Врата

Я зрел Врата, куда Земля и Твердь
И все, что днесь, — грядет дорогой верной, —
Врата надежд, которым имя — Смерть.

И зрел немой узор скрижали дверной;
И зрел трех жен, они же ночь и день
На-стороже во храмине пещерной.

Одна, склонясь на вратную ступень,
(В тени дубрав так светит цвет лилейный) —
Над снегом риз двух рук — двух остий — тень

Воздела вслед молитве тиховейной,
Двух отсветов Эдема, двух светил
Лазоревых стремя благоговейный

На руны взор. «Что дух благовестил
Твоим очам?» — уста б не умолчали:
На слеп очаг святых лучей светил...

Как черный ил иссякнувшей печали —
Был взгляд другой. Став на мои в упор,
Ее глаза моих не замечали.

Уже дерзнуть я мыслил разговор
И горьких уст изведать скорбны чары

Воспрянула стучась, — и взвыли, яры,
Поколебав окрепу и замок,
Отчаянья призывные удары...

И к третьей — той, что роз плела венок,
Меня повлек, грудь сладостно волнуя,
Благих очей победно — тихий рок.

«Кто ты, что жизнь в цепь красоты связуя,
От тайны Врат сидишь отвращена,
У прага тьмы мощь света торжествуя?» —

Я вопросил. И, вскинув взор, она
Простерла мне, взяв слона, плод гранатный:
И с глаз моих упала пелена.

И я: «Твоей святыней благодатной
Прозревшему лик вечный твой — внемли:
В чем ключ письмен, и разум меди вратной?»

Но Вещая: «Что̀ видишь там, вдали?»
— «Зрю некий вихрь», я молвил, «по долине
И пламенник, мерцающий в пыли».

Она ж: «То — мир, — один из тем, — пучине
Врат обречен; померкшая звезда;

«Сойди ты в дебрь, где черная вода;
Брось плод в струи, — и узришь невредимый,
Что отразит прозрачная среда...»

Я отошел, скорбя, — как от родимой
Отходит сын; и бросил плод в струи,
Уснувшие средь дебри нелюдимой.

Как тают бельм под зельем чешуи,
Так ясных вод разверзлося зерцало.
Там очи въявь увидели мои,

Что̀ мысль, смутясь, — что̀ сердце б отрицало!
Людских племен был погребальный ход,
Что̀ вдалеке, как некий вихрь, мерцало.

Чужой земли богоподобный род,
Исполнь венцов могущества и славы,
Был отражен затишьем чистых вод.

Смерть смутная обвеяла их гла̀вы;
Сомкнутых вежд из первозданной мглы
Я различал затворы величавы.

Они неслись, как спящие орлы
На хищный бред из горного притона, —

Как бурный дух, мощь мчалась легиона
К пещере Врат; являл за ликом лик
Кристальный сон недвижимого лона.

Грозой чела цвет гордой силы ник
Без подвига под игом Адрастеи;
На их устах мятежный стынул клик.

Младенцы вслед неслись; клубились змеи,
Задушены объятьем детских рук.
Лобзали чад безгласных Ниобеи.

Был напряжен тугим нацелом лук;
Пасли персты по струнам сладким барды,
И дев в венцах блуждал по лютне звук.

Львы прядали в цепях, и тигр, и парды;
С куреньями несомы алтари
Я зрел, дивясь, и в алавастрах нарды.

И в золоте тиар несли цари,
Обожены, златое бремя крылий —
И золото оков — мзду бранной при.

И с колесниц творцы кровавых былей,
Бразды собрав дыбящихся коней,
—

И их венцов над полчищем теней
Златился лавр. И Амазоны — девы
Скакали вслед, степных зарниц вольней.

И вещих Норн угрюмые напевы
Забыть не мог ужасный рот Сивилл,
И сон их зрел судьбины мстящей гневы.

Влюбленный сонм в последней страсти свил
Со станом стан нерасторжимой лаской
И алчных уст последний глад ловил.

Как облака волшебной реют пляской
Над озером: что̀ миг, то сменена
Игрой игра, тень тенью, краска краской,

И в озеро глядит чрез них луна, —
Так хоровод изменчивых явлений
Прозрачных вод рождала глубина.

То был ли сон охот, и бег оленей,
И пышный бег стопарусных триэр?
В безбрежности чреватых отдалений

Рос ликов рой и облачных химер...
И — бледный вождь — кометою туманной
— астральных чадо сфер —

Богини тень прекрасной, бездыханной,
Чей саван был, прозрачный у чела,
Из мглы соткан и хляби первозданной

На юный лик седая муть легла,
И тиною хаоса мрак победный
За ней густел. Свой мир она влекла

К слепой мете и зову двери медной;
И на челе, средь гаснущих венцов,
Мерцал звезды потусклой светоч бледный.

Свой мир она покрыла, — как птенцов
Сбирает мать охватом крыл орлиных, —
Густой волной клубящихся концов

Риз призрачных, как полог ночи — длинных.
И — ждущей тьмы пленительный залог —
Цвет, сорванный в лазоревых долинах,

У Вечности скрестившихся дорог, —
В ее руке белел нарцисс горящий...
И взор тоски на роковой порог

Я обратил, молясь Животворящей, —
Той, что̀ венок плела багряных роз, —

Пряма стоит... Зрак неземной возрос,
Отображен презрительным зерцалом...
И как Заря глядит над мрежей рос

На бледный лик под звездным покрывалом, —
Утешным так сияючи лицом,
Дар золотой: змею, хвост алчным жалом

Язвящую, сомкнутую кольцом, —
Разлуки дар, знак вечного начала, —
С торжественным победных роз венцом,

Простерла той, что̀ буря смерти мчала...
Миг — и к устам бескровным льнут уста,
Перст обручен, чело любовь венчала!..

И вечные разъемлются Врата...
Как горный ток в бездонный крутень ринет
Пещерного, зияющего рта, —

Иль вихорь смерч крутящийся надвинет,
И, разрешась, в опустошенный дол
Пучинный змий всей тяжкой тучей хлынет, —

Так поглощен был сонм... Как глыбный мол
Волн космами зарыт; но пали горы
— неколебим и гол

Лежит праг бурь: незыблемые створы
Пугали так, из клубов мглы грозя,
Вновь тайною запечатленной взоры.

Вся мо̀роком застлалася стезя,
Где пронеслось стихийное движенье;
И было зреть трех жен очам нельзя.

Прозрачных рук молящее сложенье,

Жены слепой умильное служенье.

Гнев стиснутый я зрел руки иной:
Он ударял, — млат злобы безнадежной,
Проклятий млат, — по двери медяной.

Чертил он рок неустрашимых рун
Над таинством скрижали неизбежной.

След огненный текучий вел перун
Над таинством скрижали безглагольной...
«Жизнь» прочло, слепой вещун

Своих надежд!.. Горел внизу продольной
Черты отвес, прямую разделив,
— себе довольный...

Так! «Жизнь» вещал, власть круга дивно слив

Египетский святой иероглиф!.. *

Мой разум смолк у грани заповедной...