа издевается: Воздавать я хвалу Живому хочу, возжелавшему огненной смерти. Ты — мой свет; я — пламень твой. Л. Зиновьева-Аннибал Бессмертному свету Лидии Димитриевны Зиновьевой-Аннибал Той, что, сгорев на земле моим пламенеющим сердцем, стала из пламени свет в храмине гостя земли. Ессе Cor Ardens той, чью судьбу и чей лик я узнал в этом образе мэнады «с сильно бьющимся сердцем» ΠΑΛΛΟΜΕΝΗΣ ΚΡΑΔΙΗΝ — как пел гомер — когда ее огненное сердце остановилось. Мэнада Солнце-сердце Хвала Солнцу Хор Солнечный Солнце (Газэла) Assai palpitasti Завет Солнца Псалом Солнечный Солнце-Двойник Сердце Диониса De profundis Огненосцы (Дифирамб) Суд Огня Година гнева Зарева Месть Мечная Озимь Под знаком ...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: Волкова и Георгиевского переулков, насупротив ограды Зоологического сада» («Автобиографическое письмо», 1917). 1875—1884 — в Первой московской гимназии, которую оканчивает с золотой медалью. Увлеченные занятия греческим языком. 1883 — духовный кризис. «Примечательно, что моя любовь ко Христу и мечты о Нем не угасли, а даже разгорелись в пору мо его безбожия. Он был и главным героем моих первых поэм <...> Страсть к Достоевскому питала это мистическое влечение, которое я искал примирить с философским отрицанием религии» («Автобиографическое письмо», 1917). 1884 —1885 «Поступил на филологический факультет университета, где тотчас получил премию за древние языки» (Иванов-Франку, 1947). «На первом курсе получил премию за латинское со чинение и письменную работу по греческому языку» (Curriculum). 4 июня 1886 — женитьба на Дарье Михайловне Дмитревской (1864—1933) и отъезд за границу, где пробыл ок. 19 лет. Девять семестров занимается римской историей в Берлинском университете у Т. Моммзена и О. Гиршфельда. «Как только я очутился за рубежом, забродили во мне искания мистические, и пробудилась потребность сознать Россию в ее идее. Я принялся изучать Вл. Соловьева и Хомякова. По отношению же к германству сразу и навсегда определились мои притяжения и отталкивания, грани любви и...
Входимость: 1. Размер: 74кб.
Часть текста: говорил Бердяев. Личное горе не заглушило в сердце В. И. живого интереса к людям. В общении с ними главной целью, как и прежде было — вызвать в приблизившейся к нему чужой душе проявление ее особенной единственной ценности, ее основного устремления. Один из молодых друзей поэта, проживший некоторое время на «башне» — философ и писатель Федор Степун — вспоминает: «Более симпозионального человека, чем Вячеслава Иванова довоенной эпохи, мне уже больше не приходилось встречать. В отличие от Андрея Белого, подобно огнедышащему вулкану извергающего перед тобой свои мысли, и в отличие от тысячи блестящих русских спорщиков-говорунов, Вячеслав Иванов любил и умел слушать чужие мысли. В его любви к беседе было не столько пристрастия к борьбе мнений, сколько любви к пиршественной игре духа. Даже и нападая на противника, Вячеслав Иванов никогда не переставал привлекать его к себе своею очаровательною любезностью. За духовною трапезой он порою, словно острыми приправами, угощал своего собеседника полемическими выпадами, но никогда не нарушал при этом чина насладительной беседы. Все публичные и полупубличные выступления его отличались своеобразным сочетанием глубокомыслия и блеска, эрудиции и импровизации, тяжеловесности и окрыленности». 91 В людях, как и во всех явлениях, В. И. искал за видимою внешнею реальностью иную подлинную, «высшую». Каждого человека он любил как единственный, неповторимый, незаменимый путь a realibus ad realiora, искал соделать путь этот видимым для самого идущего. При этом В. И. вовсе не всегда только поощрял и далеко не всегда бывал ласков: он ...
Входимость: 1. Размер: 44кб.
Часть текста: Трою предков пламени дарим; Дробятся оси колесниц меж дома И фурий мирового ипподрома: Ты, царь путей, глядишь, как мы горим. И ты пылал и восставал из пепла, И памятливая голубизна Твоих небес глубоких не ослепла. И помнит в ласке золотого сна, Твой вратарь кипарис, как Троя крепла, Когда лежала Троя сожжена” (III 578). В этом сонете, который первоначально назывался “Regina viarum” (“Царица путей”) и потом стал первым в цикле “Римских сонетов”, Иванов дает сгущенное и сугубо поэтическое описание эмиграции, поддающееся прозаическому пересказу и истолкованию лишь с редким для творчества Иванова трудом. Для того, чтобы понять смысл римской эмиграции в жизни и творчестве В. И. Иванова, нужно прежде всего выяснить его миф о Риме и то, каким образом этот миф стал определяющим моментом в его личной судьбе и самопонимании. Хотя Рим был далеко не первым местом жительства Иванова за рубежом, он, по-видимому, всегда олицетворял для Иванова “заграницу”, “не-Россию”. В “Автобиографическом письме” 1917 г. Иванов пишет, что он сначала сопротивлялся совету его друга И. М. Гревса поехать в Рим “из-за избытка благоговейных чувств к Вечному городу, со всем тем, что должно было там открыться” (II 19). Действительно, к этому времени, отучившись в Берлине и переселившись в Париж, Иванов уже много лет изучает римскую цивилизацию и поездка в Рим могла обозначить резкий переход от чисто книжных занятий к занятиям более прикладным, жизненным, от теории - к “реальному явлению” Вечного города, и поэтому эта поездка требовала от него полной готовности. Первые впечатления Иванова от настоящего Рима были смешанными: “В новой оболочке, покрывшей старый Рим, многое болезненно неприятно меня поразило. Глаз открывал повсюду много прозы, много безвкусия. ...
