Повесть о Светомире царевиче
Книга шестая

КНИГА ШЕСТАЯ

I

Настал день венчания на царство. После патриаршей службы в соборе, обряда возложения венца и молебна построилось торжественное шествие с патриархом и с царем; и двинулось оно из церкви ко дворцу через площадь, полную народа.

Светомира в собор не взяли, но порешили, что он будет присутствовать на большом приеме в царских палатах. Царевич стоял у открытого окна своей опочивальни в верхнем жилье и зачарованно смотрел вдаль на сказочное зрелище. Развивались драгоценные ткани хоругвий, шитых золотом, серебром и яркими шелками, горели, переливаясь, самоцветные камни на облачениях, на ризах и крестах.

Светомир увидел мать свою, идущую в царских одеждах — «Какая красивая!» — Он радостно бросился к ней навстречу через окно. Глеб успел схватить его, обнять на лету, но не смог его вернуть и упал с ним вместе.

Крик ужаса раздался в народе, заглушил церковное пение. Князья и царедворцы побежали к отрокам, недвижно лежащим на земле. Глеб был мертв, разбит до неузнаваемости. Царевич казался тихо спящим, невредимым, но сердце его не билось, жизнь отошла.

Владарь подошел к нему и опустился на колени. Патриарх благословил тела. Царь взял Светомира на руки. Встал. Глеба бережно унесли. Крестный ход построился вновь и направился во дворец.

Величаво и покорно, без слез шла Отрада. Рядом с нею Владарь нес на простертых руках, точно жертву, тело своего бездыханного сына.

II

Светомира порешили похоронить подле Гориславы в заповедной дубраве Егорьевой. А Глеба рассудили отвести к его матери на кладбище староселья Горынского.

Владарь повелел было убрать просторную соборную церковь белою парчею, шитою золотом, и белыми цветами, но по умолению Отрады он переменил приказ; и Светомира отнесли в излюбленную царицею маленькую молельню. Была часовенька эта построена внутри ограды дворцового сада в пещере у подножия зеленого холма.

По утрам гроб выносили из пещеры и ставили перед входом в нее на помост. По вечерам, когда посторонние уже более не допускались, покойного возвращали в часовню, куда к нему приходила семья царская. Днем и ночью беспрестанно над ним читали молитвы и пели псалмы.

Светомир как в час своего падения казался не умершим, а спящим. Лицо сияло тихим светом. Никаких знаков порчи: руки белые, ногти розовые, а кругом лишь благоухание цветов. И пронесся слух в народе, что тело царевича нетленно. Вспоминали юродство его, юродство блаженного. Иные даже поговаривали о чудесных исцелениях у его гроба. Стечение народа было великое.

В конце третьего дня отслужили торжественную всенародную панихиду, и открытый гроб с умершим царевичем в последний раз внесли в пещеру. Там после прощального обряда тело собирались закрыть навсегда. Стольный град снаряжал уже погребальный поезд, что ранним утром должен был двинуться на криницу Егорьеву.

III

Вслед за патриархом и святителями в часовню, где молился Парфений, вошли Владарь с Отрадою, Радивой, важнейшие владетельные князья, думные бояре, воеводы и люди вельможные.

Началась заупокойная обедня. Прям, нахмурен, точно сердит, стоял Владарь. Думал: «Собиралися мы на кринице благодарственный молебен служити; молитися о сохранении Царства нового, о здравии семьи державной и государю победительная на врага даровати. Вот и лежит путь царскому поезду нашему назавтра в дубраву Егорьеву, да не на радость...»

И привидилось Владарю: едет он с Отрадою; за ними народу тьма тьмущая, впереди дорога стелется без конца в длинну. Вдруг крик в народе, все кругом рушится, уходит под землю... «И посадили его

И царские одежды его обращаются в саван, и венец на голове его в венчик погребальный. Это он, Лазарь, лежит там под свечами, и плат белый его покрывает... И голос слышит утешающий, увещающий:

«Голос матушки!» Вздрогнул. «Умерла ведь моя матушка». Хор громко пел: 'Благослови душе моя Господи... обновится яко орля юность твоя'.

«Нет, это я встал вослед кресту, а вот сын мой навек под крестом ляжет». И воспомнился Владарю Светомир со свечею в руке как он еще младенцем в церкви стоял на панихиде по воинам, на Волчьем Поле умершим, как свеча его будто всех молящихся вела; и думу о нем свою тогдашнюю воспомнил: Кому как не таковому и царствовать?

«А кто теперь по мне царевать будет? Сыну моему отроком в землю сойти — вот она разгадка всех гаданий, гороскопий, знамений великих».

'Иже всем человеком хотяй спастися и в разум истины придти... ' пели иноки. «Юродствовать да блаженным быти царю, видно, не подобает. Без возврата солнце рода нашего закатилося. Ни спасения в том нету, ни разума».

И ужаснулся Владарь мыслей своих и мерзости своей. «Услыши мя, Господи, в правде Твоей и не вниди в суд с рабом Твоим. Дух Твой благий наставит мя на землю праву. Да исполнится о сыне моем воля Твоя».

Онемелая от скорби склонилась над гробом Отрада. Наглядеться не могла на сына милого. В переливчивом свете лампад и свечей лицо Светомира казалось не только живым, но и меняющим выражение. И чудилось Отраде, что он ей улыбается.

Никто не решался к ней подойти. Наконец Парфений отвел ее в сторону, благословил и тихо сказал: «Не плачь, чадо. Усердно молись Пречистой. И ко мне в пустынь приходи через четыре дня. Веруй. Тако да исполнится всякая правда».

Все вошедшие в часовню вослед за царем и царицею — князья, бояре думные, воеводы и люди вельможные — стали чередом подходить на прощание с царевичем; крестились, целовали ему руку.

IV

Полночь уже минула, когда все разошлись. Парфений повелел инокам на час удалиться и, оставшись один, погрузился в долгую, глубокую молитву. Потом подошел ко гробу, отомкнул запоры и, с неожиданной силою подняв крышку, опустил ее на пол.

Продолжая читать молитвы, он омыл лицо, грудь и руки Светомира водою, принесенною из криницы, снял венчик с его лба, покров с его ног и вынул из сжатых пальцев отрока разрешительную молитву.

Старец обнял Светомира, взял его на руки, вынес из пещеры в сырую звездную ночь и, ставши на колени, бережно положил его на весеннюю, почти голую землю. Он знал, что царевич не умер, а спит.

он к листовику и преломил его на три части. Начало молитвы положил рядом с веничиком, а конец ее и серединную часть упрятал у себя под рясой на груди. Крышку он примкнул ко гробу и замкнул запоры как они были замкнуты допреждь.

Старец тихо молился и плакал. Вышед из пещеры, он склонился к распростертому по земле отроку и коснулся своим наперстным крестом его губ: «Серафиме проснись! Настало тебе время. Проснися, Серафиме, встань!»

Отрок вздохнул, открыл глаза и радостно протянул к Парфению руки: «В какой чудесной стране я был: слоны, волки, единороги белые; и лошадь всех белее и прекраснее, и Егорий храбрый на ней. Он едет, а за ним Матерь Божия идет. А в руке у Егория луч золотой, стреловидный. И ту стрелу светлую он мне в руку вложил и говорит: 'Отныне она тебе служить будет'. Тут я и пробудился».

— «Аминь», сказал старец. И после долгого молчания: «Нам пора, пойдем, Светомире».

Он надел на царевича ряску черную, обул его в сапожки мягкие; взял старец отрока на руки и донес до ограды сада; опустил на землю, сказал: «Теперь иди со мною».

Стражники у ворот благоговейно склонилися перед Парфением, прося благословения. Никто не приметил маленького служку, идущего рядом со старцем.

В утро четвертого дня после похорон Светомировых отправилась Отрада в обитель Парфения. Как стала она выходить из чащи лесной на прогалину, видит: восредь ей ступает степенно бурый медведь, и весело бежит, его обгоняя, отрок стройный в коротенькой ряске. Узнала Отрада сына своего и не удивилася: обрадованная, она появление Светомира с умилением приняла яко дар благой, обетованный. А он ринулся к ней, ее увидя, прильнул к ее ногам, снизу вверх в глаза ей, смеючись, заглядывает: «Пришла, пришла!», восклицает.

Села царица на свежию траву, Светомира на колени к себе взяла? Сел и медведь чинно с ними рядом. И загуторил Светомир: «Хорошо мне тут; все хорошо, только тебя не было. Говорю я отцу Парфению: 'Давай с тобою за матушкою сходим'. А он мне говорит: 'Не скучай. Подожди немного. Она сама к тебе придет, твоя матушка'. Вот минули три денька и три ночки — ты и пришла».

Вскочил вдруг Светомир, медведя гладит, треплет: «Пойдем, Мишка, плясать!» И стал со зверем в обнимку прыгать, кружиться, кувыркаться. А медведь со прогалины в лес убегает, за деревьями скрывается, в прятки играет. Светомир за ним бежит, его сыскать да поймать ищет.

И примечала Отрада, что сын ее, в догоне за медведем, чрез сучья и кочки перепрыгивает, все деревья старательно обходит, на стволы их не натыкается. И думала она, улыбаючись: «Скажут скоро люди: 'здоров царевич, и нету в нем юродства никакого'; станут уповательно глядеть на него. А Владарь то, родимый, утешен будет; хоть и напрасно, а больно печалился он об наследнике своем: 'царевичу, говорил, подобает разум земной и крепкое на земле стояние'. Светомир же наш с младенчества Матерь Божию возлюбил; вся внутреннее его имя святое Ее, не устанет он и с земным разумом прибегать к помощи Предстательницы за нас победительной, и она. Пречистая, его завсегда на путь праведный наставит».

