Шишкин Андрей: Вяч. Иванов и сонет серебряного века

ВЯЧ. ИВАНОВ И СОНЕТ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА

Памяти Константина Герасимова,
русского тбилисца, сонетиста и поэта.

Серебряный век после надсоновского безвременья вновь открыл Сонет. Жесткая форма его могла возвращать к поэзии Данте и Петрарки и в то же время быть стимулом для поисков пового в слове; потенциальная диалектика сонета отвечала устремлению эпохи к антиномичности. На серебряный век приходится едва ли пе половина всех сонетов, сочиненных за первые три века русской поэзии пового времени¹ (после первого сонета на русском языке Тредиаковского, 1732 г.) По одному из подсчетов, Волошину принадлежало 74 сонета, Брюсову - 108, Вячеславу Иванову - свыше 250, Бальмонту - свыше 543.² Изобилию соответствовало и разнообразие сонетных стиховых форм - их 60 (па 97 просчитанных) у Брюсова, 39 (на 43 просчитанных) у Анненского, 20 (па 40) у Волошина, 74 (па 84) у Эллиса, 53 (па 118) у Вяч. Иванова, 41 (па 91) у Верховского.³

Поколению, пришедшему на смену символистам, русский Сонет виделся уже совершенцо иначе, чем поколению, чьи вкусы формировались в предмодерпистскую пору, когда энциклопедия констатировала: "Форма сонета не вполне свойственна нашей версификации и поэзии; внешняя форма воспроизводится довольно точно, но дух отлетает".⁴

Последующая новейшая история русского сонета была шутливо рассказана в сонете-пастише, сочиненном в Первом цехе поэтов. Это "сонет о сонете" — жанр, достаточно известный в занадноеврОнейской и русской поэзии. У Вордсворта (1827), одного из зачинателей этой формы, в качестве мастеров сонета назывались Шекспир, Петрарка, Тассо, Камоэнс, Данте, Спенсер, Мильтон; у Сэнт-Бёва, автора свободного перевода вордсвортовского сонета на французский (1829) - Шекспир, Петрарка, Тассо, Камоэнс, Данте, Спепсер, МильтОн, Дю Белле, Ронсар; у Пушкина, взявшего первую строку из сонета Вордсворта эпиграфом к своему "Сонету" (1830) - Данте, Петрарка, Шекспир, Вордсворт, Мицкевич, Дельвиг. "Цеховой" Сонет шутливо имитировал пушкинскую стиховую форму (воспроизводя ее сиптаксис и даже перифразу в третьей строке ("творец Макбета" = "супруг Анеты"), а также рифмы катренов (у Пушкина: сонета - изливал - Макбета - облекал - поэта - избрал -света - идеал), по предметом народив были старшие и младшие современники:

Valеre Briusoff не презирал сонеты,
Венки из них Иванов заплетал,
Размеры их любил супруг Анеты,
Не хуже ль их Волошин лопотал. —

И многие пленялись им поэты...
Кузмин его извозчиком избрал,
Когда забыв воланы и ракеты,
Скакал за Блоком, да не доскакал.⁵

Брюсов таким образом несколько комически оказывался па месте Данте, Вяч. Иванов - на месте Петрарки, Гумилев - Шекспира, а названные в терцетах Зенкевич, Пяст и Нарбут - соответственно Ворд-сворта, Мицкевича и Дельвига. Могло бы удивить отсутствие на этом пародийном пантеоне Бальмонта; по поэт обратился к сонету позже, уже в середине 1910-х гг. Таким образом, сонет серебряпого века был обрисован здесь тонко и точно: первым среди русских символистов открыл сонет Брюсов, его пе раз декларированная привержешюсть к парнасцам дала основание спутникам из цеха поэтов выставить его французом. (Как то, переведя "Романс без слов" Верлена, он посвятил перевод автору, называя себя - вассалом, а французского мэтра - сюзереном;⁶ Вяч. Иванов в аналогичном случае, завершив перевод из "Канцоньере", провозгласил своим сюзереном Петрарку⁷).

