Поиск по творчеству и критике
Cлово "ANIMUS"
Входимость: 40. Размер: 60кб.
Входимость: 3. Размер: 19кб.
Входимость: 2. Размер: 69кб.
Входимость: 1. Размер: 58кб.
Входимость: 1. Размер: 111кб.
Входимость: 1. Размер: 96кб.
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Входимость: 1. Размер: 60кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 40. Размер: 60кб.
Часть текста: волей. Прежнее «я» сменяется более могущественным «я», которое едва ли уже можно назвать человеческим; восхищенный, возвращаясь из своего оглушения к самосознанию, воспринимает его носителя, как проникшее в него божество, и говорит ему «Ты». Если дистанция между Богом и человеком, в представлении верующего, остается и после этого грозового соприкосновения неумаленной, то их взаимоотношение становится качественно чем-то иным, чем то, что древние италики называли словом «religio» — чем-то более содержательным и интимным, чем робкая оглядка и благоразумная предусмотрительность, чем правовая или магическая связанность, награда или принуждение, исходящие от богов. Привступает новый элемент, как зародышевый зачаток того, к чему позднейшая созерцательность стремится под именем «unio mystica» — мистическое единство. Отныне богословской рефлексии дана возможность истолковывать слово «religio» в более духовном смысле, выводя его из слова «religare», соединять. Религия становится более интимной, когда человек научается говорить «Ты» тому, присутствие чего он ощутил в своей собственной груди — будь то как внезапное посещение, будь то как то постоянное пребывание, которое его древнейший предок с священным трепетом почитал в царе и провидце. Что же собственно случается с человеком, одержимым божеством, при...
Входимость: 3. Размер: 19кб.
Часть текста: личности, — но коренится он в росте и изменении самого сознания личности; утончение и углубление личного сознания, дифференцируя его, разрушило его единство. Где я? где я? По себе я Возалкал. Я — на дне своих зеркал. («Прозрачность»). Этот стих, который не был бы понятен в прежние времена никому, кроме людей исключительной и внутрь устремленной созерцательности, выражает едва ли не общеиспытанный психологический факт в ту эпоху, когда наука не знает более, что такое я, как постоянная величина в потоке сознания. Метафизика (возьмем в пример хотя бы учение о характере эмпирическом и умопостигаемом) и нравственная философия, гносеология и психология, «рефлексия» наших дедов и явления умственной и душевной жизни, обнаружившиеся к концу прошлого века в формах эстетического иллюзионизма, импрессионизма и, наконец, символизма, как специфической художественной секты и школы, не оставили нам не только старинного «cogito, ergo sum», но даже и его элементов: ни «cogito», ни «sum» (мы легче поняли бы: fio, ergo non sum). Какой-то невидимый плуг, в наступившие сроки, разрыхлил современную душу — не в смысле изнеможения ее внутренних сил. но в смысле разложения того плотного, непроницаемого, нерасчлененого сгустка жизненной энергии, который называл себя «я» и «цельною личностью» в героическую пору непосредственного индивидуализма. Это разрыхленное поле личного сознания составляет первое условие для всхода новых ростков религиозного мировосприятия и творчества. II Религия начинается в мистическом переживании (каковым в древнейшие времена является оргиастическое исступление) в момент дифференциации этого переживания, представляющей его сознанию, как «одержание», т. е. исполнение души божеством, в нее вселяющимся и ею овладевающим. Экстаз...
Входимость: 2. Размер: 69кб.
