Поиск по творчеству и критике
Cлово "CORPUS"
Входимость: 1. Размер: 62кб.
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Входимость: 1. Размер: 29кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 62кб.
Часть текста: Они в основном носят творческий характер. К числу немногочисленных биографических материалов можно отнести документы, отчасти дополняющие судьбу ивановского архива и библиотеки. Устойчивое семейное предание гласит, что библиотеку Иванов передал А. А. Бахрушину в 1920 г., уезжая из Москвы в Кисловодск, 2 а рукописи, по мнению О. Дешарт, поэт оставил архиву Государственной академии художественных наук (ГАХН) перед отъездом в Италию в 1924 г. 3 Документы Пушкинского Дома позволяют установить, что библиотеку и архив Вяч. Иванов оставил в 1920 г. на попечение Ал. Н. Чеботаревской, хотя обзавелся удостоверением Наркомпроса о запрете на реквизацию и уплотнение его квартиры. 4 В пользу этого говорят также следующие эпизоды из дальнейшей истории архива Вяч. Иванова. Летом 1921 г. В. А. Меркурьева просила М. О. Гершензона помочь ей получить свои рукописи, оставшиеся у Иванова; 21 июля Гершензон отвечал ей: "Бумаги Вячеслава Ивановича разбирала Александра Николаевна; я ей передал Вашу просьбу накануне ее отъезда (к Вяч. Иванову в Баку. -- Г. О.), она и сослалась на свой отъезд, но я думаю, не сделает и по возвращении". 5 Кроме того, Р. В. Иванов-Разумник, привлеченный В. Д. Бонч-Бруевичем к формированию фондов Литературного музея, писал последнему 11 марта 1940 г.: "Просмотрели ли Вы посланную в Музей опись архива Ал. Н. Чеботаревской? Там богатый материал по Вяч. Иванову". 6 Чеботаревская, видимо, посчитала целесообразным раздать часть (какую -- неизвестно) библиотеки на руки писателям, для чего составила список книг Иванова. 7 Поэтому в ее архиве сохранились расписки типа: "Получено 2 мешка книг ...
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Часть текста: отличительное в его страстном обличий. Дельфийской Орестии предшествовала дионисийская, как дельфийскому Аполлону парнасские менады Ночи. Эта Орестия оставила явные следы в Аркадии, где он отожествлен был (Paus. VIII, 3, 1. 2) с Орестеем, сыном Ликаона 3, - и, по-видимому, не случайно: не в силу только общности имени, но и в силу внутренней связи местного хтонического и фаллического (daktylos) Орестея-Ореста с аркадским оргиастическим культом Эриний, богинь Ночи, вдыхающих в человека безумие (Maniai). Первоначально матереубийство - убиение жрицы двойного топора - мыслилось содеянным [80] в безумии, как и Алкмеоново матереубийство, по некоторым вариантам мифа 1? непредумышленно и бессознательно. Безумие как последствие матереубийства - уже аполлонийская версия. Певцы Гомеровой школы, вообще чуждающиеся оргиастического мифа, предпочли вовсе умолчать об этом темном деле. Очищение, во всяком случае, было совершено, согласно аркадскому преданию, «черными» богинями, превращающимися в «белых»: так дионисийский Меламп очищает обезумевших от Диониса Пройтид. Эсхилово действо в некотором смысле реакция против аполлонийского видоизменения легенды и частичный возврат к более древней ее форме: Аполлон опять оказывается немощным очистить Ореста; очищает его, конечно, и не Ареопаг, чье решение только улаживает договор с Эвменидами; последнее слово и...
Входимость: 1. Размер: 29кб.
Часть текста: непонятым; значение его мы еще не можем измерить. Только растерянность наша и уныние наше — всякий раз, как мы находим в себе мужество заглянуть в самих себя или со вниманием осмотреться окрест, не обольщая себя забывчивостью о том, что в нас, и о том, что вокруг нас, — только растерянность наша и уныние, близкое к безнадежности, принуждают нас оглядываться на того, кто знал смысл жизни и не испугался лица ее, и лика смерти не убоялся, — заставляют вспоминать о свидетеле верном с упованием на истину его свидетельства, о наставнике строгом и вожде надежном с сиротливым чувством покинутости нашей в туманном пределе духовного голода и бездорожных блужданий... Но лишь бы не утолился этот голод недостойною пищею, и не утомилось постоянство ищущих и стучащихся! Будет искание — будет и обретение. II Достоевский и Вл. Соловьев властительно обратили мысль нашего общества к вопросам веры. Их почин, подобно горным льдам, питает неширокое в своем русле, но стремительное и неиссякающее течение, которое мы привыкли обозначать как «искания нового религиозного сознания». Поворот Льва Толстого к подвигу внутренней личности, совпавший с уходом Достоевского, отметил собою третий определяющий момент нашего религиозного пробуждения. Пророческий жар и бред Достоевского впервые потрясли нашу душу родным ее глубочайшей стихии трепетом тех иррациональных переживаний, которые сам Достоевский...