Сведения о том, кого сами символисты признавали за мастера сонета, противоречивы. По свидетельству мемуариста, Брюсов в 1917 г., рассуждая о диалектической форме Сонета, сказал: "Пожалуй, кроме мепя и Макса Волошина, ни у кого нет правильного Сонета", - какие Сонеты Волошина он при этом имел в виду и чем его не удовлетворяли Сонеты Иванова, Кузмина и других, мы не знаем, отмечает М. Л. Гаспаров.⁸

Твой первенец и крестник мой, сонет,
Не мальчуган, Амур! Не слишком крепок
Сложением, но стройненький. И слепок
Отца живой: он отродись поэт.

А сметлив как! Чуть выскочил па свет,
Цикадою запел. На рифмы цепок.
Он смастерит тебе из лишних щепок
Корабль Арго, Армидин арбалет.

Привержен я классическому толку,
Мне дорого изящество манер
Учи его! Петрарку ставь в пример.

Новейший вкус — признаюсь втихомолку
Сомнителен — и сам я не педант.
Мне всех милей Ронсар да ветхий Дант.⁹

Сонеты составляют центр поэтического творчества Вяч. Иванова. Нескольким Сонетам Вяч. Иванова, наиболее важным в чисто личном, биографическом смысле, было суждепо иметь в жизпи поэта особо символическую, едва ли не мистическую роль (об этом мы будем говорить в нескольких местах ниже). Сонетную форму поэт предпочел, чтобы паписать о трагической и во многом загадочной смерти Скрябина. На антипомический сюжет, развернутый в сонетных катренах и терцетах, указывают названия некоторых Сонетов: "Небо вверху, небо впизу", "Явная тайна".

Сонет мог быть быть избран Вяч. Ивановым, чтобы вместить в него литературный манифест - таков Сонет "Apollini", неслучайно напечатанный в первом номере журнала "Аполлон".¹⁰ И, наоборот, Сонеты других поэтов, органично входили в теоретические статьи Вяч. Иванова, делаясь отправным иупктом для его размышлений о природе творчества. Бодлеровский сонет "Correspondances" (1857) стал как бы краеугольным камнем теоретических построений статьи "Две стихии в современном символизме" (1908), которая, в полемике со школой Брюсова, определила дальнейшее развитие русского символизма как литературпого течения; в катренах Сонета, как показала ивановская философская и историко-литературная интерпретация, изложена целостная концепция "реалистического" символизма, а в терцетах — символизма "идеалистического".

В другой, более поздней статье ("О границах искусства", 1913) толкование Сонета Дайте и Петрарки дало основания Вяч. Иванову сделать далеко идущие заключения о феноменологии искусства и философии формы. На своем мифо-поэтическом языке Иванов Онисал содержание сонетов Флорептипца и Аретипца как акт познания и акт творчества:

I. Восхождение - акт познания

2 дионисийская эпифания - интуитивное созерцание или постижение

3 катарсис, зачатие

II. Нисхождение - акт творчества

4 днонисийское волнение

5 аполлинийское сновидение — отражение интуитивного момента в памяти

6 дионисийское волнение

7 согласие Мировой души на принятие интуитивной истины, Оносредованной творчеством художника, то есть синтез начал аполлшшйского и дионнсийского.

Итак, в сонете дионисийское синтезируется с аполлинийским, причем аноллипийское дает форму иррациональному или визионарпому. Иптер-претируя Сонеты Данте и Петрарки, Вяч. Иванов находит точные термины для того, чтобы определить качество этой формы. У Данте видение "сгущено в плоть или собрало в кристалл" (629); в сонете Петрарки запечатлено "аполлипийское видение", которое собирает в себе, "как в нрозрачпом кристалле, лучи его высокого впутреннего опыта" (633). Итак, эта словесная форма, 14 строк Сонета - плотная, сгущенная, концептрированная и, одновременно, жестко-кристаллическая, как бы единое слово-кристалл.

К сонету, который в теории и практике Вяч. Иванова был образцом высокой лирики, в первую очередь должны быть отпесены его афористические рассуждения о ритме, числе, строе, гармонии, рифме, композиции и стиле поэтического произведения:

Лирика, прежде всего, - овладение ритмом и числом, как движущими и зиждущими началами внутренней жизни человека; и через овладение ими в духе, приобщение к их всемирной тайне.

Задача и назначение лирики — быть силою устроительною, благовести-тельницею и повелительницей строя. Ее верховный закон - гармония, каждый разлад должна она разрешить в созвучие. <...> Лирическому стилю свойственны внезапные переходы от одного мысленного представления к другому, молнийные изломы воображения.¹¹

О мифологических, богословских и философских темах, которые он мыслил воплотить в своих сонетах, Вяч. Иванов писал весной 1902 г. в фрагментарной дневниковой записи - своеобразной реплике во внутреннем разговоре, обращенной к самому себе:

<...> Хотелось бы установить мне связь Богоматери и Древа Жизни. <...> Итак в лирической форме, в ряде сонетов сказать то, что я знаю (не тем знанием, которое может быть выражено в прозе) о неумиряющем Рае и Древе жизни, о Мире и Девстве, de Mariano Civitatis Dei seinine et fulcro? (Ill, с. 771).¹²

Перечисленные здесь мифологические сюжеты с течением времени стали ключевыми и постоянными темами поэзии Вяч. Иванова, об одном из них - Древе - мы будем говорить в последней части нашей работы.

Но когда Вяч. Иванов делал эту запись в своем дневнике, им уже была завершена книга, озаглавленная "Итальянские сонеты"; oua должна была войти в готовившийся поэтический сборник "Кормчие звезды" (1903). "Итальянские Сонеты" - это своеобразное путешествие по земле, истории и искусству средиземноморской страны, рассказанное в последовательности 22 сонетов. Итальянским темам соответствовал итальянский Сонетпый канон, в посвящении говорилось: "Италия, тебе славянский стих / Звучит, стеснен в доспех твоих созвучий" (II, с. 612).¹³

В третьем поэтическом сборнике Вяч. Иванова "Cor Ardens" (1911), который был как бы итогом творчества петербургского периода, сонет делается упиверсальпой формой. В "Cor Ardens" есть раздел "Сонеты" (18 сонетов), раздел Сонетных триптихов (5 триптихов, то есть всего 15 сонетов), Сонетпые диптихи, Сонетные циклы, поэма в сонетах, наконец, "венок Сонетов", впервые успешно введенный поэтом в русскую традицию. Первая книга "Cor Ardeus" завершена сонетом "Exit Cor Ardens" (1907), где терципы заменены шестью рядами точек: Сонет, обращенный к Лидии Зиповьевой-Аннибал, был начат за день до ее смертельной болезни и оставлен неоконченным после ее смерти, - "недопетый / Был прерван вещий стих", - писал поэт впоследствии (II, с. 397).

Памяти Зиновьевой Вяч. Иванов посвятил всю четвертую книгу сборника, озаглавленную "Любовь и смерть", по первоначальному проекту, относящемуся к 1908 г., должны были быть написаны 42 Сонета и 12 канцон - цифра 42 соответствовала количеству лет обоих, 12 - числу лет совместной жизни (II, с. 772).

Наряду с Сонетами возвышенного, философского и метафизического содержания в "Cor Ardens" были представлены сонеты другого вида. Они создавались в ходе поэтического состязания, эксперимента или игры и были обращены к собратьям по поэтической школе нового искусства - Брюсову, Бальмонту, Гумилеву, Верховскому и др. Эти сонеты входили в раздел "Пристрастия" второй книги "Cor Arclens", озаглавленной "Speculum speculomm" - "Зеркало зеркал". Для предыдущего литературпого поколения, но своему идеологическому заданию намеренно серьезного, подобного рода состязания и эксперименты находились на периферии литературной культуры. Но для того художественного направления, которое возводило свою родословную к Вл. Соловьеву, соединение серьезного и возвышепного с шутливым или игрой было достаточно характерно. "Почему игра не может стать молитвой и почему молитве не принимать образа игры", - замечала Зинаида Гиппиус.¹⁴

"Высокое" и "игра" оправдывалось и объединялось идеей поэтического мастерства. Здесь русский серебряный век вповь возвращался к древним мифо-поэтическим представлениям о мире как Школе или Книге, о Творце как Авторе этой Книги и о Поэте как достоипом подражателе Бога. В 1908 г. Вяч. Иванов писал:

