БЛОК И ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ
«Есть люди, -- писал Александр Блок, — с которыми нужно и можно говорить только о простом», но есть и другие, «с которыми все непрестанно чуется сродство на какой бы то ни было почве». С ними «надо говорить о сложном и «глубинном». Тут-то выяснятся истины мира — через общение глубин» (VII, 24). Таким человеком был для Блока и Вячеслав Иванов, один нз виднейших представителей русского символизма.
Среди символистов В. Иванов занял особое положение. Его принято причислять к поколению «младших символистов».
Но для Блока, А. Белсто, а также их ближайших друзей и сверстников В. Иванов сразу же стал «учителем», «метром», человеком, который не столько задавал вопросы, сколько отвечал на них. В сложное, переходное время 1905—10 гг. В. Иванову суждено было стать, по словам Блока, защитником прав современного поэта быть символистом (1905, V, 9).
Восторженно встретил В. Иванова А. Белый, назвавший его появление среди русских модернистов «пришествием» и вспоминавший позднее: «Мудрейшие прогнозы в грядущую эру Иванова некогда нам казались зажегшимся солнцем» 1. Это «настоящий художник», — писал об Иванове Брюсов, — и вместе с тем «истинно современный человек, причастный всем нашим исканиям, недоумениям, тревогам. Его стихи говорят о том, что нам важно, о чем нам интересно слышать» 2.
Блок познакомился с В. Ивановым зимой 1905 года в Петербурге, в те дни, — вспомнит Блок в 1912 году, — когда судьбы людей «диктовала восстанья страшная душа» (III, 141). Способствовал их встрече А. Белый3. История личных и творческих связей Блока и Иванова сложна и противоречива. Мы не увидим здесь ни страстной и пылкой дпюбви, ни «истерической дружбы», ни клятв в верности, ни вызовов на дуэль, как это было у Блока и А. Белого. В отношении Блока к В. Иванову сочетались восхищение — с настороженностью, уважение — с глубоким скепсисом, любовь — с чувством похожим на страх... С годами пути поэтов расходились все дальше, и само это расхождение очень показательно.
Они часто встречались (Блок приходил на «среды» к В. Иванову), подолгу беседовали. Но содержание этих бесед осталось неизвестным для исследователей; говоря словами Блока из дневника 1911 года, «много драгоценного безвозвратно потеряно» (VII, 69). Поэтому письма Блока к Вяч. Иванову, которые публикуются впервые, заслуживают особого внимания. Но чтобы их понять, необходимо бросить общий взгляд на историю духовного и литературного общения Блока и В. Иванова.
С творчеством В. Иванова Блок познакомился еще до их встречи: в 1903 году он собирается работать над рецензией на книгу В. Иванова «Прозрачность» (см.: 3. к., 57). Рецензия появилась в № 6 «Нового Пути» за 1904 год. В 1905 году Блок публикует статью «Творчество Вячеслава Иванова» (V, 7—18), где анализирует лирику и философию В. Иванова в их единстве. Поставленные Ивановым проблемы: искусство и жизнь, поэт и народ, — оказались очень важными для Блока. В связи с этим особенно внимательно он рассматривает статью «Поэт и чернь», подробно излагая ее содержание. В. Иванов много писал о кризисе индивидуализма. Он считал, что существующий раскол между художниками и народом («гением» и «толпой») должен быть преодолен: ведь высшее назначение искусства — служить народу4. Правда, в понятия «народ» и «служение» Ивановым вкладывалось особое, специфически-символистское содержание, но важна сама постановка проблемы. На нее обратил внимание Ю. Давыдов в своей книге: «The October Revolution and the Arts. Artistic Quest of the 20-th Century. Tolstoi—Blok—Mayakovsky—Eisenstein, Moscow, 1967, p. 92». Эту проблему рассматривает и James West в своей книге «Russian Symbolism. A Study of Vyacheslav Ivanov and the Russian symbolistic aesthetic», London, 1970, p. 71—76.