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: багряный и суровый, И мглою пепельной, как прахом урн, замёл Нагую крутизну и безотрадный дол... Усталый, я достиг вершины каменистой — И видел древний храм. Зари венец огнистый Далеко обнимал вечерний небосклон За лесом сумрачным рассеянных колонн. На ветхом мраморе ступеней величавых, Где воздвигал один между столпов безглавых Свой хмурый архитрав дряхлеющий колосс, Под бледным саваном белеющих волос Полураздраною прикрыта власяницей, Сидела пифiя и мстящею десницей, Начертан на столпе, мой суд и приговор Указывала мне... И, боязливый взор Подъемля к письменам, прочел я: САВТОН ГНОФИ. — «Такою ли тебя, на этой ли Голгофе», Я с плачем восстенал, «о, Мудрость, нахожу? Себя ли до конца познаньем осужу? Затем ли с детских лет я, тайн твоих ревнитель Душой алкающей сию взыскал обитель?.. Медностропильный твой мне снился храм. Виясь По млечным мраморам, сплела живая вязь — С лилеей амарант, нарцисс, и маки сонны, И крокос солнечный, и розы благовонны. Средь сеней лавровых и храмовых колонн Пророков светлый сонм и вдохновенных жен Скитался, упоен безмолвным созерцаньем, Иль...
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: Роде 3. Без сомнения, Загрей-Аид, как Аид, в глазах Гераклита 4, и Дионис: но если Дионис, прежде всего не только Аид 5, - Загрей, совпадая с Аидом по объему религиозного понятия, отличается от него в обрядовой сфере тем, что он бог оргиастический. По героической [32] ипостаси, им выделенной, - Актеону, - мы узнаем его как ловчего скитальца по горным вершинам и дебрям, окруженного сворою хтонических собак; как содружника Ночи и вождя исступленных ее служительниц; как душегубца, от которого надлежит ограждаться магическими апотропеями, вроде тех уз, какими были связаны идолы его двойников: в Орхомене - Актеона, в Спарте - Эниалия, на Хиосе - Омадия Диониса 1. Будучи предметом женского оргиастического поклонения, он способен к приятию обличия юношеского и детского, что окончательно препятствует смешению его как с Аидом, так и с подземным Зевсом и подготовляет почву его орфической метаморфозе в сына Зевсова. Орфический синтез жизни и смерти как другой жизни, связанной с первой возвратом душ на лицо земли (палингенесией), укрепляя соответствующее представление о Дионисе, как о вожде по пути вниз и по пути вверх, естественно пользуется Загреем как готовым в народном сознании оргиастическим аспектом Диониса подземного, но дает ему своеобразное оптимистическое и эвфемистическое истолкование: «Неправо люди, в неведении о дарах смерти, мнят, что лют Загрей: это - владыка отшедших, Дионис отрадный. Под страшным ликом того, кто...
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Часть текста: была присуща столь прозрачная очевидность, что услышанное действовало на меня как заново приобретенное реальное познание. „Quod non est debet esse; quod est debet fieri; quod fit erit“ — вот эти слова. („Чего нет, то должно быть; и то, что есть, должно становиться; и становящееся будет“). Согласно своей привычке всё, глубоко волнующее, выражать ритмически, я попытался включить свое сокрытое сокровище в золотое кольцо дистиха: Quod non est, Pater esse iubet fierique creatum, Spem iusso fieri, Spiritus afflat: „eris“. Понимание Хеккером * Красоты как „свойства Бытия“ и усмотренная им связь Красивого с Тайной Троичности заставили меня по-новому задуматься над вышесказанным; всё, что верно относительно бытия, должно быть верным и относительно „pulchrum“. — И я начал различать три рода красоты, а именно, говоря словами Теодора Хеккера — „Красота, этюд“ (Haecker. „Schönheit, ein Versuch“): Красоту первого Бытия как „Splendor“ (блеск), красоту становления как „Via“ (путь), красоту второго бытия как „Gloria“ (слава). Среди поэтов и художников красота первого бытия преимущественно осеняет „вергилиевских людей“, непрестанно томимых нежными сновидными воспоминаниями о девственной райской земле. Для созерцания Красоты как „glòria“ требуется мистическое или пророческое восхищение; это — область анагогического в...
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Часть текста: религии. Если средоточием первого культа, фракийско-парнасского, служат триетерические оргии, то коренным обрядом островного является энтузиастическое жертвоприношение бога-быка, сопровождаемое пением дифирамба. Колыбелью последнего естественно поэтому считать Крит, откуда он распространился по островам, из коих Наксос по преимуществу притязал на славу его древней родины 1. В Дельфы, где дифирамбом назывались хвалы погребенному, подземному Дионису, составляющие большую часть зимнего страстного богослужения, он мог быть принесен еще в прадионисийскую эпоху непосредственно с острова Крита. В Пелопоннесе песнь бога-быка стала хоровой песнью «козлов»; таковой сделал ее, по преданию, поэт Арион, уроженец Лесбоса. В действительности, хоры «козлов», изначала дифирамбические по своему характеру, - без сомнения, древнее художественной реформы Ариона. Из них в Пелопоннесе развивается действо «трагического строя» (tragikos tropos). Но вообще понятие дифирамба нераздельно связано с символикой быка. Бык - награда победителя на дифирамбических агонах. Пиндар поет о Наксосе: «оттуда явились Хариты Дионисовы с гонящим [125] быка дифирамбом» 1. Поэт мыслит дифирамб как Диониса, Диониса же - как...