Вдоволь наигравшись, обернулся Светомир к матери. Она позвала его: «Уж больно ты расшалился, Светомире; вишь как запыхался, отдохни». Светомир лег на землю подле Отрады. Малое время оба молчали. И заговорил Светомир:

«Помню Деву Пречистую, как наказывает Она мне по лестнице высокой вниз идти. Гляжу вниз — земля подо мною далече, далече. Иду, и мне не страшно. Прямо во град наш по той лестнице и сошел».

— «Рождение свое на землю вспоминает», подумала Отрада.

— «А свет-Егорий стрелу мне дает золотую: 'Летай' говорит; и понеслися мы со стрелою по поднебесью. Спой, матушка, песнь, какую ты пела, когда я маленький был, спой как Матерь Божия Свой сад навещает».

В раздумье молвила Отрада: «Спою: Не все досель сбылось что песня та напела.»

Увидела Отрада, что сладко спит Светомир, а из бора на прогалину выходит Парфений. Она осторожно встала, чтобы не разбудить отрока, устремилась к старцу, склонилась пред ним до земли и стала благоговейно целовать край его рясы.

«Возблагодарим Господа за чудесное спасение царевича. Светомир другой раз из горнего мира на землю упал, и она, мать-земля, исцелила его прикосновением».

Замолк Парфений, тихо молился. Потом поднял Отраду и усадил ее подле себя на траву. — «Но все-же, чадо мое возлюбленное, покинуть должен царевич здешние места: искавшие душу отрока злых помыслов своих не оставят, иные еще и пуще осерчают, что здоров стал и править государством способен. Надобно спешить; а то дойдет до слуха их, что жив царевич.

«Покуда сохранялись удержаны глаза Светомира, и он ни времен, ни пространств не разумел, был он в духе чудесно ведом и наставляем, а ныне как открылись глаза его на зрелище мира, сам он должен избирать и идти. Райское будет видеть с мирским вкупе, но видение сие свыше наказано в днях и делах являть. Отныне всякий час откроет ему путь да путь, и ни один с горним несовместен; и что̀ ни шаг, то грех и страда.

«Вот уж и послы Иоанна-Пресвитера в обратный путь собрались. Они, сами про то не зная, Светомира с собою уведут. Князь Радивой с ними пойдет и соблюдет он царевича. В Белой Индии сын твой, Отрада, не токмо телом укрыт будет, но и духовную крепость обретет.

«Светомиру Иоаннова мудрость нужна; от Пресвитера-царя услышит он слова истины, которые послан исполнить. И в срок назначенный царевич от святого Егория стрелу получит непременно, и станет та стрела его питать и во все края носить, и во всем покорна будет руке его.

Сказала тихо Отрада: «А меня, отче, на что благословляешь — с мужем ли остаться, за сыном ли идти?»

Отвечал старец: «Когда ты еще отроковицею была, государыня, открылось тебе в видении как Матерь Божия по земле святыми стопами проходит, а где проходит, там и Рай; и в том Раю Она есть Древо Жизни. Вот ныне я тебе и другую тайну поведаю: В земном Раю и по сей день род Ее длится; и Сама Она, Пречистая, проходя, указывает на тех, кто Ее рода. На Серафима твоего Она указала и на некое святое дело его предназначила: должен он Ей всею жизнию послужить. Да исполнится о нем воля Божия всесовершенная и всеспасительная. А ты дерзновенно надейся. Если и телом отсутствовать будешь, духом будешь находиться с ним».

Загрустил Парфений и в думу глубокую погрузился. Оба молчали. И опять заговорил старец: «В укрепление молитва твоя Светомиру явится, но более еще чем за сына светлого должно тебе усердно молить Спасителя за мужа твоего, дабы на недвижимом камени заповедей Своих утвердил Христос сердце его и помышление.

«Трудно Владарю управиться с державою, которую он сам построил. Ты была при нем охранительницею верною. Отныне же одному ему надлежит чрез испытания мирские пройти. Искушения погибелью грозят, и многи будут бороть его страсти, но Христос, приснонеоскудевающий источник благодати, напоит водами благочестия жаждущую его душу и исцелит Владаря от немощи духовной, как от немощи телесной (она-же не вовсе телесная была) ранее исцелил его чудесно.

Ответила Отрада: «Да будет нам по слову твоему, отче Парфение» — и припала к ногам старца.

Парфений передал Отраде ларец малый деревянный и сказал: «Возьми сей ларец, государыня; в нем лежит срединная частица молитвы разрешительной, что со Светомиром во гробу была. Проси игуменью Меланию, старицу строгую, ларец у себя хранить тайно. И не увидит она смерти доколе не возвратится на родину царевич; его-же признают, опознают через молитву ту. Теперь пойди, простись с сыном твоим.

Подошла Отрада к Светомиру, стала на колени, долго на спящего смотрела. И увидела даль дней и жизнь сына многотрудную; смутилася в сердце своем, но тут-же и скрепилась: «Отпустить я должна тебя, Светомире! На подвиг назначенный отдать тебя всем сердцем и разумением хочу; хочу. Пречистая, помоги моему нехотению».

И молилась, истово шептала: «Светомира убереги. Душу рабы Твоей, Евфросинии, Господи, за душу сына возьми». Перекрестила, обняла в последний раз отрока, встала, хотела идти.

Старец подозвал ее, говоря: «А государю ничего не сказывай. Не может в час сей душа Владаря выдержать бремя решений. Неугодно Господу допускать испытаний не в меру. До времени царя надо от напасти двоящихся мыслей уберегать. Когда же настанет положенный срок, сын отцу сам тайну откроет. Иди, царица, с миром».

Отрада подняла вежды на Парфения, в глаза ему долго смотрела, молча давала обет; потом перевела взор на Светомира, отвернулась и ушла, не оборачиваясь.

VI

Призвал к себе Парфений князя Радивоя и, отослав его поводырей, рассказал ему про чудесное спасение Светомира и, все поведав, дал ему скрыницу, говоря: «Содержит ларец сей последнюю часть разрешительной молитвы, началные слова которой во гробе царевича осталися и вместе с пеленами погребальными у криницы Егорьевой в земле похоронены; срединная-же часть молитвы в ларце твоему подобном царице Евфросинии поручена.

«А ты, князь, к Иоанну-Пресвитеру пришедши, ларец сей с приветом смиренным и покорным от старца Парфения царю передай. И о чем бы он не спросил, все без утайки сказывай; но и без слов ему дни и дела наши ведомы».

— «Все исполню как наказываешь, отче преподобный», отвечал Ради вой.

— «Царевич с послами Иоанновыми и с Симоном Хорсом в путь немедленно отправится», продолжал старец, «и Хорс не столько детоводительствовать отрока будет, сколько ему служить и покорствовать. И сие волхву во искупление заблуждений многих вменится.

«А ты, князь, от посольства до поры отделись и с дочерью твоею не ране к нему приста̀нь как за горами высокими, чрез которые о царевиче слух в царство наше не про̀йдет».

— «Открыты пред тобою, отче, сердца наши», сказал Радивой; «знаю: не того ты опасаешься, что Светомир, меня опознав, себя выдаст, а того ты опасаешься, что дочь моя царевича предаст. Уж больно она его невзлюбила! Не иначе как юродивым дурачком обзывает, и о смерти его ни ма̀льски не печалится: «Так ему и поделом», говорит зачем он, невеглас, через окно-то полез?» Мои ли грехи, грехи ли всего рода ее вавилонского нечестивого на Радиславу пали, но порчена от самого рождения дочь моя, и по убогости моей духовной отмолить я ее не умею. Стала она добычею сил недобрых».

— «Никак», возразил старец. «Не сокрушайся, христолюбивый князь, и себя понапрасну не кори. Воспомни как Иоанн Богослов про исцеление слепорожденного рассказывает. Иисус 'мимоидый виде человека слепа от рождества. И вопросиша Его ученицы́ Его, глаголюще: Равви, кто согреши, сей ли, или родителя его, яко слеп родися; Отвеща Иисус: ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем'. 1* И слепой стал зрячим. А ради чего Радислава с малолетства болеет — сие тебе в час положенный откроется».

Помолчал Парфений; потом еще сказал: «Чиста душа отроковицы. Бесы же обыкли устремляться на место свято. И по разному изловчаются. Обманщики они злохитрые и обольстители. Посланниками Божьими прикидываются. Но чистые души по милости Господней дар имеют духов благих от духов лжи отличать, и над праведниками бесы не имеют власти.

«Зачастую бесы образ суженого принимают, на лжепризнание подстрекают невестино сердце. Но, коли в сердце благоволение, оно, даже и силами злыми одержимое, из плена бесовского высвободится, обманщика и самозванца под личиною жениха желанного и жданного распознает, обличит его и отвергнет, и отгонит.

Еще и тако бывает, что не обольстителями бесы являются, а клеветниками; ищут образ суженого исказить, дабы не допустить признания. Зеркало кривое подставляют, глаза души невестиной испортить наровят. Приносят, вселяют бесы страх, ненависть и злобу. Но вот: душу избранную позовет жених, идущий во имя Господне, и радостно встрепенется душа. Ушами и очами любви своей истинного суженого услышит и узнает, и сгинет навожденье».

