• Приглашаем посетить наш сайт
    Батюшков (batyushkov.lit-info.ru)
  • Laeta

    LAETA 1*

    Алексею Михайловичу Дмитревскому 2*
    (1892)

    Roma, fave : tibi surgit opus.

    Propert.

    Tristia miscentur laetis.

    Ovid. 3*

    I

    В Рим свои Tristia слал с берегов Понтийских Овидий;
          К Понту из Рима я шлю — Laeta: бессмертным хвала!..
    Pluvius Римское поле благословил, и враждебный
          Март опрокинул на нас все водоемы небес.
    Друг! но сияет во мне глубокое небо, и Солнце
          С гордой квадриги на мир мещет златые лучи!
    Рим — всех богов жилищем клянусь! — мне по сѐрдцу обитель:
          Цели достигнув святой, здесь я, паломник, блажен.
    Здесь мне сладок ночлег; но сладостней здесь пробужденье:
          Жажду жить, созерцать, и познавать, и творить.
    Здесь бы поставил я прочный алтарь усталым Пенатам —
          Странник бездомный! — и вот подпись на том и печать:
    Вечный очаг Всебогини, Всематери, — вечный Всебога, —
          
    Вспомнил я в нем и почтил нашей юности светлую веру:
          Держит над юношей власть дивный, таинственный Пан!
    Все нам являло живого, сокрытого; небо пустело,
          Но раздавалась в лесах дальняя бога свирель...
    Деспот незримый, в соборе богов он жил и с трапѐзы
          Всех кумиров вкушал в храме всебожья — всебог.
    Кругом был вечного дом под шатром золотой полусферы:
          Кругом — владенье земли под полусферой небес.
    В око разверстого свода днем Зевс, озирая кумиры,
          Сам его дом озарял с невозмутимых вершин.
    Гаснули своды — в отверстый зенит нисходило Селена:
          Гротом счастливейших Нимф мнил он созданье людей...
    Ныне — чужие кругом алтари. «Победитель Природы»,
          Юной Мадонны у ног юный почил Рафаэль.
    Дух победил, и вселился во храм. Но древние камни
          Древней Природе поют тот же немой дифирамб!

    Нет изваяний, ни бронз; вот морщины, вот раны: но старец —
          Храм, как незрячий Гомер, вечною дышит весной.
    Нет покровов, но те же черты, то же солнце, — и громче
          Древней Природе звучит, строже немой дифирамб!..

          Мой побежденный Олимп мирно с победным слиял.
    Многих богов Рим почтил, всех прияв во священные нищи;
          Многих почтили богов Анджело и Рафаэль.
    Что тосковать нам о том, что с вершин Индийских на тиграх
          Уж не сойдет Дионис меж исступленных Мэнад?
    Не умирает Рим — не умрут ни гений, ни боги:
          Будут нам боги еще, будет еще красота!
    — «Странный! ужель за Альпийской стеной не довольно почтенным
          Паркам расспросом пустым ты, как дитя, досаждал?
    Темную будущность там заклинай и надейся по воле:
          Здесь настоящим живи! здесь созерцай и молись!
    Счастлив истинно ты пред многими в Гипербореях:
          Стольких познал ты богов, столько ты зрел красоты!
    Но пока, приютясь у подножия Collis Hortorum,
          Ты праздномысля сидишь, — от Эфиопов святых
    С пира вернулся Зевес, и послал нам перун благосклонный,
          И несказанно лазурь вешней грозой прояснил.
    Весело ныне в Музее бродить, где, как плектрон незримый,
          Стройно движет тебя статуй бесчисленных ритм;
    Иль, обходя святой Палатин и прославленный Форум,
          »
    Так говорил Гений Места. Но я ответствовал: «Ныне
          Время и гениям знать: добрый Гомер устарел.
    Время взирать на мир с просвещенною мысли свободой:
          Друг, стремись усвоять разум ученых мужей!
    Знай же: не свят Эфиопский народ; не чтут они Зевса;
          Не Океан — их предел, и не поток— Океан...
    Думаю: Плувий-Юпитер увидел Рим потопленный
          И мутно-желтой волной рвущийся Тибр из оков,
    И разгневился на туч, на ветро̀в ненужную ревность,
          И, враждебный стране, сдержан астральный Овен.
    Что ж до богов бессмертных и Муз, — ты прав. Но сегодня
          Свежей упиться весной дальний Яникул зовет:
    Видеть у ног я хочу семь холмов за Тибром священным
          И простершийся град от оснований Петра.
    Темный колеблется там кипарис, как сходящая дева;
          Там изваянную ветвь лавр горделиво несет;
    Меры полна, в небесах стелет пиния облак округлый;
          Знойной каникулы ждут шелестной пальмы листы.
    Станом лазурных шатров облегли Рим эфирные горы;
          В недолговечных венцах снежные блещут зубцы.


          Ты в добрый час дай письму бурный увидеть Эвксин!
    Ты же — бог ли, богиня ль — услышь, о, великий! моленье
          И наложи на него сам, Гений Места, печать!
    Мертвые знаки проникни божественной силой и дружбы
          Бледный привет оживи отблеском этого дня!..»
    Так молясь, я чертил: «На брѐг Понтийский из Рима
          Laeta...» Радуйся, друг, так же, как радуюсь я!