— художник; и суд Его, думается, будет судом художника, и Его осудительный взор - взглядом мастера, обманутого в своих ожиданиях ленивым или недаровитым учеником. Кто скажет, что наши добро и зло -критерии божественной критики Художника? И не хочет ли от нас Он только того, что мы назвали бы талантом? И всякий талант - не воспоминание ли о едином Мастере и Его искусстве? (Спорады. II. О художнике. -III, с. 115-6)

Эти же мысли звучали в поэтическом послании Вяч. Иванова к Юрию Верховскому, филологу-ромаписту и ученику академика Александра Всселовского, стихотворцу и верному участнику собеседований на ивановской Башне (между прочим, Верховский посвятил Вяч. Иванову раздел "Сонеты" своей книги "Разные стихотворепия", М. 1908, с. 72-110; ряд посланий Верховского к Иванову дожидается своей публикации). В стихотворном тексте Вяч. Иваиов ирипомпил средневековую легенду о простодушном жонглере, который в своей простоте не умел даже молиться, по, желая восславить Пречистую Деву, выделывал акробатические упражнения неред ее изображением, и вдруг Богородица сошла с иконы и платочком утерла пот с его лба. В послании Верховский уподоблен этому жонглеру, только работает он на этот раз перед иконой не Богоматери, а Аполлона; пятая строка имела в виду пристрастие Верховского к твердым формам и мастерское владение ими:

Как оный набожный жонглёр,
Один с готической Мадонной,
Ты скоморошил с давних пор
Пред Аполлоновой иконой.

Стиха аскет и акробат,
Глотал ножи крутых созвучий
И слету прыгал на канат
Аллитерации тягучей (II, с. 334).

ВОнросы поэтического мастерства - причем в самом техническом, "прозаическом" аспекте - стали центром четвертого сезона башенных собраний зимой и весной 1909 гг. (Начиналась Башня, напротив, с совместных обсуждений философии эроса, - их, как бы в некоем фокусе, гениально воплотила блоковская "Незнакомка"). Многие Сонеты как Вяч. Иванова, так и его современников, которые мы будем рассматривать ниже, были созданы в этот достаточно краткий период и непосредственно в связи с башенными занятиями версификацией, поэтому сейчас мы остановимся на них подробнее.

Известно, что с просьбой прочесть курс о стихе к Вяч. Иванову обратились Гумилев, Мандельштам и Потемкин. Кроме этих трех, заседапия посещали Е. Дмитриева, Верховский, Б. Мосолов, И. Понтер, В. Пяст, С. Ауслендер, Ремизовы, К. Сюннерберг, Е. Зпоско-Боровский, сестры Герцык, В. Гофман, М. Гофман и другие.¹⁵ Заседания именовались "Поэтической академией",¹⁶ "Про-академией" или "Академией поэтов", видимо, в память об итальянских средневековых поэтических академиях.

Отзывы на деятельность "Академии" были различпы. В. В. Гофмап в письме от 27 апреля 1909 г. энергично сетовал на чрезмерно техническую, формальную сторону лекций: Вяч. Иванов "читает здесь у себя на квартире молодым поэтам целый курс теории стихосложепия, все по формулам и исключительно с технической, с ремесленной стороны. Формулы свои пишет мелом на доске, и все за ним списывают в тетрадки. А какие-то дамы так же каждое слово его записывают в тетрадки, точно в ипституте. Среди слушателей были поэты с некоторым именем (Гумилев, Потемкин, гр. Толстой). Остальные какие-то неведомые юнцы. Держится Вяч. Иванов - куда более властно и надменно, чем Брюсов".¹⁷

Напротив, Гумилев с энтузиазмом сообщал 21 апреля 1909 г. Брюсову: "Вы, наверно, уже слышали о лекциях, которые Вячеслав Иванович читает нескольким молодым поэтам, в том числе и мне. И мне кажется, что только теперь я начинаю понимать, что такое стих" (ЛН 92: 2, с. 491). Апдрей Белый вспоминал, как Иванов па Башпе, "вооруженный мелком перед черной доской", читал о ритме и метре, превращая "вопросы просодия в мировые картины".¹⁸ Пародийный отклик па занятия поэтов в башенной Академии - на поиски редких рифм для катренов, представление о "загадочности" поэзии, на их культ Древней Греции и русской архаики и др. - напечатал Саша Черный в "Сатириконе"; читая сегодня эту пародию трудно не вспомпить насмешек Аристофана над сократовской "мыслильней".