После долгого молчания старец еще сказал: «А за Радиславу отроковицу не тревожься. Бери дочь твою, иди с нею в страну благословенную. Сроков не пытай и не торопи. Предивны дела Господни».

Воскликнул Радивой: «Надежду возвратил ты мне, отче преподобный, бремя тяжелое с души снял».

Старец Парфений задумался, загрустил и стал молиться говоря слова пророка Исаии: 'Непостижимы судьбы Господа и неисследимы пути Его. Кто исчерпает воды горстию своею и пядию измерит небеса? Кто уразумеет дух Господа?'

И, отпуская Радивоя, обнял его старец Парфений и дал ему целование не только в лицо, но и в плечо как целуют сослужащего во храме.

VII

Собрались к себе в Белую Индию послы Иоанновы. Владарь позвал их в свои палаты, и на прощание, как и при первой встрече то было, принял их с царским почетом.

Но невесело было в хоромах государевых: тишина стояла там, смерти подобная. Царица в монастыре укрывалась. В терему ни смеха детского, ни возни веселой не раздавалося.

Мрачен был Владарь, будто даже суров, хоть, казалось бы, ничем от прежней не отличалася по любезности и ласковости беседа его еллинская с гостями чужестранными.

Даров наготовил тьму тьмущую. И в скрынице золотой под запором послам передал для Иоанна-Пресвитера эпистолию, своею рукою написанную:

'Царь Владарь боголюбезному, могущественному пресвитеру и автократору Иоанну радоваться,

'Благодарение прими за все дары твои щедрые и сугубо за заботу о сыне моем. Услышал я в словах послания твоего повеление Господне, и вкупе с царицею, супругою моей Отрадою и с возлюбленным родичем моим Радивоем порешил Светомира, —телесного убережения и душевного воцеления ради —, к тебе, многомудрому духовидцу послать и благодатному детоводительству твоему поручить. Но Бог судил иначе: погиб царевич.

'Благослови, великий Запечатленный, новое царство мое на победное и славное, и меня, молю, помяни, Иоанне благоверный, в твоих чудодейственных молитвах. '

VIII

На пути возвратном, неподалеку от криницы Егорьевой, повернули двенадцать пресвитеров в сторонний лесок, что вел в пустыньку Парфения, а черноризцев с собою не взяли. Хорс вызвался проводить святителей до хижины отшельника.

Беседа старца с гостями желанными была долгая и важная. Говорили об общении святых и о связи двух Белых царств.

И после, во все время долгого странствия пествовал отрока с заботой и нежностью вельможа византийский, постельный кесарев; за дядьку служил он царевичу.

Прошли путники чрез многие города и веси, перевалили чрез горы высокие Кавкаисинские, рекше Урорьски; — тогда пристали к ним Радивой и Радислава с малым числом служителей.

Радостью великою было свидание деда с внучатым племянником. А Радислава и глаз не подняла на Светомира. Коня своего шибко пришпорила, да ускакала дико. Насилу ее отыскали.

Везли князя Радивоя в возке просторном, подушками мягкими изнутри обложенном. А Светомир то верхом на коне, то на верблюде ехал, но по зову деда с охотою к нему пересаживался. А то еще оба наземь сходили, слуг отсылали, и сам царевич, смеючась, точно в игру играя, деда вел — поводырь надежный.

И по прежнему стар да млад, таясь яко заговорщики, о своем тихо гуторили: Радивой сказки говорил, библейские предания повторял и часто по умолению царевича стихи духовные на память сказывал, напевной речью как те калики перехожие, которых, верная семейному обычаю, в дому своем принимала Отрада.

Давно привык Радивой к недетским ответам Светомира. Но случалось и ему удивляться: Так, однажды, выслушав повесть старозаветную про Товию, Светомир сказал: «Отец Товии ради того и слеп соделался, дабы на небесное сподручнее ему смотреть было. А когда Архангел Рафаил глаза ему на дольний мир открыл, то он земную тварь вкупе с горней видеть стал, как сиречь Бог ее сперва соделал во дни творения».

И подумал Радивой: «Это он свои прежние тонкие сны вспоминает, уразуметь их ищет».

А Радислава к ним и не подходила. Отделялась понурая и сердитая. Случалось, днями целыми ни слова не проронит. Точно дух немой на нее находил.

IX

Долго шли путники чрез горы, льдом вечным одетые, чрез пустыни, жаром распаленные, и вступили, наконец, в земли язычествующих господарей, окрайные области владений Иоанновых держащих. Господари сии, как они волею своею во власть Пресвитера передались, послов государя своего принимали с почетом и радушием превеликим.

Преполовилась уж зима, когда послы и гости Иоанна подошли к пределам Срединного Царства.

Далее путь по земле прерывался: обращался он лествицею асбестовой, что вела в поток эфирный коловратный, ограждающий Царство Срединное.

И сказали пресвитеры: «Вот надлежит нам в брод перейти реку сию Фисон, рекою испытания издревле именуемую: коли нечестивый в оную погружается, перегорает в ней весь порочный состав его и даже до смертного испепеления; а коли праведник в реку ветренную вступает, отходит от него вся остаточная немощь его, и сладостно становится ему, и он очищается. Эфир сей всякому человеку лучится, кто к нему идет, да лучится он каждому по разному, ибо отражает какого странник духа.»

Светомир узрел поток синим как сапфир. Радивою он предстал весь в струях столь светозарных, что почудилось слепому, будто свет дневной ему вдруг открылся. Хорсу привиделся он огненным.

Радивой позвал Радиславу, протянул к ней руки, сказал: «Дочь моя возлюбленная, будь поводырем моим в землю благодатную.»

Она-же, ответа вместо, пронзительно, голосом нечеловеческим взвизгнула, да стала биться в судорогах с пеною у рта. Такой силы беснования отродясь у нее не бывало.

Радивой стал на колени, пытался слепыми руками поймать, обнять, остановить ее, но она в беспамятстве сжатыми кулаками с неотроческою силою била отца в лицо и грудь. А он и не защищался.

Черноризцы бросились поднимать князя, но Хорс им воспретил: сам отстранил Радивоя, собою закрыл его от ударов Радиславы, склонился над больной, пытаясь прижать ее к земле. Но вотще трудился он и силою мышц своих, и силою волхований покорить, усмирить неистовую; она не унималась, буйствовала, билась все пуще. В огромных руках своих через силу Хорс держал голову бесноватой, чтобы не разбилась она об камни. Большего он не мог.

Все видел Светомир, стоя об-он-пол реки, и поспешил воротиться. Подбежав к Радиславе, смеючась кричал ей: «Чего ты испугалась, неразумная? И вовсе ничего не страшно! Даже страсть как весело. Ну, вставай скорее, бежим вместе — кто раньше?»

Но на последней ступене, перед спуском в поток Радислава остановилась застылая. Судорога вновь стала сводить ее рот. Тогда Светомир внезапно схватил упирающуюся, оцепенелую и поднял ее от земли на воздух. Опустившись с ношею своею в Фисон, отрок прошел до середины реки и поставил Радиславу на дно потока.

Он сказал: «Иди сама!» И отправился вперед один, не оглядываясь и не давая ей руку.

Она-же медленно, глубоко переводила дух, стояла на месте будто одумываясь; вдруг воскликнула радостно, встрепенулась и легко, стремительно перешла через реку испытания.

Все видившие как исцелилась Радислава дивились чрезвычайно.

голову, спустился с лестницы, благоговейно ощупывая посохом ее ступени. Почуяв под посохом реку ветренную, князь остановился, осенил себя крестным знаменьем и, войдя в поток, верными шагами прошел через него кратчайшим путем будто ведомый кем-то, али сразу прозревший. На берегу Срединного царства Радивой остановился, простерся по земле и, шепча молитвы, припал к ней долгим, благодарным поцелуем.

А всреть ему уже бежала Радислава. Она помогла ему подняться, обняла его, прижалась крепко и нежно к счастливому отцу, ласкаясь как никогда допреждь. А Светомир, прыгая от радости и громко смеясь, изо всех сил широко раскрывал руки, стараясь и не умея охватить обоих, отца и дочь, в едином объятии.

Хорс, спускаяся по лестнице, останавливался на каждой ее ступени и, смиренно становясь на колени, благоговейно целовал ее асбест. На коленях опустился он в быстрину; поднялся и своею обычною ленивою походкою величавого льва медленно перешел поток.

По одиночке двинулись слуги Князевы. Инии, перекрестившись, небоязненно через поток проходили. Инии-же, грехами отягченные, в реку эфирную вступить не дерзали и уходили на окраины царства, дабы душу очистить и уготовить для испытания.

Последними Фисон перешли черноризцы-воины.

Други и слуги Иоанновы давно дожидались путников; стремянные подвели им лошадей белых. И вкупе все — насельники Царства и гости — двинулись ко граду державному.

Х

Путь от Фисона-реки до Града Державного шел через всю землю Срединную.

Наглядеться вдоволь не мог Светомир на шатры масличные, серебром переливающиеся, на горы, виноградом одетые, на древеса лимонные, апельсинные, плодами яко каменьями самоцветными под солнцем пламенеющие.

Наслушаться вдоволь не мог он пернатых певчих ликования разнозвучного.