Блоку чрезвычайно близка мысль В. Иванова о «всенародном искус стве», его мечта о том времени, когда поэт «сбросит с вольных плеч» иго «обособленного сознанья». Но в то же время было в идеях Иванова нечто такое, что заставило Блока насторожиться. В статье 1905 года это не отразилось, но в письмах того же времени читаем: «Над Вяч. Ивановым у меня большой вопросительный знак (как над человеком действия и воли)» (письмо Е. Иванову. 23 мая 1905 г., VIII, 125), «А мне трудно еще с Вяч. Ивановым» (из письма А. Белому 2 октября 1905 г., VIII, 137). Можно, видимо, говорить о том, что уже в это время Блок почувствовал, пусть пока отдаленно и смутно, мистический утопизм идей В. Иванова о пути к мифу как к средству преображения жизни. Видимо, поэтому Блок заподозрил В. Иванова в... романтизме: «Он «волит», может быть, куда-то наискосок, хищно и метко. У него в глазах — старый воробей романтизма «себе на уме»» (VIII, 125). «Романтизм» в сознании Блока этих лет — символ такой жизненной позиции, при которой мечта и действие разделены и мечтания «ничем не кончатся. Не воплотятся» (V, 89). А в 1904—06 гг. самому Блоку свойственно именно стремление перейти от мечтаний о высоких идеалах к действию, желание не только «искать», но и «находить» (V, 88) реальные, «торные пути» в рай «заморских песен» (II, 123). В его сознание уже вошли образы людей, действительно двигающих «барку жизни», и зародилась мысль о том, что художник «может» далеко не все. В. Иванов же главную роль в изменении жизшг отводил искусству, и в этом корни утопичности его теорий.
Для дальнейшей истории общения поэтов характерна интересная закономерность: идет последовательный процесс сближения, «узнавания» и одновременно, по мере сближения, — своеобразное отталкивание, удаление. Это ярко проявилось в 1906—1907 гг. «Годы «снежных масок», как определяет их Блок (VIII, 388), — время особой близости Иванова н Блока. В письме 1906 года Е. Иванову читаем: «С Вячеславом очень сблизился, п многое мы поняли друг в друге» (VIII, 168). В стихотворении 1912 года «Вячеславу Иванову» Блок вспоминает об этом времени так:
И в этот миг, в слепящей вьюге,
Не ведаю, в какой стране,
Не ведаю, в котором круге,
Твой странный лик явился мне. ..
И я, дичившийся доселе
Очей пронзительных твоих,
В те дни один и тот же стих (III, 141).
Блоку, вовлеченному «в водоворот» «лиловых миров <.. .> революции» (VII, 300), становится близким «дионисийство» В. Иванова, у которого мы находим размышления о растворении личности в стихиях, об экстазе как пути восхождения человека на вершины духа и приобщения его к «запредельному», трансцендентному миру божества (ср. статьи В. Иванова: «Эллинская религия страдающего бога», «Ницше и Дионис» и др., а также книгу стихов «Эрос», Спб., 1907, особенно стихотворения «Художник», «Ропот», «Заклинание» и др.). Характерны слова в записной книжке Блока за 21 декабря 1907 г.: «Может быть <.. .> Александр Блок — к Дионису» (3. к., 86). Блок и Иванов часто встречаются на «средах», в редакции «Золотого Руна», обсуждают стихи Блока («Снежную маску» -- 3. к., 92). Важную роль в их сближении сыграло, очевидно, и увлечение Блока книгой Ницше «Происхождение трагедии», которую он открывает для себя в 1906 году (3. к., 78—84) 5.
Сблизило поэтов и то, что в развернувшейся полемике о «мистическом анархизме» оба оказались в одном лагере «петербуржцев». Их противниками были «москвичи» во главе с А. Белым5а. Начало полемики было положено брошюрой Г. Чулкова «О мистическом анархизме» (изд. «Факелы», 1906) с предисловием Вяч. Иванова «О неприятии мира». В этом выступлении сказалась неудовлетворенность авторов существующей действительностью, антибуржуазность, увлечение революционным духсм 1905—06 гг. Чувствовалась здесь и попытка художников включиться в общественную жизнь, не выходя, однако, за рамки символистской доктрины, что знаменовало собой один из этапов кризиса символизма. «Наше нестроение»6, — говорил об этом В. Иванов (1907). Попытка включить искусство в общественную жизнь вызвала бурный протест в символистских кругах. Особенно резкими были выступления Эллиса и Белого. В то же время выявилась теоретическая несостоятельность идей Иванова и Чулкова, появилось множество эпигонов, «пустышек», и вскоре от «мистического анархизма» вынужден был отказаться сам Вячеслав Иванов. Но для него высказанные в 1906—07 гг. идеи не были чем-то случайным, а вытекали из сути его учения.