    II

    Рим вожделенный узрев, я пел тебе первые Laeta;
          В Рим осенний возврат вешнюю песнь воскресил.
    Ибо недавно еще я по взморию Партенопеи,
          Нимфы почившей, внимал жалобам дев-Нереид,
    И богомольно срывал над святой Посилипа могилой,
          Тень призывая певца, свежий Вергилиев лавр.
    Дивный предел! Там, пред домом моим, как остров блаженных,
          Млеют в лазурном плену тени Капрейских вершин;
    Там, как влюбленный Нарцисс, меж ветвей, отягченных плодами,
          С горного ложа глядит в тихие воды Суррент;
    Там в безлюдьи живом, пред Везувия синим восклоном,
          Гостя приветно зовут тесные домы Помпеи...
    Светлые дни там текли: их не жаль в излюбленном Риме:
          
    Где нам отечество, друг? Скажи, гражданин мой оседлый,
          Гостю далеких чужбин: где нам родимый предел?
    Там ли, где отчий наш дом, наша первая память, дряхлеет?
          Там ли, где отчий наш сад некогда темный шумел?
    Там ли, где кости отца в заглохшей тлеют могиле, —
          Где нас в покорной тоске ждет престарелая мать?
    Или в пустыне, куда наш орел занесли легионы?
          Иль где гражданственный мир плугом измерил поля?
    Родина ль чистой душе — беспредельное, верное небо?
          Родина ль гордой душе — море, сей узник — Титан?
    Иль не отчизна избранных — Идей бестелесных обитель?
          Или не Рим золотой — мой нареченный предел?..
    Так! я ныне познал возвращенной мне родины счастье, —
          С ним — и зиждительный труд; с ним — и целительный мир.
    Тихо по солнечным стогнам; под золотом спят кипарисы;
          Песню под рокот струны нищий заводит слепец.

    Муза, сопутствуй: схоластика ждет Капитолий ученый!
          Долог мне путь до кремля от преторьянских бойниц...
    Вот и Траянов колосс, и колонн безглавых граниты!
          Остов в отверстом гробу — Форум лежит подо мной.

          Прах безглагольных давно, велеречивых личин!
    Вот— путь Побед, и Свободы амвон, и святыня Согласья!
          Вот — Самовластья врата! Вот — Раболепия столп!

          Три несравненных столпа Ка̀стор с Поллуксом хранят!..
    Там — Палатин; там — Титов триумф; там — свод Константина;
          Мощь Колоссеума — там: здесь — Табуларий, и всход.
    На Капитолий крутой я всхожу: вот и конь Антонина;
          
    Так я живу, — и вседневный мой труд — блуждать и дивиться,
          И, дивяся, блуждать — пир моих сплетшихся Муз:
    В гробы стучится одна; красотой облекает другая,
          Тленья сорвавши покров, — жизнью восставшую жизнь...
    ̀ высоко и дивно,
          Мы превозносим и чтим, сердцем иное любя? —
    Помню: мы краем высот подымалися в гору; Кампанья
          В пурпуре светлом легла морем пустынным у ног.
    Некая весь белелось по ней... — мы Рим распознали:
          
    Нет! клянусь, не таков был сей Рим, когда с гор нисходили
          
    Ныне — пустыня, и весь... Я, от спутников скрыв свои слезы,
          Благоговейно познал, как ты мне дорог, мой Рим!

          В нищем смиреньи святей, ближе великое нам!..
    Так под тенью Петра вновь шатер пилигримов раскинуть:
          Друг! не пора ль и тебе посох паломника взять?
    Жизни начавшийся год освяти богомольным обетом;
          

    III

    В Риме ль о Понте вздыхать? Из Рима ли к берегу Понта —
          О, перемена времен! — Tristia, Tristia слать?
    Ты не пришел на мой зов, Киммериец хмурый! И зимний
          Австр из туманных пучин нас в твой Боспор не примчит...


          Длинные тени легли по одожденным лугам;
    В темной одежде Земля скорбит о небесном ущербе, —
          Я ж об ущербе надежд, я о разлуке скорблю!
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

    1* LAETA.—Характеристика Пантеона более верна духу древнего пантеизма, нежели историческому значению памятника. — «Вечною дышит весной» — ср. «semper florentis Homeri» (Lucret. I, 124, по Эннию). — «Бог ли, богиня ль» — древняя молитвенная формула. — «Рим золотой» — aurea Roma. — «Вот путь побед» и т. д.: разумеется Via Sacra, Rostra, aèdes Concordiae, арка Септимия Севера, колонна Фоки. — Гипербола «весь» была бы чрезмерной, если бы речь шла не об иллюзии перспективы; и слова «храни свои нищие ризы», могли бы показаться излишними, если бы дело разрушения Рима мертвых торжествующею пошлостью живых не продолжалось доныне. — «О небесном ущербе» — «caelestia damna» Горация.

    2* Laeta написана в 1892 г. Алексей Михайлович Дмитриевский (1865-1934), брат первой жены В. И., его любимейший друг. См. Введение стр. 9, 10, 11, 177, 178.

    «Благослови, Рим: тебе слагается песнь!» Проперций. — «С печальным мешается радостное». Овидий.

    Разделы сайта: