Мистический Триптих

МИСТИЧЕСКИЙ ТРИПТИХ

I

ПРИТЧА О ДЕВАХ

Примечания

«МИСТИЧЕСКИЙ ТРИПТИХ». Сонеты триптиха имеют разные судьбы:

I. «. Притча о Девах». Сонет этот под заглавием «Неприятие Мира» появился в Альманахе «Факелы» 1906 г. Значительные разночтения в строках 7-ой и 8-ой.

III. «Небо — — внизу». Этот последний сонет триптиха под заглавием «Макрокосм» «Корабли».

Москва, 1907. Разночтения:

«Мистический Триптих» посвящен Н. А. Бердяеву. Николай Александрович Бердяев (1874-1948) известный русский философ. С ним В. И. познакомился и близко сошелся в ту пору, когда Бердяев уже отошел от марксизма и вырабатывал основы своей религиозной философии. Во время второй мировой войны, вспоминая годы 1905-1907, H. Бердяев пишет: «В петербургский период мои отношения с ренессансной литературной средой связаны, главным образом, с Вячеславом Ивановым, центральной фигурой того времени. С ним у меня были долгие дружеские отношения, но было и не мало драматических столкновений. Вячеслав Иванов один из самых замечательных людей той, богатой талантами, эпохи. Было что-то неожиданное в том, что человек такой необыкновенной утонченности, такой универсальной культуры народился в России. Русский XIX век не знал таких людей». («Самопознание», Париж, «Имка-Пресс», 1949). Бердяев посещал все «среды» и бывал постоянным председателем «симпозиумов» на «башне». В его журнале «Вопросы Жизни» появлялось много стихотворений В. И. и печаталась «Религия Диониса». И все же, несмотря на полное признание заслуг В. И., было у Бердяева и столь же полное непонимание его мыслей. На стр. 114 «Самопознания» Н. Бердяев пишет: «Вяч. Иванов, самый большой знаток религии Диониса, определяет дионисизм как экстаз, для которого важно «как» и безразлично «что». Вот это мне всегда было чуждо.» Безразличное отношение к ЧТО было столь же «чуждо» В. И. как и Бердяеву. Вождь русского религиозного символизма всю жизнь всматривался, вчувствовался, вдумывался в «реалиора», в реальнейшее инобытие. На стр. 168 читаем: «В. Иванов был главным глашатаем дионисизма. Он самый замечательный специалист по религии Диониса. Стихи его полны дионисийскими темами. Он любил говорить, что для Ницше дионисизм был эстетическим феноменом, для него же это религиозный феномен.» На стр. 163 Бердяев предупреждает: «Русский ренессанс требовал возврата к древним истокам, к мистике Земли, к религии космической. В. Иванов почти отождествлял христианство с дионисизмом.» Как-же согласовать все эти утверждения? Если дионисизм — экстаз, для которого важно только КАК, то каким же образом это «как» является «религиозным феноменом» да к тому же еще и христианского типа?

Здесь невозможно, разумеется, разбирать по существу исследованье В. И. о дионисизме, но можно вкратце ответить Бердяеву собственными словами автора «Эллинской религии страдающего бога»: «Дионис для эллинов — ипостась Сына, поскольку он — «бог страдающий». Для нас же, кок символ известной сферы внутренних состояний, Дионис, прежде всего, — правое как, а не некоторое что — тот круг внутреннего опыта где равно встречаются разно верующие и разно учительствующие (...) Ясно, что дионисийский восторг не координируется с вероисповеданием, вследствии иного принципа классификации религиозных явлений, в подчинении которому он находит свое место не в ряду вер и норм, а в ряду внутренних состояний и внутренних методов» (стр. 705 этого тома). «Не подлежит сомнению, что религия Дионисова, как всякая мистическая религия, давала своим верным ‘метафизическое утешение’ именно в открываемом ею потустороннем мире и отнюдь не в автархии ‘эстетического феномена’ (...) Она первая в эллинстве определила своим направлением водосклон, неудержимо стремивший с тех пор все религиозное творчество к последнему выводу — христианства» («Дионис и Прадионисийство». Баку, 1923. Предисловие, стр. V.). «Церковная христология в принципе не была чужда эллинской мудрости; камнем преткновения была личность «Галилеянина», как по легенде Юлиан называл Христа Иисуса. Верою в эту личность и ее единственное значение жило и победило мир христианство, но здесь язычество перестало его понимать». («Дион. и Прад., стр. 182).

Достаточно этих трех цитат, чтобы увидеть всю несостоятельность интерпретации Бердяева, этого замечательного мыслителя, которого обуреваемость собственными исканиями и идеями, зачастую лишала возможности усваивать чужие высказыванья. Говорить об этом не следовало бы, если б замечания Бердяева относились только к бурным спорам начала века; но суждения его носят общий характер и напечатаны они в последней парижской книге философа — «Самопознание», написанной в сороковых годах и вышедшей посмертно. На слова Николая Бердяева по сей день ссылаются, их и в будущем станут повторять, приписывая В. И. несуразные заявления. Поэтому слова те нельзя было обойти молчанием.