Часть текста: увидел, вырвавшись из круга ее мук — агонию раздвоения души, не узнающей себя в своих внутренних противоречиях и яростно, в отчаяньи борющейся сама против себя самой». Так, содрогаясь, думал о своей родине В. И., когда он оказался стоящим на верной, не взрывчивой почве. Он огляделся: вокруг него мир — равнодушный и надменный, издевающийся над мрачными предвестиями, самонадеянный, пресыщенный; вокруг него люди изысканные и извращенные, но духовно примитивные невегласы, готовые все испытать и сочетать при условии, чтобы слова и поступки их не имели никакой действенной силы, инициативной, и ни к чему бы их не обязывали. И вдруг ему стало очевидно, что эта духовная тупость перекликается в какой-то полярной бесовской сопряженности с революционным неистовством. Его охватила гнетущая тоска. И Россия предстала перед ним страшнее чем раньше, когда он был включен в круг ее пыток. Но, всматриваясь в ее страшный образ, он увидел, что чрез искаженное болью лицо явственно проступает другой ее — строгий, смиренный, светлый лик. В Риме 1924 г. В. И. понял: между двумя волями нет средних позиций. Все сводится к трагической диаде: δίχα πάντα...
Входимость: 1. Размер: 58кб.
Часть текста: Из напевной ворожбы вышел стих, как устойчивый звуковой состав размерной речи. Такой стих, если он не сакрально-правовая формула (как «infelici arbori suspendito» в первой книге Ливия), людям темен, но богам внятен. «Вещий язык» волхва — язык самих богов, чью волю вещун испытует или связует. Он умеет говорить с незримыми сильными, люди же не умеют. Но он и не приглашает посторонних к участию в его «мольбах и гаданьях». Он хотел бы, напротив, утаить от них смысл произносимого под покровом иносказательных ознаменований и ведовски́х, на́говорных звукосочетаний, — как и прорицание, испрашиваемое людьми, не должно, да и не может быть им до конца понятно: сновидческое откровение многосмысленно. Нечто подобное наблюдается в церкви первых веков, как о том свидетельствуют «глоссолалические» тексты. «Пророчествующие» времен апостольских частию проповедовали общине, частию же «говорили к ангелам», и эта «заумная» беседа с ангелами казалась слушателям, по своей невразумительности, иноязычною. В ту раннюю пору, когда вещий певец (vates) заклинал или пророчил, когда хоровой пэан отвращал чуму по свидетельству Гомера и поражал страхом вражье воинство по описанию Саламинской битвы у Эсхила, когда пляска и маска привлекали божественные силы к овладению человеком и заставляли обаянного ими испытывать чудо превращения, ужас и восторг инобытия, — то, что впоследствии стало художеством, «мусическими искусствами» эллинов, еще служило только богам, а не услаждению смертных. И сама «слава», которая составляет существенное назначение позднейшей поэзии, т. е. хвалебное величание, или просто упоминание, наименование в высокой песни, — была заздравным поминанием пред лицом небожителей или подземных...
Входимость: 1. Размер: 111кб.
Часть текста: но и насущно нужно разобраться, как следует, в этом двойном наследстве, исчислить, хотя бы лишь приблизительно, добытые от минувшего века стяжания, вместе с принятыми от него обязательствами. Конечно, все сосчитает, все учтет сама жизнь, но, чтобы сознательно участвовать в ее творении, надлежит знать, на что мы живем и какие погашаем долги. И прежде всего, оставляя в стороне предустановленную последовательность материально-исторического развития, должно было бы подвергнуть пересмотру идейное наследие протекшего столетия и его осознать — в его исторических корнях. Тогда впервые мы взглянули бы на него независимо: ибо всякое дальнейшее творчество обусловлено преодолением уже достигнутого; преодоление же не значит отрицание, но раньше — полное овладение пережитым и органическое его усвоение. Не может быть истинно-нового творчества без последнего сведения счетов с преданием. А сам протекший век успел ли до конца сосчитаться со своим предшественником? в своем буйном смятении справился ли сам он с уроками, преподанными ему восемнадцатым веком? Можем ли мы, например, сказать, что запросы французской революции либо обличены во лжи, либо осуществлены жизнью? Девятнадцатый век только показал их несостоятельность, как отвлеченных начал, — говоря проще, сделал очевидным, что «права человека» не могут быть проведены в жизнь иначе, как в связи с решением общественного вопроса и на почве...
Входимость: 1. Размер: 96кб.