Поэтому спор с В. Ивановым о «мистическом анархизме» явился для Блока серьезным испытанием. Сущность спора лежала очень глубоко. Это был один из аспектов вопроса о судьбах русского символизма, о позиции художника. Не случайно Блок писал: «Совершенно в стороне для меня в этом отношении <в вопросе о значении культуры. — Е. £.> стоит Вяче> слав Иванов, который глубоко образован и писатель замечательный» (3. к.. 97). Характерно, что Блок защищает В. Иванова от грубых нападок Эллиса: идеи В. Иванова о будущем искусстве «органической эпохи», при всей их утопичности, ближе Блоку, чем подчеркнуто элитарная теория искусства Эллиса. И все-таки положения Иванова снова оказывались чем-то зыбким, неопределенным. Блок называл их «лирикой» (VIII, 204). Он не находил в них ответов на вопросы, вызванные его тяготением к темам остро социальным, современным (см.: 3. к., 96). Можно отметить, что при интересе к общим проблемам у Блока и Иванова намечаются разные пути их разрешения. «Мы оба, - - писал Блок, - - лирики, оба любим колебания друг" друга, так как за этими колебаниями стоят и сторожат наши лирические души. Сторожат они совершенно разное, потому, когда дело переходит на почву более твердую, мы расходимся с Вяч. Ивановым» (15-И7 августа 1907 года, VIII, 200). У Блока есть и другие слова для определения того, в чем он не согласен с Ивановым: «пафос» («мое несогласие <.. .> в пафосе» -- 1907, 3. к., 96), «лучшее, заветное» («ведь в лучшем и заветном моем я никогда не был близок ему», 1912, VIII, 388).
«Лирика» — «стихия души». Погружение в нее может стать опасным, если поэт, уходя в мир своего «я», забудет о реальной жизни.
Вот что говорит Блок о сборнике стихов В. Иванова «Эрос» (1907): «Эрос» — совсем уж не книга и не стихи, пожалуй, это — чистая лирика, которая всегда — болотна и проклята. Меч — слово, но, когда за словом становится музыкальное марево, — меч тонет. Поэтому бороться с Вяч. Ивановым <...> нужно не романтизмом, не лирикой и не манифестом А. Белого. Его чувственную музыку можно заглушить теперь только льдом» (VIII, 182).
Но прежде, чем бороться, надо быть уверенным в правильности собственной позиции. Эта уверенность пришла к Блоку не сразу: «Но прав ли будет его противник, — продолжает он в том же письме Эллису 5 марта 1907 года, --не понесет ли он иного проклятия за это — я не знаю» (VIII, 182).
«Нищ и светел» читаем:
И не знал я: потерял иль раздарил?
Словно клад свой в светлом мире растворил, —
Растворил свою жемчужину любви...7
И поэтому с Вяч. Ивановым, с его идеями бороться было трудно. Но — и необходимо: «Он стоит на дороге и его не объедешь. Может быть, пройти сквозь него надо жизнью» (VIII, 182).
—1909 годы. Жизнь ставила один, главный вопрос: что будет с Россией? «Гибель или нет», - - так определял Блок сущность этого вопроса осенью 1910 года (V, 445).
Тема России становится центральной в раздумьях Блока и Иванова. и это по-новому сближало их. «У Вас теперь Вяч. Иванов, — писал Блок А. Белому весной 1908 года, — я как-то опять его почувствовал и полюбил» (VIII, 234). Они часто встречаются. «Думал увидеть Вас вчера у Вячеслава Иванова», — читаем в письме Блока Ремизову (1908, VIII, 256). В. Иванов присутствовал на многолюдном писательском собрании у Чулковых, где Блок читал свою драму «Песня Судьбы» (VIII, 240). В ноябре 1908 года Блок получил «очень хорошее письмо от Вячеслава Иванова о «Земле в снегу» (VIII, 261).
