Поиск по творчеству и критике
Cлово "HOMO"
Входимость: 3. Размер: 112кб.
Входимость: 3. Размер: 96кб.
Входимость: 2. Размер: 55кб.
Входимость: 1. Размер: 86кб.
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 112кб.
Часть текста: постороннего Глава I РУССКИЕ СИМВОЛИСТЫ ГЛАЗАМИ ПОСТОРОННЕГО На рубеже 1902 и 1903 гг. в Петербурге была издана первая книга стихов В. И. Иванова «Кормчие звезды». Печаталась она на собственные деньги, процесс был долгим, книга бесконечно дорабатывалась и переделывалась, так что ее завершение и выход в свет воспринимались как большое событие. Сам Иванов вместе с семьей жил в это время в Женеве, на вилле Java и непосредственного участия в судьбе своей книги принять не мог. Мало того, он даже не очень представлял себе, на кого можно было бы опереться в поисках поддержки. «Вестник Европы», в котором (не исключено, что по рекомендации Вл. Соловьева) он изредка печатался, его совершенно очевидно не устраивал, ни с какими же другими журналами и издательствами в общении он не состоял. И тут представилась возможность обрести в Петербурге собственного эмиссара, чем он и воспользовался. Этот случай оказывается счастливым и для исследователей, поскольку позволяет проследить сразу несколько интереснейших тем: судьба книги Иванова в общественном мнении, творческие и издательские планы и замыслы одновременно его и Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, а вместе с тем - жизнь и деятельность русских символистов (или близких к ним литераторов и деятелей искусства), увиденная не изнутри, привычным глазом, а извне, глазом довольно случайного, но приметливого наблюдателя. Таким наблюдателем оказалась Мария Михайловна Замятнина, уже несколько лет сопутствовавшая Ивановым в самых различных их делах и предприятиях. Тридцать лет спустя, вспоминая свое знакомство с нею, М. Кузмин записал в дневнике: «Относительно Замятниной должен сказать, что как Вяч. Ив., так и Лид. Дм. умели пробуждать бескорыстную и полнейшую к себе преданность в людях честных, великодушных и несколько или бесплодно романтических, или наивных, которых оказывается не так мало» 15 ....
Входимость: 3. Размер: 96кб.
Часть текста: и вызывающе противополагаем их сухому доктринерству какое-нибудь причудливое изречение вроде афоризма Ницше (который, впрочем, любят повторять, и мирные прагматисты): «Истинно лишь то, что стимулирует, вздымает, укрепляет жизнь». Потому что: «Да здравствует жизнь!» есть наш постоянный, излюбленный припев, а торжественное и праздничное установление культа жизни есть наше фактическое опровержение пессимизма прошлого столетия. Сразу после катастрофы, потрясшей мир, под угрозой назревающего катаклизма, который предрекают гадатели, вопреки всей ненависти и вражде, всем насилиям и неистовствам — вопреки всему этому воля к жизни проявляется отнюдь не ущербной и поруганной, а окрепнувшей, точно помолодевшей, и нарастает потребность испытать, обрести, довести до последних пределов, охватить все, что может предоставить земное существование. И странно: в нас к такому дерзостному любопытству по отношению к жизни присоединяется почти фаталистическая покорность ее смутному непостижимому закону. Нам надоел рационализм, и мы охотно доверяемся водительству того слепого ясновидца, каким является инстинкт. Идеологии нас раздражают и разочаровывают, мы склонны хором повторять знаменитое...
Входимость: 2. Размер: 55кб.
Часть текста: на том, чтобы я, выражая свое отношение к прежним писаниям, определил свое теперешнее воззрение на гуманизм. Что гуманизм, исследуемый в его собственных пределах, независимо от связей его с общей культурой, представляется ныне вопросом духа, это явствует (и можно обойтись без дальнейших напрашивающихся примеров) именно из этих Ваших медитаций. Поэтому, приступая к сообщению Вам результатов произведенного мною допроса совести, мне приходится, рискуя нагромождать психологизмы на психологизмы, прибегать к некоторым рассмотрениям по поводу Ваших «Рассмотрений». Я вполне осознаю свою дерзость, т. к. воспринимаю Ваши «Рассмотрения» как soliloquio, нарушать которое всегда бестактно. Итак простите мне попытку обратить Вашу беседу с собою в диалог; простите мне также, что при сопоставлении наших точек зрения в их отличии друг от друга, я вынужден показывать не то, в чем мы родственны и согласны (без чего, впрочем, как могли бы мы в жизни быть милыми друзьями?), но наше основное разногласие. А оно обнаруживается прежде всего в различной оценке docta pietas, которой я желаю восстановления, которую Вы...
Входимость: 1. Размер: 86кб.
Часть текста: O Voi, che avete gl'intelletti sani, Mirate la dottrina che s'asconde Sotto il velame degli versi strani. «O вы, разумные, взгляните сами, И всякий наставленье да поймет, Сокрытое под странными стихами!» 20 Хоть и выглядят его стихи столь же непривычными, как одеяние чужеземного путешественника, все же под одеждой паломника светит истина церковной догмы. «Здесь в истину вонзи, читатель, зренье; Покровы так прозрачны, что сквозь них Уже совсем легко проникновенье», 15* говорит Дант в другой части поэмы. И действительно: под вечными снегами мистических созерцаний, через многоцветные, изменчивые пелены символических видений, повсюду выявляется в Божественной Комедии неколебимый камень схоластического богословия, имя которого, на языке Фомы Аквинского, «Sacra Doctrina», «Священное учение». С тем же правом и мы можем говорить mutatis mutandis — о «доктрине» Достоевского. Для обоих поэтов, цель «целого и каждой его части» — мы повторяем слова Данта о своей поэме — «освободить живых еще при жизни от их несчастного состояния и привести их к блаженству». 16* Для обоих путь к достижению их цели в религиозной истине; оба прияли «пелену поэзии из руки Истины». Для обоих поэтическое видение есть...