И спрашивал Светомир у Радивоя почто это орлы с виду хищные, дол спускаяся, в клюве могучем лисиц и волков уносят, но, полетав с ними по поднебесью, бережно их на землю опускают неповрежденными, — почто гады и змеи ядовитые ланей да единорогов кольцами страшными обвивают, но не душат их, а с ними играются.

И отвечал ему Радивой, что в царстве Иоанновом звери лютые не лютают, аспиды смертоносные не жалят, а живут напоминания ради об райском своем первообразе.

Спустя много дней остановились путники у подножия зеленой горы, увенчанной высокими белокаменными стенами. То были стены стольного Вышеграда. И вот открылись в белокаменной ограде, широко распахнулись ворота, и выступили из ворот тех три белых слона и один светлосерый; возвышались на спинах их над покровами парчевыми теремки из древес драгоценных. А следом за ними легко, точно танцуя, вышли двенадцать белых коней в белых шелковых попонах и збруях серебряных.

Спустилось с горы все шествие звериное, и каждый слон, и каждый конь без указки подошел к назначенному своему хозяину. Белые слоны преклонили колена перед Светомиром, Радивоем и Радиславою, серый слон склонился перед Хорсом. Пресвитеры сели на коней. Царедворцы, черноризцы и слуги двинулись им вослед вверх по горе, во кремль державный.

Пройдя во дворце чрез палаты, бархатом, шелком, Дамаском обитые, коврами драгоценными увешанные, вступил отрок с родичами и провожатыми своими в пышный, красками яркими расписанный и кованным золотом разукрашенный просторный покой. Возвышался в глубине его престол из слоновой кости с резьбою искусного узора. Вели ступени из аметиста к престолу царскому.

И увидел Светомир сидящего на престоле Иоанна Пресвитера в белом парчевом одеянии, расшитом алмазами точеными и жемчугом.

И услышал он привет Пресвитера: «Радуйся, царевич Светомире! К добру ты пожаловал. Давно мы ждем тебя».

XI

Позвал Иоанн Пресвитер к себе Радивоя и, приказав всем слугам его удалиться, усадил слепца рядом с собою, беседу торопил, говоря:

«С каким, князь, послан ты ко мне наказом важным?»

«Чаю благотворное воздействие старца Парфения на судьбы наши», тихо сказал Иоанн.

Тогда повел Радивой долгий рассказ свой про юродство Светомира и про падение его с башни — все, чему сам был свидетелем — про похороны отрока, пробуждение в гробу, чудесное его исцеление и в пустыньке пребывание — все, что слышал от старца.

И как стал сказывать про беседу свою с Парфением, достал ларец малый, что неизменно хранил на груди своей во все время пути, и передал его Иоанну.

«Вот», говорил, «последняя среди трех частей разрешительной молитвы, которая послужить должна к признанию царевича во царствии его. Когда станешь отпускать Светомира из твоей земли, все ему об молитве поведай, ларец ему вручая. Ранее же царевичу про то знать непотребно. Так наказывал старец».

Принял скрыню заветную Иоанн, приложился к ней как к иконе. Потом сказал: «Признать-то Светомира, признают. Да то ли с ним еще будет. Особо о нем Господь промыслил».

Сказал Радивой: «Как возблагодарить мне Господа, что удостоил меня многогрешного ларец с молитвою сею до тебя довести. И меня недостойного упасла, удержала десница Господня и в царствие твое привела, дабы смог я перед смертию очиститься и мудрости твоей приобщиться.

«Ведомо ли тебе, Владыко, все окаянство мое? Покинул я в юности землю свою родную, отца старого и сестру малую, дабы было где разгуляться на просторе с вольницею моею хороброю да разбойною. А далече на чужбине привелось мне своим буйством иноземное буйство укрощать. И сколь непомерно меня за то возвеличили. Василевса, баяли, законного спас; соправителем соделали; разбойников моих дружиною почетною признали.

«А кого спас-то? Агарянского пуще злодейство кесарево было: не измыслить, кажись, закононарушения божеского ли, человеческого ли, али разврата такого, в каком кесарь тот не истлевал бы.

«Престол утвердил я. Чей престол-то? Иересиарх на том престоле сидел, веры Христовой окаянных басурманов опаснейший гонитель. Те насиловали и замучивали открыто, а этот окромя сего еще и соблазнителем являлся, ересью ядовитою души допреждь праведные отравлял.

«А мне, соблазну ради, дочку свою от первого брака кесарь показал. Красавица, каких не сыщишь, ведьма, бесоугодница приворожила меня, разум совратила, всякую здравопристойность отняла. Потянуло к ней непреодолимо, воспалялся я не в меру. Под венец с нею пошел. Да венец-то над нами, видно, сам Лукавый держал. И брак наш законный мразью своею да извращением естества прехуже был всякого блудодеяния.

«Умерла в родах дочери нашей Радиславы жена моя. А свекорь державный и вдового меня за наследника почитать не перестал. От молодой царицы, жены своей Зои, детей не имея, незадолго до кончины своей кесарем меня нарек. А я-то тому и рад был: еще и при жизни кесаря за него самовольно правя, с вожделением воцарения ждал.

«А как он умер, меня ненавистного, сперва заговорщики ослепили, потом бунтовщики со престола согнали ране чем сесть на него я успел.

«Жесток обычай, но на мне справедлив оказался: зрение мое пороками вконец повреждено было. Сокрушит корабль криво видящий коль у кормила станет. Да и кесарями нам, безначальным пограничникам быть не пристало: не царственна душа наша, не «василики психи», как зовет сие прежний наш постельничий, с нами к тебе прибывший Симон Хорс.

А вот уберег меня Господь да и к тебе привел.

Тяжело почила десница Господня на стране царьградской, вероломной. И спасется ли когда — кому весть?»

Сказал Пресвитер: «Неисповедимы пути Господа и милости Его несть конца. Наследие тяжелое приняло царство ваше, и велики испытания на пути его. Но Господь положил надежду воочию вам дати, дабы укрепилось упование.»

Лицо Радивоя, изваянию подобное, оживилося улыбкой: «Не Светомира ли разумеешь ты, великий Государь? Не он ли — надежда явленная?»

— «Ты сказал», отозвался Пресвитер, «Матерь Божия на него указала».

— «Что разумеешь ты, Владыко? Поверяла мне Отрада видения свои про Светомира. Но, мнится мне, иное зришь ты очами твоими духовидящими».

Тихим голосом стал Иоанн слова выговаривать, точно тайну несказуемую через силу открывал: «Дева Пречистая по земле ходит. А за Нею следует ученик, которому Иисус с креста сказал: «Се Матерь твоя». Мимо многих Пресветлая проходит, а на иных указывает ученику, говоря: — «И сей нашего рода». Вот на Светомира она указала. Про то и старец Парфений знает».

Помолчал Пресвитер. Потом еще сказал: «По родству своему духовному Светомиру непременно положено стрелу получити, что в урочище заветном таится, но борение предстоит ему претрудное, чтобы достойным стать владети ею.»

— «Государь», вступился Радивой, «не кончен сказ мой. Родилась Радислава с душою порченною, силами недобрыми уязвленная. А, как начал я о том плакаться перед старцем Парфением, сокрушаться о вине моей, утешил меня старец, говоря, что не по грехам моим терзаема бесом дочь моя, а дабы явиться могли на ней дела Божии. Вот при переходе через реку Фисон они и явилися.»

Прилежно припомнив все, что с ними соделалось при реке испытания, сказал Радивой истово: «Орудием спасения Радиславы избрал Господь царевича нашего. Не есть ли сие уже начаток дел Светомира на пути благословенном к обрадованью земли родной?»

«Обратил еси плачь мой в радость мне; растерзал еси вретище мое, и препоясал мя веселием». 2*

Встал Иоанн. Нежно по братски обнял Радивоя, проводил его до дверей и передал поводырям.

Тогда вошли к Иоанну двенадцать пресвитеров и передали ему в скрыннице запечатанной письмо от Владаря-царя. Долго обо всем распрашивал их Иоанн, благодарил за ревностное его наказов исполнение и с ласкою их отпустил.

А про то, что узнал от Радивоя, ничего им не поведал.

XII

Башня из слоновой кости таила малую, тихую келлейку. В скрытую келлию ту по зову Иоанна пришел Светомир. И увидел в ней Пресвитера и подле него стоящую статную женщину в белом, длинном простом одеянии. Догадался он, что то была царица Параскева. А как подняла она покрывало с лица своего, обомлел Светомир от красоты ее лучезарной. Все глядел на нее, не мог оторваться.

— у подножия креста.

Полдень. Солнце стоит высоко над головою. Почему же убывает свет?

'Тогда была пятница'; Светомир узнал голос матери. Вспомнил: Она, мать его Отрада, всякий день читала ему по главе из Евангелья.

'Тогда была пятница и час шестой... От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого'. И ничего не слышит боле. Глухое молчание. Окрест мрак...

И в саду вертеп. И вертеп сей — гроб новый.

Схвачен судорогою страха, смертною тоскою покинутости вскричал Светомир; и тут-же очнулся.

Видит: уветливо простирает всреть ему руки свои царица Параскева. Он робко подошел к ней, припал к ее ногам, заплакал в голос, по детски. И стало укрыто и легко.

XIII

Прошло семь месяцев с того утра, когда Светомир, пробудившись в пустыньке Парфения, увидел над собою не мать, подле которой заснул, а старца. Он тогда не испугался, что матери нет: обвык он, что она порою уходила, но непременно возвращалася вновь к нему.

В течение долгого пути он, хоть и знал, что ее нет с ним, но ему все чудилось, что она догонит их и к ним пристанет. Она не приходила. Тогда он решил, что она встретит их где-то там, куда его везут. Когда ее и там не оказалось, он стал терпеливо ждать, что она вот-вот появится, приедет за ним в чудесную страну. Ждать ему было нетяжело: он неизменно чувствовал материнскую хранительную близость.

слова и напевы знаемые — песнь матери! А вот уж и она сама идет к нему, подходит близко, близко, говорит, но невнятны ее речи, будто напутствует его; потом, печальная, обнимает, целует его и тихо уходит ввысь, подымается на зеленую, цветами покрытую гору. И он знает, что она уходит надолго, навсегда, что он теряет ее. Он зовет ее, кричит, бежит за нею, бежит изо всех сил, больше, шибче чем изо всех сил... падает.

Светомир проснулся в жару; проболел несколько дней. Душу отрока терзала тоска и обида: как могла мать отпустить его одного, покинуть, не пойти за ним. Ему хотелось спросить про нее, но он не смел, не мог заговорить об ней ни с кем; таился даже от милого, старого друга своего — Радивоя.

«Напрасно, Светомире, сомневаешься ты о матери твоей. Большим выростешь, все узнаешь и уразумеешь. Ныне-же запомни, что от великой любви к тебе и убережения твоего ради, приняла она, горемычная, муку разлуки с тобою; и ей сие тяжелее чем тебе».

Светомир крепко прижался к Радивою, спрятал голову на его груди; сердце отрока дрожало от боли, любви и умиления.

ее улыбку, руки, речи сладкие, песни, особенно песни; жадно ловит звуковую волну; но звуки проносятся, тают, и она уходит с ними. Он остается на всем свете один.

Освобождалася, ширилась душа Светомира, распространялась вдаль годов и мест; думая о матери, он вспоминал уже не ее одну, но и убранство ее покоев, свою спаленьку в верхнем жилье, строгие, важные глаза Зареславы, миловидный облик Глеба, отца, как он серым волком оборачивался и на спине своей его, Светомира, в тридесятое царство уносил; и себя самого видел в пустыньке Парфения, и свою с медведем бурым пляску дикую, веселую; и старца духоносного предносился ему образ кроткий, лицо свежее, округлое с малой бородкою седенькой.

Радостно было Светомиру улетать мечтою в прошлое. Но, терялся вдруг прерывный луч воспоминаний, и, недавно изведанная тоска утраты, которую не знал его детский рай, снова вселялась в сердце отрока; и не умели развеять ее игры шумные, забавные беззаботных его сверстников. И тоска эта учила Светомира, что потерянное прошлое ему не примнилось, а на самом деле было, но бывшее не вернется, никогда не повторится вновь.

XIV

Беспечально, плавно текла жизнь Светомира в царстве Иоанновом. Обучали его цифровой мудрости и звездословию, и звездному движению, распознанию зверей и трав, и всякому художеству. Упражняли в играх, тело и ум укрепляющих: в ристаниях, дискометании, в пении, шахматах, стихописании.

воспомнил от напоминания. А в играх и ристаниях столь ловок и быстр, что за ним и не угонишься.

Светомиру весело было учиться. И не знал он что забавнее — ход ли звезды, али лет диска следить, песни вольные слагать, али числа хитро сплетать по законам. Все было хорошо, и все одно другого лучше.

Сладостнее же всего было отстаивать обедни, которые по утрам Пресвитер служил либо в часовне своей малой, либо всенародно в большом соборе. А после трапезы с дозволения Иоанна зачастую садился отрок подле царя примечать как тот порою до поздней ночи государства безмерного своего дела правил.

Дивяся, вопрошал Светомир в недоуменим: «Какой ты такой будешь? Автократор али священнослужитель и как величать тебя — Владыка али Государь?»

А Иоанн, улыбаяся, говорил ему в ответ: «Я царь после обеда, а перед обедом — поп».

XV

Вошел однажды Иоанн в башенную обитель царицы с заботою о Светомире на душе. А она его уже предваряет:

«Вот думалось мне сейчас о царевиче нашем, как дано было ему сквозь душу мою недостойную ангела моего Параскеву-Пятницу лицезрети. Двое вас ее видели: ты да он».

Отвечал Иоанн: «И не испугался он Пятницы, очевидицы, участницы страстей Христовых; сразу к тебе устремился; тем самым на распутии жизненный путь свой избрал».

Молвила Параскева: «Долго в памяти держала душа Светомира много того, что человек сразу по рождении в этот мир забывает. Пребывала в горнем мире душа Светомира, а тело, ее носившее, и воплотиться до конца не умело, хождения по земле одолеть не могло. За то люди, духовно слепые, отрока, вещи невидимые обличающего, бредобродом прозывали».

— «А с той поры», сказал Иоанн, «как царевич, с башни упавши, силу земную обрел, и на земле близкое от далекого отличать стал, изгнанницею чувствует себя душа его и тоскует по утраченному раю».

— «Воплощение дольнее ценою дорогою покупается», печально отозвалася Параскева.

Иоанн за нее продолжал: «Пространство как Бог его задумал в Премудрости Своей — любовь великая есть; сопрягать оно должно явление с явлением и служить назначено объединению человека с человеком, где каждый, отдавая душу другому, через другого становится целостнее и совершеннее. 'Да будут все едино'.

«А люди исказили замысл Господа, Друг друга сторонятся, обратили пространство из орудия единения в орудие разлуки. Страдает человек от разлуки, а превозмочь ее не умеет. Вот и Светомир наш: как стал он даль земную распознавать, так и изведал змеиный укус ее — боль разлуки с милыми».

— «Так оно и есть как ты говоришь, Государь», — тихо сказала Параскева. «Обливалася я слезами о кресте думая, и вот вижу: верх, низ и две руки креста знак страшный и священный являют — пространства знак с четырьмя его ветрами-сторонами. Христос на кресте не токмо что со всеми, но и Сам с Собою разлученный, до конца отдается алчности пространства. Но и с креста простирает Он навстречу всем объятия и в них заключает все живое. Он Сам загадку загадал и повелел разгадывать. Кто право решит, тому иго Его станет легким. Вот Светомир и разгадывает».

— «Да, разгадывает», согласился Иоанн, «но то забота будущего есть, разгадка сия. А ране ему надобно себя во времени воцелить. Вот душа его и простирается далече в прошлое воспоминаниями. Допрежь ему нечего было воспоминать. Все случавшееся держал он в памяти безвременной; все присутствовало вместе во всякий час, и любимые, ушедшие из дельного мира, с ним были неизменно, неразлучно».

— «Это хорошо», решительно вступилась Параскева, «что он мир дольний разуметь стал. Ему положено царем быти. А царю надлежит здраво мыслить о земле; не токмо горние, но и земные тайны ведать».

Сказал Иоанн: «Дабы измерить глубину земных тайн, их не иначе мерить потребно как горних стран мерою, — твоею мерою, Параскева. Кому как не Светомиру чаять и вожделеть земных путей правых? Меня же Господь поставил его детоводительствовать. Помоги мне: веди его как Архангел Рафаил вел Товию».

Стала Параскева прилучать к себе царевича. Любил Светомир в тереме ее, с нею вместе то Евангелье да Псалтирь, то сказания старины читать.

Но всего больше любил он, когда по вечерам приходила к нему царица и о летах прошедших сказывала; чаще всего про дела темные ромейского автократора Диоклетиана говорила, про той поры мучеников святых жития. И говорила она не так как иные, — ото всех отлично: будто сама то видела, и про то лишь сообщала, чему свидетельницею была.

«Пойдем, Светомире!» Она брала его за руку, и они принимались бродить по полям и лугам, пробирались через чащу лесную и, когда встречали по дорогам монастыри — знаемые и незнаемые — непременно в них заходили.

Жуткое очарование этих полутемных таинственных обителей завладевало душою отрока. Параскева тихо говорила о жертве Бога, страданиях Христа.

Однажды, было то на крестопоклонной, проходили они лесом, и увидел Светомир часовню и людей, пред нею толпящихся. И пение услышал многоголосное:

«Зачем пришли сюда эти люди?» — «За исцелением пришли», просто отвечала Параскева. «Вот скажу тебе, Светомирушка, про родника сего рождение:

«Тому лет двести уж будет как явилася одному, болящему ногами, ночию в больнице женщина красоты необычной с крестом в руках и говорит: «Хочешь идти на родину?» — «Как-же я пойду, когда и встать не умею на ноги?» усмехнулся больной и не стал больше про сон думать. А она и на вторую ночь опять предстала ему, и опять говорит: «Хочешь быть здоровым и идти на родину?»

— «Кто ты?» спросил больной. Она ему: «Я — Параскева». И сокрылася. «Параскева», повторил болящий и стал вспоминать житие великомученицы. Родители ее, христиане благочестивые, особо почитали день страстей Господних. И, когда даровал им Бог в сей день дочь, то назвали они ее Параскевою, что по еллински значит Пятница. Умерли родители, оставили юную Параскеву наследницею большого имения. А она все раздав бедным, пошла исповедовать Распятого. Было то время лютых гонений диоклетиановых; заключили в темницу деву преподобную, предали на истязание и, наконец, усекли мечем.