Часть текста: и гул голосов, полнее, непосредственнее, самозабвеннее, чем то делали нахмуренные, озабоченные дети девятнадцатого века. И, когда ригористы той старой формации (немного их осталось) пытаются абстрактными построениями и пуританскими сомнениями подорвать наше безусловное доверие к началу жизни неисчерпаемой, полной неожиданностями, преодолевающей и установившиеся представления и предрассудки, тогда мы решительно и вызывающе противополагаем их сухому доктринерству какое-нибудь причудливое изречение вроде афоризма Ницше (который, впрочем, любят повторять, и мирные прагматисты): «Истинно лишь то, что стимулирует, вздымает, укрепляет жизнь». Потому что: «Да здравствует жизнь!» есть наш постоянный, излюбленный припев, а торжественное и праздничное установление культа жизни есть наше фактическое опровержение пессимизма прошлого столетия. Сразу после катастрофы, потрясшей мир, под угрозой назревающего катаклизма, который предрекают гадатели, вопреки всей ненависти и вражде, всем насилиям и неистовствам — вопреки всему этому воля к жизни проявляется отнюдь не ущербной и поруганной, а окрепнувшей, точно помолодевшей, и нарастает потребность испытать, обрести, довести до последних пределов, охватить все, что может предоставить земное существование. И странно: в нас к такому дерзостному любопытству по отношению к жизни присоединяется...
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Часть текста: и философскiе выводы. Дiонисъ и религiозная проблема. Вопросы жизни, 1905, № 7 Таковою представляется намъ Дiонисова религiя въ ея внутренней сущности, происхожденiи, развитiи и вселенскомъ значенiи. Законченное нами изученiе духовнаго фактора такой важности естественно приближаетъ насъ къ вопросу, чему учитъ онъ насъ и что даетъ, будучи отдельнымъ и частнымъ явленiемъ общаго религiозно-историческаго процесса, для познанiя религiи въ деломъ, — и, въ связи съ этимъ, къ другому вопросу, поскольку указанный факторъ, оказавшiй столь великiя воздействiя въ прошломъ человечества, долженъ быть признанъ живымъ и действеннымъ поныне. Действеннымъ же можетъ онъ проявиться и по претворенiи своемъ въ высшiя формы религiознаго откровенiя — или, вопервыхъ, какъ интегральная часть христiанства, какъ неотъемлемый элементъ его, ему неизменно, хотя и сокровенно, присущiй, — или, вовторыхъ, какъ историческiй признакъ первоначальнаго христiанскаго богочувствованiя, более или менее затемненный и изглаженный въ нашемъ сознанiи, но долженствующiй быть возстановленнымъ для полноты христiанской жизни, — или, наконецъ, независимо отъ нашего христiанскаго самоопределенiя, какъ автономное начало религiозной психологiи, не только ценное само по себе, но и призванное раскрыть намъ глаза на нечто явное въ мiровой тайне, — начало, способное, следовательно, мистагогически...
Входимость: 1. Размер: 60кб.
Часть текста: народнаго богочувствованiя, — ближе и понятнее средневековое воззренiе на памятныя европейской душе неистовства древняго идолослуженiя, чемъ этотъ бездушный и поверхностный взглядъ, коренящiйся въ эпохе, когда родники религiознаго сознанiя казались какъ бы окончательно изсякшими въ душе человечества. Еще Казаубонъ (ум. 1614 г.), одинъ изъ родоначальниковъ нашей филологiи, ведетъ („De enthusiasmo“) полемики противъ античныхъ формъ религiознаго вдохновенiя, какъ проистекающихъ изъ источниковъ, чуждыхъ божественнаго откровенiя. Но это были уже последнiя подозренiя отживающаго средневековья, которое еще придавало религiозное значенiе древнимъ религiямъ, которое еще верило само въ глубине души въ демоническую действительность умершихъ божествъ. Первый Гердеръ указываетъ новые пути для более глубокой оценки частнаго религiознаго феномена въ связи общечеловеческаго религiознаго сознанiй; а примыкающая къ Гердеру мистическая школа мифологiи, создавшая монументальную „Символику“ Крейцера, грешитъ именно...