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Часть текста: и головокружительный зияет под ногами обрыв», — третьи: «еще несколько переходов вверх по ущелью, в сердцевину гор, в глубь теснин, а там уж и подъем на самый крутой кряж, а за тем кряжем и спуск отлогий в долы». И никто из идущих не знает, что впереди, и кручи ли в самом деле громоздятся окрест, или мимо проплывают крутящиеся мороки; а тут еще кликуши поют, не то крушась, как бы о великом горе, не то кружась в ликующем исступлении, непонятные песни — в роде, примерно, такой: Потерпи еще немного, Скорбный путник, Человек! Доведет твоя дорога До склоненья новых рек. Миновав водораздела Мирового перевал, Горы, блещущие бело, Ты завидишь, — Дух сказал. Стены бледные возглавят Летопись последних дел И над временем поставят Беспредельному предел. Все узнают: срок недолог, Дни вселенной сочтены, — И совьется тихий полог С беспощадной глубины. Но когда: «Его, живого, Вижу, вижу! Свил Он твердь!» — Вскрикнет брат, — уста другого Проскрежещут: «Вижу Смерть...» И в старинную отчизну Внидет сонм живых отцов; И зажжет Обида тризну С четырех земли концов... Прошу извинить этот автоэпиграф в рифмах (бред 1916-го, кажется, года), но, согласно...
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: наших общественных сил стало, последовательно, борьбою за организацию. Безмерно многое достигнуто самим внедрением простой аксиомы в народное сознание, и наши лучшие надежды крепнут или колеблются в зависимости от возрастающей или ослабевающей уверенности в ее действительном и неуклонном применении к жизни. Но в практическом правиле наше увлечение склонно усматривать порой нечто большее, чем только практическое правило, и в этом кумиротворчестве кроется тонкая опасность. Организация, во мнении многих, возводится в верховный принцип общежития и обращается в мерило цивилизации. Мы начинаем толковать ее на немецкий лад. Отсюда проистекает не только предрасположение к суеверному преувеличению материальных сил противника (что, пожалуй, вовсе даже не вредно), но и соблазн ложной оценки представляемых им культурных начал. В самой борьбе с германством мы можем отравиться злейшим из ядов, обращающихся в его больном теле. Если бы нашими соседями были англичане или французы, мы бы непосредственно знали, какое занимает место и как проявляется высокая организация в свободной гражданственности. При относительно малом знании Франции и еще меньшем Англии, мы легковерно убеждаемся доводами и демонстрациями немцев, что совершенная и «единоспасающая» организация — немецкая и что, следовательно, немецкий народ достойнейший из диадохов мировой культуры, с внутренним правом притязающий на наследие державы всемирной. II Недавно пресловутый Оствальд развил свою схему всемирноисторического процесса....
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Часть текста: кстати бежать от искусственных боскетов французского XVIII в. с его любезностями, остротами и художественными канонами, всем тем, что определяло первые литературные опыты молодого поэта. Да и искал он в произведениях иностранных новаторов прежде всего образцов новых форм, ритма, стиля, композиции и поэтической интонации, но отнюдь не новых путей жизни и мысли. У истинного романтика, коим был Лермонтов, все носило совсем иной характер. Погружаясь с юношеских лет в писания победившей школы, он узнавал в них, в силу некоего внутреннего предрасположения, свой собственный голос и нетерпеливо стремился сам выразить свои тайные терзания и невысказанные порывы. II Романтизм никогда не смог укорениться на русской почве. Исторические предпосылки, объясняющие его расцвет на Западе, не существовали на Востоке. Не было там прекрасных и смутных воспоминаний о средневековье, мистически и любовно преображенном памятью, в которых родились первые мечты и томления романтиков. Аскетический дух строгого византийского благочестия наполнял священным ароматом ладана мир, где жил еще не возмужалый народ: всякое страстное душевное влечение подвергалось обряду духовного очищения, всякое непосредственное душевное побуждение подлежало суду послушания и смирения; даже в поступках героических можно было сомневаться, если не было основания причислить свершивших их к лику святых как мучеников Христовых. Так становилась русская душа, веками бросаемая от крайности к крайности, разорванная между небом и пядью земли, между непоколебимой верой и ...
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Часть текста: Надпись на исчерченной книге НАДПИСЬ НА ИСЧЕРЧЕННОЙ КНИГЕ Homo homini leo. К. Сюннерберг Как много мысленных борений И сколько горестных досад — Меж первых робких одобрений И первых истинных отрад — Иероглификою тайной Сказал твой стертый карандаш, Когда впервые, гость случайный, Вошел ты в нищий мой шалаш И развернул мой свиток песен, И внял, один, вещанью рун, И стал шатер мой вдруг не тесен, И мил заочно стал вещун. Ты видел утвари святые, Сквозь щели — славу кормчих звезд. И на лохмотья кочевые. Склонившийся пурпурный грозд. А ныне, друг и завсегдатай, За чашей свой у очага, Ты гладишь ласково звончатой Кифары гордые рога. О Сюннерберг! как ты, свободу Люблю; как ты, я звездочет; И раззолоченному своду Мы вольный предпочтем намет, Колеблемый на ветре тонком... Как ты я был пустынный лев; Но стал молитвой и ребенком, Свой хищный плен преодолев. Примечание «НАДПИСЬ НА ИСЧЕРЧЕННОЙ КНИГЕ». В. И. на своем экземпляре CA под этим заглавием карандашом в скопках написал: «Кормчие Звезды». Об истории дружбы с К. Сюннербергом рассказано в самом стихотворении.