«Стал болящий молиться Параскеве, а она и на третью ночь явилася ему и говорит: «Через три дня ты будешь совершенно здоров и тебя отпустят на родину. Вот я наказываю тебе: когда воротишься домой, пройди в лес к оврагу, держась от деревни твоей по левую руку. На полпути найдешь большую муравейную кучу; от нее сойди вниз под горку и увидишь малую яму полную воды, и в ней мой образ. Вычисти яму, опусти сруб, построй часовню и поставь в нее мою икону. И никогда не будешь болеть ногами.»

Через три дня больной начал ходить, и врачи его отпустили. Помолился он Параскеве и пошел на родину. А по прибытии отправился в лес, отыскал в расщелине земли образ целительный. Очистил, глубже вырыл яму, опустил сруб. Взыграл тогда родник, и быстрою струею потекла из него вода. А исцеленный построил часовню и перенес в нее икону.

«Народ стал стекаться к ключевым водам, и многие получают исцеление».

Царица Параскева повела Светомира к роднику. Он видит: вот и криница с ликом Нерукотворного Спаса. Народ расступается; радостно освобождает государыне проход в часовню. — «Как все любят ее», подумал Светомир.

Вошли в молельню. На стене в киоте образ красоты необычайной: Лик строгий, золотистый, точно солнцем озаренный, а глаза уводят взор, на них обращенный, в тот мир, на который глядят сами. Одеяние яркое, красное. В десной руке золотой крест; и крестами золотыми сияет нимб над головою. И надпись искусно выведенная: «Святая Пятница». А люди толпятся, припадают к иконе.

« Не оскудело по сей день и не оскудеет сила благодатная», тихо сказала Параскева. Долго стояли они молча.

На возвратном пути наказывала Параскева Светомиру: «Когда ты соделаешься царем, понастрой на перекрестках дорог соборы Пятницкие; странникам, видящим перед собою путь да путь, послужат они напоминанием о пути страстей Христовых, о пути спасения».

Однажды, подходя невзначай к башне Параскевиной, увидел Светомир множество многое народу перед входными вратами. Смешался царевич с толпою и прошел во внутренние покои. Просторная горница, где Параскева принимала посетителей, вся была наполнена убогими, изувеченными, больными, хромыми, слепыми. Они по череду подходили к Параскеве. А она каждого встречала ласково и, прилежно выслушав тихий как исповедь рассказ больного, то зелье из трав, ею собранных, пить давала, то руки свои с молитвою к недужным местам прикладывала и крест свой протягивала для целования.

Иные тут-же исцелялись, а иные шепталися, что не впервые пришли, и во многом уж немочь полегчала; авось по предстательству Параскевы и совсем отпустит их.

Долго смотрел, смотрел Светомир, и от испуга и удивления даже и приблизиться к ней не решался. А, когда прошел весь народ и в палате никого не осталось опричь их двоих, подошел к Параскеве Светомир и спросил несмело: «Почему ты. Государыня, все больше ноги да глаза лечишь? Али мне сие лишь примнилося?»

«Так оно и есть как ты приметил. Вот я скажу тебе, Светомирушка: Хромота телесная и богоборчество зачастую являются вкупе. Не всякая хромота и не всякое богоборчество от зла: Дьявол, вестимо, хромой. Но ведь и Яков ночь целую с Богом боролся; от великой любви боролся, а все-же соделался хром. Когда хромота от зла, мы ее и лечим.

«А глаза — это, чтобы видеть как Бог нас задумал. Тварь прообраз свой имеет в мысли Бога. Архангелу Рафаилу люди поручены, дабы научал он их смотреть правосудно, уразумевать, что земное должно стать обличением невидимых вещей. Он не токмо отцу Товии земное зрение вернул, но и самому Товии, и Сарре отверз глаза сердца, чтоб суженый суженую узрел и узнал. Разумеется, было то не без их заслуги:

Для духовного спасения требуется радостная готовность, согласие спасаемого. Они согласие дали.»

Помолчала Параскева; потом еще сказала: «Воспомни великомученицу Параскеву, обетницу Христовых страстей. Начальник области предложил ей стать его женою, отречься от Христа. Но для нее было 'еже жити Христос; и еже умерети приобретенье'. 4* Она отказалася.

— «Почему потребны соделались орудия страданий, чтобы раны закрылись, излечились?», спросил Светомир.

— «Потому», молвила в ответ Параскева, «что орудие страстей Христовых и орудие славы — одно. Знает о том страстной пяток: дух бодрый в тот святой день восстановил поруганную храмину плоти».

Светомир продолжал спрашивать по детски упорно: «Почему орудия страстей были любезны глазам ее? Женщины и ученики плакали у креста. И ты плакала бы; плакал бы и я.»

Заговорила Параскева, и будто о другом: «Воспомни, Светомирушка, что заповедовал Христос: 'Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко'. 5* Иго Христово тот на себя берет, кто всем сердцем своим и всем помышлением своим захотел сораспяться Христу. Пострадавшему до конца непосильное бремя становится легким и любезным.

«Когда Дева Мария на ангельский привет в смирении отвечала: 'Се раба Господня; да будет мне по слову твоему'. Она давала согласие на приятие величайшего страдания, величайшей радости страдания. Адамом утраченный Эдем возник вокруг Нее. И вот доныне Пречистая по земле ходит, и куда ступит, там Рай. И в тот Рай дольний зван всякий, взявший на себя иго Христа.»

— «Да, да, ходит», воскликнул Светомир, «видел я Ее, слышал, помню, знаю. И матушка мне про Нее сказывала».

Параскева тихо продолжала:

«Когда Иисус сказал: 'не Моя воля, а Твоя да будет', Он на земле повторил согласие Свое спасти человеков, согласие, которое предмирно дано было на Небесах. На земле, в земле стоял крест Его. Она, земля родимая, с тех пор как Он на ней распят, вся Голгофою стала. Сказал Иисус 'Совершилось' и испустил дух; тогда жизни сила сошла внутрь земли. В ее недрах Воскресение совершилось в Пятницу».

XVIII

Усумнился однажды Светомир в правоте Пресвитера:

Ходил он по окрестным полям и увидел свинопаса, видом необычайного. Беден был хитон его и поношен плащ, но во всем стане его и поступе была важность царственного льва; а стада погонял он точно слугам, али воинам приказы отдавал.

И сказал свинопас: «Переменчива судьба человека. Вот я — царь». Замолчал и ничего боле не отвечал Светомиру.

Вернулся царевич к Иоанну и стал вопрошать его про странного пастуха, правда ли, что он — царь. Говорил раздумчиво: «Может, и правда, потому что в Срединном Царстве кто ложь изглаголит, тот обмирает, и лицо его белым становится как смерть. А пастух сей в лице своем ни на малость не изменился».

Отвечал Пресвитер: «Оно правда: был человек тот могучим царем. Да возгордился, озлобился не в меру: безвинных служителей Христовых жестоко обижал. Мы его увещевать пыталися, а он за то возлюбленных чад наших умучивать стал, даже до смерти.

«Воспрещали мы ему, а он на нас войной пошел. Повелели мы тогда военачальнику нашему живым его взять и перед нас привести. Исполнилось желание наше. Тут судии наши народные ему казнь присудили смертную. А мы не приказали его убивать, но, выказав презрение, послали стада пасти доколь не образумится. Вот уж два года как он в пастухах ходит».

«Дозволь, Государь, спросить почто не изволишь совсем его простить. Миловать так миловать. Складное ли дело царю стада пасти?»

Отвечал Пресвитер: «Нужно быть тому. Не поругание мы чиним достоинству его царскому, а волю его поврежденную, но (знает сердце наше) не в конец порченную к добру обратить ищем. Никого не нудим мы к нам мыслить; но, коли отпустим сего человека ране времени и срока, он лишь пуще ожесточится, и то зло последнее будет хуже первого. Презрение к нему мы показываем, но не имеем. Мы его любим и, не зовя, зовем. И он придет беспременно».

Ничего доле не спросил Светомир, но на сердце осталось сомнение: жаль и обида за царя-свинопаса.

Но вот прошло малое время, и взмолился пастух тот допущенным быть пред Иоанна. Припадал к ногам его, просил смиренно: «Грешен я был, безрассуден. Не об сокращении кары молю, а о прощении, чтобы милостив ты стал и не гневался».

И увидел Иоанн, что пастух кается взаправду. Пресвитер обрадованный подымал виновного, обнимал, лобызал его. Потом подарил ему одежду богатую, коней ретивых, сбрую серебряную, вернул ему прежнее царство, приказал почитать за государя и, отпуская его, множество провожатых снарядил ради охраны и важности.

Тогда уразумел Светомир слова учителя: «Нужно быть тому». Корил себя, что соблазнился о нем. И пуще прежнего полюбил он Иоанна.

XIX

Всякое лето сопровождал Светомир своего наставника державного в его путешествиях по градам и весям. А года через четыре, как подрос царевич, стал Иоанн брать его и в отдаленнейшие местодержания свои, далеко за пределы Земель Срединных.

Случилося то в знойную пору: странствовали они с охраною немалой по окрайним областям страны восточной, и не в городе каком, а среди поля широкого поставили шалаши свои походные. Были скоростройные палаты сии весьма просторны, кожею львиною снаружи обтянуты, внутри же мехами дорогими, соболями да горностаем обиты. Вечеряли и ночь проводили в оных.

Поутру, вставши рано, говорит Иоанн князьям и слугам: «Вот отлучаюсь я на малый срок. К обеду вернусь. Берегите царевича. Сами знаете, места сии ненадежные».