Поэт.

Шараду глубинную решила ты? Рифмы к сонету maestro?

Поэтесса.

Эвое, музоликий! С тугой надрывной рожала: систр — регистр, тимпан — марципан.

Поэт.

Поэтесса

......................................

<...>

Поэт.

Ш-ш... Антиномичен пафос поэзии! <...>

Поэтесса (задумчиво)

Лики, баки, зраки, маки, фраки... Змий, кий, Пий, вий...<...>

Поэт

Кыш! (Вдохновенно) Твердь — жердь, сев — зев, понт — фронт, древо — чрево, Тидей из Меланинна, Меланинн из Тидея, Фалалей из Кампанеи... А я где?

(уходит)

Феникс без рифмы... Увы! И светоч без рифмы... Увы! и сфинкс без рифмы... О, о, о!..¹⁹

Многое из названного в пародии Саши Черного вообще было характерно для стиля той эпохи. Ходасевич ехидно припоминал, что Брюсов "к общеупотребительным рифмам смерть - жердь — твердь <...> пашел четвертую - умилосердь - и тотчас написал на эти рифмы сонет"; но сильно огорчился, когда узнал от Шервинского, что "умилосердь" уже есть у Вяч. Иванова.²⁰ По поиски рифм не были таким исключительно декадентским и бесполезным занятием, как это могло показаться Саше Черному и как это представлял задним числом, в 1924 г., Ходасевич.

Занятия рифмами были поисками соотнесенности рифмы и смысла. В башенной Академии (наряду с такими трудноуловимыми и Онережающими свое время вОнросами, как семантика метра²¹) говорили о смысловом аспекте рифмованных слов в сонете, об их семантически выделенной роли, структурирующей смысл всего сонета. Вот конспект (к сожалению, достаточно приблизительный) сказанного Вяч. Ивановым по этому поводу на пятом по счету заседании Академии 23 апреля 1909 г.:

Рифма связана со смыслом, с психикой. Рифма является чувствительным пунктом стиха — в ней проявляется как бы прототип стиха. <...> Действительно, можно многое угадать по словам рифмы о смысле стихотворения.

В сонете рифмы должны быть внутренно значительны и должны быть связаны с основным пафосом и основной идеей стихотворения.²²

Выбор рифмы не должен быть случайным, она должны являться ключом строки.

На следующем заседании Академии, 29 апреля, был продолжен разговор о неслучайности Сонетпой рифмы и ее связи с содержанием. Часть лекции Вяч. Иванов посвятил происхождепшо сОнста, его капОни-ческой тематической композиции и смысловому повороту в последнем терцете, французскому, английскому и итальяпскому типу, и наконец, таким редким формам, как сонет с кодой, Сонет со вставными строчками, венок сонетов и ответный Сонет.

Установкой Башни была связь жизни с творчеством, творчества с философствованием, теории с практикой поэзии. Иначе говоря, главным сюжетом башенной жизни был разговор о поэзии поэта с поэтом.²³

В первых числах мая Вяч. Иванов читал венок сонетов, посвященный им памяти Зиповьевой-Аннибал. В его 14 сонетах был распространен Сонет "Любовь", напечатанный за четыре года до смерти Зиновьевой в "Кормчих звездах". Иными словами, этот Сонет стал магистралом, из которого взяты начальные и конечные строки всех прочих 14 сонетов, образующих кольцевую композицию; лишь в 5 и 6 Сонетах Иванов позволил себе слегка изменить строки магистрала. Стихотворцы, как правило, сперва сочиняли магистрал, а уже потом, исходя из магистрала, составляли цепь из 14 сонетов; в виду сложности поэтической задачи, магистрал составлялся специальным образом, с синтаксисом и семантическим рядом особого рода; одной из главных трудностей при распространении магистрала было движение сюжета в 14 Сонетах венка: при том, что в 210 строках всего венка повторяются 42 строки избежать статичпости и монотонпости, риторичности или многословия не всегда легко. Ввиду этого решение Вяч. Иванова в 1909 г., избрать для магистрала сонет, напечатанный им шестью годами прежде и не предназначенный для того, чтобы быть магистралом, имеет, кажется, мало прецедентов. Современники расценили первый ивановский венок как успех: "удивительно хорош", - сообщал 7 мая 1909 г. Гумилев Кузмину свое впечатление от публичного чтения венка на Башне;²⁴ впоследствии вслед за Ивановым сонетные венки сочиняли Волошин (1909), Бальмонт (1915) и Брюсов (1915).²⁵

