Примечания
«ЗОЛОТЫЕ ЗАВЕСЫ». Цикл «Золотые Завесы» изначально состоял из 17-ти сонетов и впервые появился в Альманахе «Цветник Ор». Кошница первая СПб. Изд. «Оры», 1907. Под № 10-ым стоял сонет, посвященный Аделаиде Герцык. Цикл «Золотые Завесы» в CA состоит из 16 сонетов: 10-ый сонет В. И. под заглавием «Золот-Ключ», сохранив посвящение, перенес в отдел «Пристрастия». (О заглавии «Золот-Ключ» и об Ад. Герцык см. стр. 331 и 733).
Разночтения:
| Строка | Цветник Ор | СА | |
| 5 сверху | V | Эфирных тел | Воздушных тел |
| Χ | Багряным полохом | Полохом пламени |
За исключением сонета Ad Lydiam весь цикл «Золотых Завес» в CA обращен к женщине, имя которой поэт прикровенно, но полностью в стихах называет, хотя ни в «Орах», ни в CA посвящения нет. Среди бумаг римского семейного архива Ивановых хранится старая рукописная статья, озаглавленная «Ономастика в поэзии Вячеслава Иванова»; она с предельной точностью открывает намеки и разгадывает загадки поэта, касающиеся именных криптограмм. Автором статьи является близкий ученик В. И. — в пору работы над статьей студент Бакинского университета, впоследствии поэт, филолог, литературовед, написавший ряд интереснейших исследований. (О нем, проф. д-ре фил. Моисее Семеновиче Альтмане, будет рассказано в третьем томе). Своему ономастическому розыку М. Альтман подвергает многие стихи В. И., особенно девятый сонет «Золотых Завес». Процитировав его, разгадчик в него вслушивается и сообщает:
«Здесь нагнетающими звучаниями ‘ма’ (‘мается’, ‘вздымая’, ‘Майя’, ‘материк’, ‘немая’, ‘разжимая’) и ‘мар’ ‘Мара’, ‘маревых’) подсказывается первый слог имени той, о ком здесь говорится (‘Map’). A указанием, что во втором звучании (‘есть звук иной’): ‘вир над глубиной клокочет волн гортани разжимая’, ‘гортани’, по акающему произношению—’гартани’, подсказывается второй слог этого имени — ‘гар’. Теперь, выполняя пожелание поэта — ‘Два звука в Имя сочетать умей’, то есть соединяя слоги ‘мар’ и ‘гар’, уже нетрудно получить полностью это имя: — Мар-гар-ита.»
«А дальнейшие намеки поэта, в которых уже, собственно, нет нужды, еще более подтверждают верность нашей расшифровки. Уподобление ‘жемчужине’ (строки 11-12) даже слишком прозрачно»: ведь Margarita по латыни и Marguerite по французски — «жемчужина». И, наконец, это имя полностью раскрывается в последнем стихе сонета:
«С этим, девятым, сонетом цикла ‘Золотые Завесы’ следует сопоставить и третий сонет этого цикла, в котором поэт рассказывает, как к нему во сне приплыл Эрос и подарил ему
Исходя из любви Вячеслава Иванова осмысливать собственные имена вообще, и из сближения имени ‘Маргарита’ с ‘жемчужиной’, в частности, вполне правомерно предположить, что в обоих сонетах единого цикла одна и та же ‘жемчужина’, одна и та же Маргарита...»
Автор «Ономастики» прав. Имя ее — Маргарита. Она была сестрою друга В. И. — издателя-мецената C. B. Сабашникова и женою поэта Максимилиана Волошина. Встреча с нею В. И. началась и протекала под знаком сновидений. Все сонеты «Золотых Завес» обращены к ней, кроме одного, но все они рассказывают сны, кроме того одного, свидетельствующего о настоящей любви и страсти. Впоследствии В. И. с облегчением вспоминает: «К счастью брак не совершился» (см. стр. 777). «Включения» никакого не получилось. Образовалась осложненная дружба с Лидией и нечто вроде amitié amoureuse с В. И., причем сторона amoureuse нарочито нагнеталась и подчеркивалась. В сущности в жизни В. И. не произошло . Сны воплотились в прекрасные сонеты. Они посвящены Маргарите, но писались для и в присутствии Лидии. (См. ниже стр. 808-810, «Дневники 1909 г.» и Том I, стр. 102-105.)
Наконец оба соревнователя в применении к жизни теории о слиянии трех начали сомневаться в правильности самой постановки вопроса Они спрашивали, как данность — — наличность. Будто... а если нет? Прежде чем говорить о том, как добиться единения, следует спросить, ли само единение. Ведь против него восстают все элементарные рефлексы человеческой психики.
В. И. задумался над «неудачами», увидел, узнал, осознал два начала в себе и рассказал о драме, разыгрывающейся между женской и мужской стихиями в нас и о многообразном, сложном отношении нашего рассудочного «я» и певуньи Психеи к Самому Разуму истины, к Абсолютному в глубочайшей святыне нашего духовного существа. В самом начале 1907 г. он пишет статью «Ты еси», в которой разбирает интроспективно им усмотренные события внутреннего опыта в связи с экстатическими состояниями «выхода из себя», вскрывающими антиномию личности. Статью эту Лидия особенно любила. * К вопросам о Психее В. И. впоследствии не раз возвращался и в прозе, и в стихах. Непосредственные высказывания в поэзии и систематические рассмотрения этих проблем принадлежат к самому своеобразному и значительному в творчестве Вячеслава Иванова. В те годы, когда модной становилась «психология без души», он решительно пошел против течения, обратив эмпирическую психологию в пневмологию (См. Том I, стр. 178-194). В третьем томе будут воспроизведены все статьи и стихи В. И., касающиеся вопросов о «Психее»; тогда полностью выяснится научный, философский, религиозный аспекты проблемы. Здесь лишь вскользь указывается характер этих мыслей, поскольку они способствуют правильному толкованию последних двух циклов стихов, возникших на «башне» осенью 1906 г., и событий в жизни поэта, послуживших поводом и предпосылкой тех пьес.
«единение трех» являлось лишь частным случаем ее основного требования: — «я должна давать тебя людям». Сомнения свои она уже летом 1906 г. записала в виде «Повести», озаглавленной «Тридцать три урода». Сперва на «Повесть» — печальную, чистую, покаянную —, ничего не поняв, обиделась цензура, осудила «Тридцать три урода» за безнравственность. Пришлось хлопотать. «Освобождена от ареста» — с такой пометкой «Повесть» в начале 1907 г. вышла в свет. Она имела огромный успех: одно за другим появилось несколько изданий, но кажется, никто, кроме В. И., не уловил ее идеи.
видение: красота принадлежит всем; грешно еще особенно потому, что не умеет она тот образ удержать, увековечить. Она жалуется: «Всё неверное на земле, и красота тоже. Ты состаришься... Я должна давать тебя людям. Великодушие, великодушие — вот что делает из зверя человека... Пусть всё остановится... я кричу жизни: стой здесь!» Но жизнь не остановишь: «Всё кружится и ворочается кровь в бешеной суете...» И Вера решила: запечатлеть любимый образ в образе художественном: «... один миг отделится от других и станет весь, весь застывший, полный свой, вечный, это и есть искусство.» Там у них, у художников, у тридцати трех была соборная мастерская. «В тридцати трех внимательных, видящих парах глаз ты отразишься тридцатью тремя вечными, стойкими, полными мигами красоты». И Вера повела к ним подругу и дала им писать ее нагою. А когда увидела 33 изображения на полотне, пришла в ужас. Каждый художник написал свой образ — не тот, который она хранила в душе. 33 искажения, 33 урода. И девушка ей говорила: «Там все не я, потому что в тебе я вся. И больше нигде меня нет». Подмена! Тридцать три урода! Но на следующий день юная красавица вернулась в мастерскую, «к ним». И понравилась себе у них; и опять вернулась; и с каждым днем нравилась себе всё больше, и больше. Измена! Угасло видение чудесное в глазах и в душе Веры. Жертва ее обратилась трагической виною убиения совершенной красоты. «Кто может продохнуть через себя трагедию, тот — спасенный», писала Вера в своем дневнике. Да, спасенный, но в смерти; «продохнуть через себя трагедию» значит умереть. И Вера умерла... Вывод? Выход? «Тридцать три урода» кончаются словами: «Жизнь хрупкая и переливчатая... она настоящая, и Вера ее не хотела принять». («Л. Зиновьева-Аннибал». «Тридцать Три Урода». Повесть. СПб. 1907. Изд. «Ор».)
Лидии страстно захотелось вырваться из Петробагдадского угара. Евгения Герцык вспоминает «ее весеннее решительное: ‘не хочу больше’...». И Вячеслава стала манить деревенская тишина. В глуши «Загорья» для него с его Диотимой снова возникли
(«Повечерье»)
«неисправимом», а В. И. — как об «одной из поворотных эпох жизни», расточилось как дым, уподобилось детскому воздушному шару, который взвился и вскоре упал, — истощившись. Они были вновь счастливы; быть может, счастливее чем раньше: духовнее, прозрачнее для лучей realiora. И вдруг всё оборвалось. В соседней деревне вспыхнула эпидемия скарлатины. Не думая о том, что скарлатиной она не болела, Лидия помогала матерям ухаживать за больными детьми. Она заразилась и сгорела в семь дней. Перед самым концом в полном сознании она сказала: «Светом светлым повеяло: родился Христос». (См. Том I, стр. 117-120).