Пробудился Светомир сразу по отбытии Пресвитера; никого не позвал, оделся и неслышно вышел из палаты. На лугу увидел он белую лошадь. Она паслася свободно, но была оседлана.

Ему стало весело. Он прыгнул в стремя и поскакал на край поля. Видит: дорога прямая, широкая от него убегает. Страсть как ему захотелося в нее поиграться, ее перегнать.

И вот уж мчится он по ней незнаемо куда. Вдруг перед ним стена зубчатая белая. В ней двенадцать сторон и двенадцать ворот. Въехал Светомир воротами в город шумный, пестрый: много домов пригожих, улицы кривые, народу много. А впереди еще другая белая зубчатая стена, и в ней семь углов, семь башень и семь ворот. Едет воротами дальше. За стеной дворцы и много деревьев, садов, лугов.

А впереди опять белая стена в четыре стороны, и в ней сряду пять ворот. Средние закрыты. Проехал царевич боковыми вратами и видит дворцы богатейшие, и посреди самый красивый и большой, и деревья благовонные кругом. Перед дворцом сим люди из народа и вельможи стоят недвижно, с видом скромным и спокойным: ни шума, ни говора не слышно.

Светомир слез с лошади, привязал ее к дереву и пошел во дворец. Стража его не остановила, никто ничего не спрашивал. Вид отрока нежного, тонкого, богато одетого ручался слугам, что сей будет государю их гость желанный.

Пройдя два малых покоя, вошел Светомир в огромную палату. На стенах, сребром и златом покрытых, росписи страшные выведены: зеленые драконы, серые нетопыри, всякие чудовища и птица хищная — рух, что ногами двух слонов когтит, а третьего клювом держит и душит. И других зверей множество.

Увидел Светомир в глубине палаты престол золотой, высоко стоящий на пяти ступенях из красного гранита. На престоле сидит хан с нависшими щеками, узкими раскосыми глазами, черными, книзу загнутыми усами над красным, мокрым, жирным ртом и полуседою бородкой, с лица свисающей точно бахрома. И все у него толстое: тело, нос, губы. Одежда на нем зеленая: сукно, золотом вытканное.

А вокруг него народ мног стоит, так что и не счесть; и все они — сатрапы, атабеки, военачальники, звездочеты, врачи, сокольничие — одеты как великий хан в зеленое с золотом, но не столь богато.

«Преклонитесь и почтите», — и все преклоняются челом до земли, воздают хвалу и молятся человеку на престоле яко богу.

Заметил хан отрока, ото всех отличного, залюбовался лицом его смуглым, изящным, миндалю подобным, кудрями его темнорусыми, глазами синими, лучистыми; и поманил его к себе.

«Кто ты будешь? Кто прислал тебя?», спросил великий хан на наречии непонятном. Подбежал толмач и перевел вопрос.

Отвечал отрок: «Л — царевич Светомир. Никто меня не посылал. Сам ненароком заехал».

— «Добро пожаловать! Заехал, так и поживи с нами». Хан сладко щурился и улыбался.

«Мне ныне никак нельзя остаться. Искать меня станут. А ты, коли изволишь во царство Государя нашего пожаловать, то принят будешь с почетом, приличествующим твоему сану. Не знаю только пропустит ли тебя эфирный наш Фисон. Но я умолю владыку нашего, и он тебе поможет реку перейти».

— «Спасибо за приглашение и покровительство», отвечал хан и громко расхохотался, и все ханослужители громко, подобострастно расхохотались следом за ним. Подмигивая, хан с вожделением смотрел на отрока неискушенного, и Светомиру становилось на душе нестерпимо отвратно, хотелось укрыться.

А хан еще сказал: «Зачем далеко ехать? Вот я к тебе в гости сразу приду; уж люди мои убирают для тебя хоромы пригожие».

И увидел Светомир, что царедворцы ханские в зеленых с золотом одеяниях уж приближаются к нему. Они подходили чин по чину, прикладывая руки ко груди и низко кланяясь, но явно готовы были, вздумай он сопротивляться, его насильно увести. И понял Светомир, что он не гость, а пленник и что ему из полона не вырваться. Ужас сковал его; он стоял оцепенелый.

«Пусть войдут», ответил хан, нахмурившись.

В палате появились послы от Иоанна-Пресвитера. Хан сморщил лицо свое в притворную улыбку и спросил их величественно ласково что им угодно. Они чинно поклонились ему и от имени своего государя потребовали возвращение Светомира.

«Ты свободен, царевич, и волен идти куда хочешь», сказал хан. Но Светомир все еще стоял недвижный, онемелый. Его бережно обняли дружеские руки и понесли прочь из дворца.

Но, лишь только вынесли его в сад, как он сразу очнулся, вскочил на ноги и весело приветствовал своих избавителей.

XX

Из ханской слободы выезжали они большими серединными воротами, и спросил Светомир: «Почему ране заперты были сии ворота, а теперь отворилися?» И отвечали ему не без гордости друзья Иоанновы: «Отворили их нам, дабы почет оказать государю нашему. Вот и хан не посмел тебя противу воли Пресвитера при себе удержать, хоть и крепко серчал, добычу выпуская. Хан то знает, что нет в нем силы спорить с Царем-Пресвитером».

Когда выехали они из города, увидел Светомир поодаль от дороги глыбу, размерами телу человеческому подобную, и всю колышащуюся.

А Светомир продолжал спрашивать в тревоге: «Какой несчастный умер? Где он?»

«Вот там лежит человек, который был сыном могучего царя. Великий хан наш завоевал земли того царя. Тогда царь покорился хану и вошел в его доверие даже до самой своей смерти. А сын его и наследник сперва хранил верность хану, а потом злоумыслил и поднял восстание. Он был разбит и сдался. Привезли его сюда на суд к хану. Государь наш еще ранее милостиво обещал не проливать его крови. Слово свое великий хан завсегда соблюдает. Посему повелел он обложить врагоугодника снаружи курдючим салом, завернуть в кошму, обвязать веревкою и положить на летнее солнце. Так и сделали как он велел. Спустя малое число дней в сале завелися черви и стали поедать изменника; поедали, покуда он в мучениях не помер».

Захолонуло сердце Светомира. Страх напал на него. Судорога схватила горло. Он ничего не мог выговорить. Молчал во все время пути. А как стали они подъезжать к своему пристанищу, соскочил царевич с коня, и, не спросившись, вбежал в походную палатку Иоанна. А Иоанн уже шел к нему навстречу. Светомир протянул к нему руки и упал в безпамятстве.

Пресвитер поднял отрока, уложил его на постель, склонился над ним и долго молился. Светомир не различал ничего, но голос учителя и живительная сила священных слов расковывали его душу, и смерти подобная застылость обращалась тихим, легким сном.

XXI

На следующее утро повелел Пресвитер приступить к возвратному пути. Обычаю согласно подвели Иоанну белого, белыми тканными шелками и парчею убранного слона; обычаю согласно преклонил слон колена; Пресвитер, переступив сквозную золотую лесеньку, вошел в просторный, золотой теремец, позвал и усадил подле себя Светомира.

Светомир прильнул, прижался к Пресвитеру, забормотал: «Солнце, солнце... от него черви... от него ладан...»

Голос его крепнул: «Откуда в человеке такое злое зло? Почему Бог дозволил тому толстому хану обманывать, замучивать? Ведь Бог всемогущ — все может! Может и воспретить».

Светомир умолк, потом в смущении и страхе прошептал: «Али зло способно одолевать? И Он не все может?»

«Все Бог может, Светомире, все может. Иные говорят, что не может, но они весьма заблуждаются.»

Светомир спрятал лицо свое на груди Пресвитера: «Коли Он может, почему не хочет возбранить? Как Он — Благой — может хотеть зло?»

Сказал Иоанн: «Не хочет Бог воспрещать насильно. Вестимо не потому, что Он хочет допускать зло. Но, что разумеешь ты, когда говоришь — «может»? Вот мы с тобою намедни в шахматы играли. Там все фигуры по правилам ходят. Можешь ли туру двинуть против короля? Что-же тут мудреного? Стоит лишь взять ее пальцами и переставить куда вздумается. Токмо толку-то в том никакого нету: правила все нарушены — игры не стало».

Истово вступился Светомир: «Никак не может того быти, чтобы Господь, игры ради человека покинул!»

— «Что ты, что ты, Светомире, и в помыслах у меня никогда такого не было, чтобы Бог человека покинул. Бог так возлюбил мудрость Свою о человеке, так радовался при создавании его, что решил, — как читал ты о том в книге 'Бытия' — сотворить человека по образу и подобию Своему».

«Какой тут образ Божий, какое подобие? Безобразные, богопротивные дела — и почто только Бог их терпит?»

Возразил Иоанн: «Образ и подобие Божие есть прежде всего самостояние, свобода. Человек сам может выбрать путь, по которому хочет идти. Дали зла и добра равно ему открыты и доступны.

«Коль отымешь у человека свободу, самого человека и не станет. Будет он подобен растению невинному и безгласному. Сии творения не будут иметь искушений, им не будет поручено выбирать и на свой страх решать и поступать по своему изволению, они не будут блуждать по запретным путям блудного сына, но сердца их не будут гореть и дышать от радостной встречи с Любимым; а Отцу будет отказано в счастье дождаться блудного сына, простить его, обнять и возвеличить.»