Не мепее заметными для литературной культуры эпохи были последствия разговора об ответном сонете на том же заседании Академии стиха 29 апреля. Правда, что именно было сказано о последней форме мы не зпаем, ибо запись лекции неполна и отрывочна, но из истории литературы известно, что "ответным сонетом" отвечал поэт на сонет другого поэта, используя те же рифмы ("la risposta per le rime"), и что эту поэтическую игру практиковали еще стихотворцы сицилианской и тосканской школы в XIV веке (напр., Ченне де ла Китарра написал ответные сонеты на рифмы и сюжеты Сонетного цикла Фольгоре да Сан Джимипьяно "Soneti de' mesi"), затем французские поэты XVII века,²⁶ а обсуждались в "ответных сонетах" вопросы поэтического мастерства, порой с немалой долей сарказма и иронии.

Инициатором новых состязаний в souetto di risposta был Гумилев, который в последних числах апреля, то есть еще до чтения Ивановым венка сонетов, написал Е. Дмитриевой сонет "Тебе бродить по солнечным лугам" - своего рода любовный вызов (рифмы: лугам - степы - пены -ногам - гам - перемены - гиены - вечерам - птица - распаля - томится -поля - кобылица - земля). Дмитриева приняла вызов, ответив па те же рифмованные слова сонетом "Закрыли путь к нескошенным лугам" -кокетливо и уклончиво. (Видимо, этот эпизод она вспоминала в 1921 г.: "Строгих метров мы чтили законы И смеялись над вольным стихом, Мы прилежно писали канцоны И сонеты писали вдвоем. / Я ведь помню, как в первом сонете Ты нашел разрешающий ключ... <...>").²⁷Уже 1 мая 1909 г. она послала оба сонета М. Волошину и объясняла: "Вяч. Ив<а-нов> рассказал, что можно написать сонет и другой должен ответить, повторяя рифмы, по по возможности избегая в одной и той же катр<ене> одинаковых слов. На этом, кажется, все сойдут с ума. Гумилев прислал мне сонет, и я ответила; посылаю па Ваш суд. Пришлите и Вы мне сонет" .

Волошин ответил на те же рифмы сонетом "Сехмет" и со своей стороны вызвал на состязание Гумилева сонетом "Облака" (рифмы: иней -дней - тесней - пиний — глициний - тусклей - коней - Эрннний - плеча — расточа - буры — богов - облаков - Ассуры). Около 20 мая Гумилев парировал с задором: "Вы меня очень обрадовали и письмом, и сонетом, и вызовом. На последпий я Вам отвечаю в этом письме через два часа после его получепья. Я написал еще Сонет - носвященье Вячеславу Ивановичу, и Он пишет мне ответ. Если хотите поспорить с более достойным Вас противником, я прилагаю Вам мои рифмы: - книга -полудней - рига - будней - расстрига - трудный - верига - судный -слоновью - пророку - сердца - единоверца — Року - кровью. Как видите, рифмы не вполпе точны. Это Ваш развращающий пример" (тексты упомянутых сонетов и ответных сонетов см. в Приложении I). С тем же полемическим, если не иасмеиишвым пылом Гумилев заканчивал письмо, сообщая по поводу собственного, за два часа сочиненного ответного сОне-та, что его "содержанье <...> обусловлено тем, что "иней" мало вяжется с Эрннниями, Ассурами и пр.".²⁸ Не хотел ли Гумилев этим сказать, что волошинские рифмы были случайны и плохо связаны между собой, -иными словами, что Сонет его неполноценен?