Тематически такие программные выступления Блока, как «О театре», «Народ и интеллигенция», «Стихия и культура» и др. очень близки статьям В. Иванова того же периода. Блок бывал на лекциях В. Иванова. Так, в марте 1908 года в Петербургском литературном обществе он слушает доклад, легший затем в основу статьи В. Иванова «Две стихии в современном символизме» (3. к., 104). Они оба выступали в Религиозно-философском обществе: «30-го, - - пишет Блок в декабре 1908 года, — читаю < . .> «Культуру и стихию» .. . (после Вяч. Иванова «О русской идее)» (VIII, 269). В статье В. Иванова читатели могли найти позднее прямую ссылку на выступление Блока. В. Иванов говорил о глубине «сделанного А. Блоком сближения калабрийской и сицилийской катастрофы с нашими судьбами»8. Статьи настолько близки по содержанию, что порою Блок боится совпасть с Вяч. Ивановым «чуть не текстуально» (см.: с. 374 наст, работы). И требуется большая работа, чтобы выявить не только сходство, но и различие позиций Блока и В. Иванова, заметить порой очень скрытую, глубоко лежащую внутреннюю полемику. Интересно было бы, к примеру, сравнить с теориями В. Иванова мысли Блока о театре, о «настоящем кризисе» индивидуализма, о сущности художественного творчества. Богатый материал мы находим в статьях В. Иванова «Спорады», по поводу которых Блок заметил: «Вячеслав Иванов в «Весах» (№ 8) - - вот это истинный «тон», можно послушать» (сентябрь, 1908 г., 3. к., 115).
9 и сводится к следующему. В 1910 году Блок, переживая полосу глубокого душевного упадка, вновь ненадолго сближается с А. Белым и Вяч. Ивановым на основе общссимволистской идейной ориентации. Поэтому доклад Блока является отступлением от передовых общественных позиций, занятых поэтом в 1907—1908 годах; это «искривление пути», «зигзаг», уклонение в сторону. Такую точку зрения особенно горячо отстаивает Б. Соловьев 10.
В некоторых исследованиях отмечается глубина и верность сделанных Блоком в конце статьи выводов о необходимости возвращения художника к народу, но при этом говорится, что выводы сделаны вопреки всему ходу расдуждення. Подобное утверждение звучит несколько противоречиво и заставляет еще раз вдуматься в содержание статьи и в историю ее возникновения.
Разумеется, правы исследователи, отмечавшие отличие позиций Блока 1910 года от тех, которые выразились в статьях о народе и интеллигенции. В 1907—08 гг. пафос отношения Блока к современной культуре был в основном отрицающим. Понимая всю ценность духовного наследия, он в то же время утверждал естественное право народной стихии уничтожить цивилизацию. В этом было что-то от гневного бунта Толстого.
В 1910 году в сознании поэта происходит известный сдвиг, вызванный затянувшейся реакцией и тяжелыми личными обстоятельствами. Большое впечатление на поэта произвела поездка по Италии (1909 г.), где Блок снова увидел все величие культуры прошлого. Именно об этом, — об искусстве и о долге художника, — говорит Блок в 1909—10 гг. Он не^ отказывается от утверждений 1907—08 гг. Он думает и о возможной грядущ щей катастрофе современного мира, но теперь изменяются некоторые важные акценты. Если раньше главное для Блока было в неизбежности гибели культуры (ценности которой он не отрицал), то теперь внимание его поглощено ощущением ценности культуры.
— раскрашивание своих иллюстраций к тексту В. Иванова. Однако к этой фразе Блока (V, 426) надо отнестись очень осторожно. Важно учесть, что Блок отвечал не на статью «Заветы символизма» 11, которая являлась результатом переработки двух докладов, а на выступление В. Иванова в Петербурге 26 марта 1910 г. Текст этого доклада, реконструируемый по воспоминаниям Пяста 12 и записной книжке Блока '3. К., 167—170), существенно отличается от того, что мы читаем в статье 13.
Выступление Вяч. Иванова вызвало бурную полемику, в которой А. Блок принял участие. Он задал В. Иванову четыре врпроса (3. к., 169— 170). Комментируя их, Вл. Орлов пишет, что именно эти вопросы и были затем поставлены в докладе (3. к., 552). Но по существу перед нами — не столько вопросы, сколько краткое выступление, раскрывающее вполне определенную позицию. Об этом говорит четкость и строгая последовательность развития темы. Формой вопроса Блок хочет привлечь своих слушателей к со-раздумью. И если здесь он говорил об искусстве вообще, об искусстве будущего, то в статье речь шла о том, что нужно делать современному художнику.