Светомир не унимался: «Но Господь то в дела наши завсегда ведь вступается. Ты сам, Владыко, сказывал и читывал мне как Отец небесный с пророками и праотцами нашими долгие беседы вел, и либо Сам, либо устами ангельскими волю Свою возвещал.

«А Христос то только и делал, что учил и водительствовал; и не токмо что апостолов. Он толпы народа на путь на правый наставлял. И в толк я никак не возьму почто говорят: 'Бог накажет'. За что наказывать человека раз он свободен и разумен? Наказывают али милуют либо подневольного, либо недомысленного. Вот и я: нашалился, ослушался, и худо бы мне пришлось; а Бог тебя послал меня вызволить. Он добрый».

«Неизменно Господь нас и сохраняет, и укрепляет, и вразумляет, свободы нашей вовсе не нарушая. Он взвешивает души наши; и нет ничего тайного, что Ему не соделалось бы явно. Но против иудиного зловоления в человеке Он не действует насильственно. А ежели видит благоволение, самому человеку порою и неведомое, Он ангела Своего посылает, и ангел за плечи соблазненного от зла отворачивает.

«А наказание, страдание — сие дано во искупление. Не токмо добра, но и зла Голгофа есть, Светомире! А загадку как за других принять страдание Христос Распятый разрешил, с креста простирая объятия, чтобы всех в них заключить. 'Да будут все едино'.»

Светомир точно сквозь сон слышал слова Пресвитера: широко раскрытыми, сияющими глазами всматривался он во что-то радостное, что ему предстало:

«Помню», тихо сказал он, «помню как Иисус-Младенец ко мне играться приходил, когда я маленьким был. Его на руках приносила Матерь Его, Дева Пречистая. Такая красивая! И сколь весело с Ними было — и не сказать никак! Сердце Ими полно, выдержать не может. Люблю Их, а разуметь — ничего не разумею».

«Коли любишь, то и разумеешь. Опричь любви ничего и не надо. 'Всякий любящий рожден от Бога. Бог есть любовь'.» 6*

Ничего больше не сказал Пресвитер. И Светомир ничего не спросил. Так, молча, и доехали они до стольного Вышеграда.

Уж восемь раз на сороки святые весну встречали Светомир и спутники его во стране Срединной, а Хорс все не отъезжал от Иоанна. По умолению волхва повелел Пресвитер возвести храмину на подобие той что Епифаний построил в царстве Владаря; и нашелся изограф искусный, который свод и стены расписал по закону, указанному Хорсом а не по уставному ликописанию.

И дозволил Пресвитер в храмине той волхву, сколько ему вздумается по звездам гадать, сам-же про гадания те звездочета не вопрошал; но при первом своем с Симоном Хорсом, после приезда его в Срединное Царство, свидании Иоанн Пресвитер, приняв от волхва заверения, что он царевичу про тайнознание свое ничего говорить не будет, поручил мужу сему, в науках вельми искушенному, обучать Светомира письменам отечественного языка и языкам иноплеменным.

По недолгому времени научился Светомир грамоте не токмо родной свой речи, но и еллинской, и латинской. Читал он с учителем своим творения церкви отцов, их поучения и исповеди богомудрые, духоприбыльные, читал и «отца истории» повествования чудные про судьбы древних народов, царств и царей, про деяния людей доблестных.

«Великий Государь, слову моему, тебе данному, я по сей день верен остался. Но вот пошел уж царевичу семнадцатый год, и недалече время, в какое ему тяготы царства принять надлежит. Дозволь мне, ныне тому, кто стоит на перепутье всех дорог, и мою тропу ему указать заповедную».

Отвечал Иоанн: «От Светомира ничего утаивать не должно. Покажи ему тропу твою, но убедишься ты, что ересь твоя к нему не пристанет».

— «Не ересь, а гнозис тайный учение наше», вступился Хорс, «и радость света земле возвещает».

Сказал Пресвитер: «Ерезиарх ты, Симон Хорс, но ерезиарх благочестивый, ибо любишь ты свет. Грех же твой великий в том, что человека ты возлюбить не сумел».

— «Вся жизнь моя», вскричал Хорс, «служение человеку: Кефер-Малхут дарует людям свет, какой человек своими силами обресть не может».

«Ты мнишь, что человека спасти можно, свет и него изливая, яко растение бессловесное водою поливают. Но человек не бессловесная тварь: он Слову, Что в начале было, сопричастен. Не даром 'привел Бог к человеку всех животных полевых и всех птиц небесных, чтобы видеть как он их назовет; и чтобы как наречет человек всякую душу живую, тако и будет имя ей'.

«А человеку Бог Сам нарек имя: '... дам ему белый камень и на нем начертвнное имя, которое никто не знает, кроме того, кто получает'. И даровал ему Имя Свое: 'Вот имя Мое на веки, и памятование о Мне из рода в род'. Но дар Имени есть испытание великое».

Сказал Хорс: «Свет архонтов небесных в нас пребывает, но недействен он без помощи венца сияющего».

Тихо с силою стал говорить Иоанн: «Воссиять или угаснуть, стать сынами Божьими, или тварью рабской — сие зависит от самого человека, от его свободного выбора, от его изволения. Тем, которые возлюбили Его, 'которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божьими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, а от Бога родились'.

«Светомир премного возлюбил. Он не мудрствует, он просто видит и слышит вещей истину. Ему свыше защита дана, от духовно ему непотребного, закрываться токмо завесою непроницаемою неразумением сего непотребного. Иди, испытывай его. Коли он вопреки дару своему поймет и примет твое учение, то и быть по тому».

«Дозволь мне. Великий Государь, беседу с царевичем во храмине моей вести. Оно и для глаза, и для уха вразумительнее будет».

Задумался Пресвитер, потом молвил: «И сие тебе дозволяется. Испытывай его как знаешь. Только о стреле, что в угодии Горынских сокрыта, ничего не сказывай: не настала пора».

XXIII

Весело было Светомиру следовать за Хорсом ходами и переходами кривыми и узкими, подыматься по лестничке крутой во стене сокрытой. Дивился он, войдя в храмину низкую, круглую, по своду и стенам расписанную, курильницами округ уставленную и слабо освещенную возженным пятисвечником.

Указал Хорс Светомиру на седалище, шелком обтянутое, для него уготованное, а сам, огромный, прям стал перед ним и длинным жезлом прикоснулся к одной из курильниц. Дымом тонким, благовонным застило весь покой.

Стал Светомир разглядывать роспись свода, и сквозь дым колеблющийся видит: Дева превыше всех сидит светозарная на престола царском. Головою поникла, и венец к ногам ее упал.

«Видишь, царевич, сколь печальна Дева Светозарная: низведен свет ее долу и рассеялся по земле. Тьма его объяла. Сумрак настал. Но не иссякла на земле сила солнечная, и луч ее, магниту подобно, тянет к себе светы, рассеянные и плененные во всех планетах и созвездиях мирских. И собираются светы сии в единое средоточие образуют венец державы и славы. А персть земная, тьмою повитая вернется к царю тьмы».

— «Вот еще, какой такой царь тьмы? Детей им пугать — что ли?» вскричал, смеяся, Светомир. «Не царь он вовсе, и силы в нем нет дольнее превозмочь. Свет во тьму светит, и не свет ото тьмы, а тьма ото света бежит. Земную персть свет пречистый не покидает, а преображает: она от него белою становится яко одежды Христа при Преображении».

— «Нет, царевич», печально вступился Хорс. «Весьма ты заблуждаешься: свет тот рассеянию предавать грех великий. В венец земной собираются славы всех архонтов и иерархий небесных. Свет, что от венца исходит всех приглашает в свой круг».

И коснулся волхв других курильниц длинным своим жезлом и направил жезл на венец Девы. Густым, благовонным ладаном заволоклася вся горница, и слова сквозь дым доходили таинственно:

«Венец сей тебе назначен, царевич! Им увенчанный ты, когда пора настанет, править станешь вправду. Свет с тобою пребудет, и как ты повелишь, так он и распределится, ибо кто венец сей на главу надеть сподобится, воцарится яко бог».

«Соблазнительны слова твои. Выходит будто Люцифер венценосец. Мне в такой венец играться противно, и с Сатаною я водиться не стану».

Всполошился Хорс: «Полно, царевич, почудилось нескладное тебе. Какой тут Сатана? То венец самой Девы Пресветлой: Она над планетами сидит и звездами правит. И возрадуется она, когда свет ее, мшелью плененный, в венец единый соберется, имя которому есть Кефир-Малхут. И тот, у кого душа царственная — базилики психи — венцом сияющим увенчан будет, дабы всех достойных светом тем обнять и озарить».

Сказал Светомир: «Дева Пресветлая, сиречь Матерь Божия, на небе живет завсегда, а по земле ходить изволит. Куда ступит, там и Раи».

Но Хорс уже не слушал. Оторопелый, со страхом восторга глядел он на царевича. И вдруг огромный, величавый в рясе черной и в черном клобуке благоговейно упал он на колени перед отроком и смирен стал целовать край его белой одежды.

«А храмину мою, молю, вели наглухо замуровать после ухода моего. За все тебя благодарю. Прости, Великий Государь. Благослови меня на прощание, Владыко».

Примечания

1* Иоан 9, 1-3.

2* Пс. 29, 12.

«Криница» — CA I., стр. 76 и 77.

4* Филип. 1,21.

5* Матф. 11, 29-30.

6* Иоан. 4, 8.