В. Иванов возлагает на художников огромную задачу. Они должны помочь народу в его духовном самоопределении, сеять в душах люден семена внутреннего религиозного опыта. На этом пути может возникнуть в будущем искусство всенародное, которое и будет знаменовать собой наступление новой, «органической» эпохи в истории человечества. Свою задачу русская символическая школа, считает В. Иванов, еще не выполнила. Художники недостаточно глубоко проникли в смысл учения В. Соловьева о теургической сущности искусства и поэтому не выдержали ниспосланного свыше испытания («антитезы», — так называл В. Иванов время, наступившее после революции). Чтобы осуществить свое предназначение, художники должны оставаться верными «внутреннему канону» и заняться «планомерным исканием внутреннего синтеза своего миросозерцания» (3. к., 168).
«тезу» и «антитезу» и предсказывает закономерное возникновение. синтеза: «синтетического символизма», мифотворчества, истинной теургии 14.
Блок, следуя В. Иванову, тоже описывает два периода в истории русского символизма, но его характеристика ведет к иным выводам. Не о победоносном завершении «триады» идет речь у Блока, а о необходимости нового. Если современное состояние русского символизма, кризис, является для В. Иванова лишь преддверием грядущего расцвета истинного символизма, то для Блока состояние кризиса — скорее завершение, подведение итогов пройденного пути.
Блок сомневается, «будет ли искусством то желаемое», (то есть, теургия, миф — см.: 3. к., 169), о чем говорит Иванов (3. к., 169). Главное, что волнует Блока, — вопрос о том, кто же сумеет изменить жизнь (ср.: «Нам не совладать с этим желанным (не свершить подвига), а с ним совладает НАРОД» — 3. к., 170). В решении вопроса о путях преодоления кризиса Блок расходится с В. Ивановым. Поэтому иначе звучит для него и мысль о том, что художник должен вернуться к народу. Поэты, по В. Иванову, -- «мудрецы». Они постигают свои внутренние, более реальные, чем история, миры, поднимаясь до постижения Бога в себе, и «нисходят» затем к людям, чтобы учить их. Блок говорит о противоположном: о необходимости «учиться вновь у мира» (V, 436), или, как он скажет позднее в стихах, «открыть глаза» на «непроглядный ужас жизни». В. Иванов призывал к верности «внутреннему канону», каким он дан художникам в учении В. Соловьева. Так его поняли А. Белый, Пяст, Эллис и другие, считая, что Блок полностью разделяет эту позицию («меня хвалили, — пишет Блок о своем выступлении в Академии, — и Вячеслав целовал» VIII, 307). Но Блок шел по другому пути. То, что он пытался теоретически («словесно») высказать в докладе, — уже рождалось поэтически, звучало в поэме «Возмездие» (начата в 1910 г.), в цикле «Страшный мир». Статья о символизме неотделима от стихов этого периода. И не случайно, выступая со своим докладом, Блок ни от кого не ждал одобрения и поддержки (VIII, 315): ведь на главный вопрос В. Иванова, — «Существует ли символизм как поэтическая школа или его более нет» (3. к., 169), — Блок давал, фактически, ответ отрицательный. Иванов поймет позицию Блока не сразу. И тогда, когда он услышит, почувствует ее в поэме «Возмездие», он не примет ее и будет обвинять Блока в измене заветам. «Наш учитель <В. Иванов>, — рассказывает С. Городецкий о первом чтении поэмы, — глядел грозой и метал громы. Он видел разложение, распад, как результат богоотступничества <...> преступление и гибель в этой поэме» («Печать и революция», 1922, № 1, с. 86).
«О современном состоянии русского символизма» Блок, оглядываясь на пройденный путь, прощается с прошлым, чтобы идти вперед. И именно поэтому «атмосфера В. Иванова», — атмосфера прошлого, — для него «немыслима» (январь 1912, VIII, 384). Ему кажется странным и невозможным говорить «тем же тоном в 1912 году, как в 1905 году» (VIII, 386). Об отношении Блока к В. Иванову в 1911—1912 гг., может быть, лучше всего свидетельствуют строки из дневника 1911 года: «Вячеслав Иванов. Если хочешь сохранить его, — окончательно подальше от него» (VII, 72). В письме от 25 января 1912 года Блок признается Белому: «Я <...> мог бы видеть Тебя только совсем отдельно и особенно без; Вячеслава Иванова, которого я люблю, но от которого далек» (VIII, 383). Порой в его словах звучит даже раздражение. Он называет свое настроение «анти-Вяч. Иванов-ством» (VIII, 388), сторонится участия во вновь создаваемых символистских журналах. Ряд писем, в том числе письма В. Иванову начала 1910-х гг., об этом свидетельствуют (см. письма 17, 18 и др.). Блок отмечает характерную черту В. Иванова — «желание властвовать» (VIII, 387). Но у самого вождя войска уже почти не было, и в своей пропаганде «символической школы» он становился всё более одиноким.
«воспоминательное» стихотворение (VII, 119) «Вячеславу Иванову». Оценивая пережитые вместе годы, Блок лепытывает сложное чувство: здесь и восхищение талантом В. Иванова («Твой мир, поистине, чудесен!» — III, 142) и уважение, которое Блок всегда испытывал к этому человеку, и в то же время мысль о необходимости расстаться: ведь пути их — разные...
хотя и сдержанной рецензией 15; он ждал от него большего. Можно сказать, что Иванову хотелось видеть в Блоке осуществление своего идеала «истинного» поэта-теурга, пришедшего в мир «за непонятным узывать» (см. посвященное Блоку стихотворение «Бог в лупанарии»16). Однако Блок уходил от него все дальше и дальше... Грусть расставания звучит в стихах В. Иванова из книги «Нежная тайна» (1912), посвященной «Александру Блоку-поэту», Иванову хотелось бы остаться для Блока если не другом, то «братом», он не хочет верить в то, что они больше не близки друг другу. И в то же время он уступает дорогу «лирнику-чародею» «с испугом восторга» 17.
В последующие годы поэты не раз еще «встретятся», но такая близость, как раньше, уже не повторится. Блок думает о В. Иванове (3. к., 200, 203, 248), вспоминает давно знакомые стихи (VII, 204). А Иванов создает под влиянием Блока и во многом в полемике с ним поэму «Младенчество» (1918). Им еще суждено встретиться на решающем перевале: в 1919 году писатели независимо друг от друга выступят снова со своеобразными «содокладами». В. Иванов говорил «о гибели гуманизма» (3. к., 457). Блок в это время готовился к докладу на ту же тему. Характерна его запись: «Я получил корректуру статьи Вяч. Иванова о «кризисе гуманизма» и боюсь читать ее» (VII, 363). Проблемы, поставленные в статье Блока «Крушение гуманизма» и в «Кручах» Вяч. Иванова, очень близки: раздумья об истории, о происходящих революционных изменениях. Но если Блок приветствовал революцию, то Иванов относился к ней скептически. Мечтавший о «соборном единении» русского народа и о вселенской церкви, он считал, что революция протекает безрелигиозно, и не увидел в ней того вселенского переворота, о котором ему прежде мечталось 18.
«А. Белый — слишком во многом нас жизнь разделила <...> Остальных просто нет для меня — тех, которые «были»», — писал Блок в 1913 году, думая о Вячеславе Иванове (VII, 246). В своем стихотворении 1921 года В. Иванов сказал знаменательные слова о Блоке и о себе: «Мы по-своему каждый свое ясно видели».19
Но можно не сомневаться, — и это подтверждают мемуары современников, воспоминания С. М. Алянского20, записи М. С. Альтмана21, последняя статья Блока «Без божества, без вдохновенья», где упоминается имя Вяч. Иванова (VI, 178), -- что оба они сохранили друг о друге, говоря словами Блока, «длинное и важное воспоминание» (VI, 129). Каждый из них мог бы сказать другому (эти слова мы находим в письме Блока А. Белому): «Думаю, что и в расхождении надо сохранить друг о друге то знание, которое дали нам опыт и жизнь. Я храню <.. .> Считаюсь с Вами всегда» (VIII, 201).
До нас дошло девятнадцать писем Блока к В. Иванову. Они хранятся в Государственной библиотеке им. В. И. Ленина в Москве (фонд В. Иванова, папка № 13, ед. 56). Ответные письма находятся в ЦГАЛИ (фонд 55, оп. 2, ед. хр. 33).
В истории отношений Блока и В. Иванова переписка не играла такой важной роли, как, например, в отношениях Блока и А. Белого. Это можно-объяснить, в частности, тем, что в годы наибольшей близости они оба жили в Петербурге, часто встречались. Публикуемые ниже письма Блока В. Иванову — большей частью житейски-деловые. Это переговоры по поводу организации литературных вечеров, записки о встречах, открытки и т. д. Порою перед нами — просто «казенные отписки» (слова Блока, см. письмо 15) или отрывок когда-то начатого разговора, о содержании которого мож-^но только догадываться.
Письма интересны прежде всего содержащимся в них фактическим материалом. Мы узнаем, например, о намерении поставить Вяч. Иванова во главе журнала «Золотое Руно», о подробностях организации литературного вечера памяти В. Ф. Комиссаржевской и т. д. Развернутых высказываний Блока о литературе, о 'своих современниках здесь нет, но очень любопытны его замечания о Бальмонте (письмо 18) и об А. Белом. Многие из неизвестных ранее строк могут стать поводом для раздумий, поисков. Они добавляют новые черточки к образу Блока и позволяют проследить, как развивались его отношения с поэтамн-символистами. Читая эти письма, нужно помнить о характерной для них связи внутреннего и внешнего: затаённости порой еще не осознанных чувств Блока к В. Иванову и сдержанности их внешнего проявления. Собранные воедино, эти письма заслуживают внимания ещё и потому, что в них отразилась в какой-то мере эволюция Блока,, пройденный им путь, — то, что сам Блок называл «подземным ростом» души писателя (V, 369).
Примечания
А. Белый. Сирин ученого варварства. Берлин, 1922, с. 24.
2 «Новый путь», 1903, № 3, с. 213, 214.
3 «Эпопея», 1922, № 2, сентябрь, 288.).
4 Художник по сути своей — «ремесленник», он пишет для людей и жить один, как «царь», — не может (В. Иванов. О веселом ремесле и. умном веселии. В кн. И.: По звездам. СПб., 1909, с. 220—221).
5 «Дионис Гиперборейский» дана ироническая трактовка столь важной для В. Иванова ницшеанской теории «восхождения» на «вершины» (3. к., 87—91). Позднее эта же тема, но уже в трагическом аспекте, — 10 декабря 190£ г. (3. к., 122—123).
5а См.: Вл. Орлов. История одной дружбы-вражды, в кн.: Александр Блок и Андрей Белый. Переписка. М., 1940, с. XXV— XiXXIX и комментарий В. Н. Орлова (там же, с. 187—224). См. также: в новом издании Вл. Орлов. Пути и судьбы. Литературные очерки. М—Л., 1963, с. 490-527.
В. Иванов. По звездам, с. 227.
7 В. Иванов. Эрос. СПб., 1907, с. 81—82. -368
8 В. Иванов. По звездам, с. 319.
9 Вл. Орлов. Александр Блок. Очерк творчества. М., 1956, с. 112—116.
10 —353. Различие позиций Блока и В. Иванова отмечает П. Громов, см.: П. Громов. А. Блок, его предшественники и современники. М.—Л., 1966, с. 398—408; ср. также с. 210—218.
11 В. Иванов. Заветы символизма. — «Аполлон» № 8, 1910 г.,с. 5—20.
12 В. Пяст. Нечто о каноне. — «Труды и дни», 1912, № 1, с. 25—35.
В петербургском докладе В. Иванов говорил в основном об истории символизма. О содержании выступления дают представление VI—VII разделы статьи. Вопросам теории посвящался другой доклад, прочитанный в Москве. Историческая постановка вопроса (слабо ощутимая в «Заветах символизма») оказалась наиболее близкой Блоку.
14 О своей вере в симиолизм В. Иванов говорил и в 1908 г. в лекции «Две стихии в современном символизме» (В. Иванов. По звездам, с. 307 и др.).
15 В. Иванов. Александр Блок. Стихи о Прекрасной Даме. М., Гриф. 1905, «Весы», 1904, № 11, с. 49—50.
В. Иванов. Cor ardens. I. M., 1911, с. 142.
17 В. Иванов. Нежная тайна, СПб.,. 1912, с. 11 — 13.
18
19 В. Иванов. Свет вечерний. Оксфорд, 1962, с. 194.
20 См.: С. М. Ал я некий. Встречи с Александром Блоком. М., 1969,. с. 48—59.
21 — Уч. зап. Тартуского ун-та, вып. 209, Тарту, 1968, 305.