Сонет Гумилева, обращенный к Вяч. Иванову, был иного рода. Этот сонет ("Судный день") был посвящен, во первых, проблеме искусства и во-вторых, собственному определению Гумилева в современной литературе. Если еще совсем недавно, в февраля 1909 г., он уверял Брюсова, что хотя пе раз уже видался с Вяч. Ивановым, "но в дионисийскую ересь пе совратился" (ЛН 98: 2. с. 490), то теперь, в мае 1909 г., Он решился обозначить свое схождение с вождем "реалистического символизма". Вот содержание сонета: завязка - мир и сам поэт будут преображены магией искусства; поэт снимает с себя монашескую схиму и принимает мир; перелом: однако близится конец вселенной; его пророку поэт приносит в дар вино - кровь своего сердца (это дионисийский символ жертвы в книге "Cor Ardens"); заключение: вера у поэта и пророка одна.

Ответный Сонет Гумилеву был написан только через три месяца, 17 августа 1909 г. (II, с. 791). В эти месяцы Гумилев пе раз посещал Башню. "Я люблю его и охотно говорил с ним о многом и читал ему стихи", -отмечал Вяч. Иванов в дпевнике от 4 августа 1909 (II, с. 782). Содержание ответа Гумилеву следующее: поэзия подобна зерну, брошенному в землю, время соберет жатву и лишь потомки извлекут плод; поэт - жрец искусства, а не учитель и не пророк, Он должен посвятить себя "умному веселию" (отсылка к статье "О веселом ремесле и умном веселии", 1907); за это его может осудить Молва, по высший суд возгласит Слава; поворот: и во все века поэт найдет в другом поэте ту же веру, вОнлотив Прекрасное и Истинное.

Как видим, по содержанию Сонет Вяч. Иванова был своего рода репликой в споре о задачах искусства и о поэтическом призвапии. Публикуя свой Сонет в сборнике "Cor Ardens" Вяч. Иванов дал ему итальянское заглавие: "Sonctlo di risposta" и предварил эпиграфом - первым катреном и началом первого терцета из "Судного, дня". Благодаря этому начальные слова катренов "Не верь, поэт,..." (строка 1) и синтаксически однозначные начальпые слова терцетов "Оставим, друг..." (строка 9) читались как непосредственный ответ Гумилеву, выражающий несогласие. Смысловую фупкцию "несогласия" несли также отрицательные частицы "не" и "пи" в конце сонетных строк 5, 7, 13 непосредственно перед рифмующимися словами. Можно сказать, что в сонете Вяч. Иванова спор присутствует как в его содержании, так и в его форме, которая "оспаривает" или переосмысливает наиболее значимые структурно и семантически слова в сонете Гумилева. Пожалуй, самое виртуозный случай здесь - заключительные слова катренов (строка 8), где па место "День... Судный" Гумилева Вяч. Иванов нашел "Слава - правосудной", исправив тем самым неточные рифмы Гумилева²⁹ (тексты см. в Приложении I). У "сонетных ответов" Гумилева, Волошина и Дмитриевой такой установки не было.

Примечательно однако, что подобных, в строгом смысле капонических "Сонетных ответов" Вяч. Иванов больше не писал. Но его увлекали другие, пе менее замысловатые и порой неожиданные формы Сонетных ответов. Одним из таковых можно считать ответный Сонет-акростих. По правилам итальянского стихотворства, акростих вообще писался в форме Сонета, и начальные буквы каждой строки по вертикали образовывали имя адресата.³⁰ Пальма первенства в возобновлении этой формы в литературной культуре серебряного века принадлежала М. Кузмину, который напечатал в первом номере "Весов" за 1909 г. "Акростих", посвященный Брюсову (затем включен в сборник "Сети"),³¹ уже в следующих "Весах" появился ответный Сонет-акростих Брюсова (вошел в книгу "Все папе-вы"). С Сонетом-акростихом обратился к Вяч. Иванову Верховский ("В часы истомы творческого духа"); Вяч. Иванов отвечал Сонетом-акростихом, который включил в "Cor Arcleus" ("Consolatio ad sodalem", II, с. 334); в последствие, в 1923 г., он обменивался сонетами - акростихами с М. Альтманом.

Своеобразные состязания в неканонических ответных сонетах возоб-повились позднее, в 1915 г., между Волошиным, Вяч. Ивановым и Брю-совым. Бальмонт написал сонет по поводу переименования Петербурга в Петроград в первый год мировой войны (текст его, к сожалению, не пайдсн). Первым написал ответный сонет в феврале 1915 г. Волошин, найдя три новые - редкие и звучные - рифмы к слову "Петербург" (рифмы: Петербургом - пургам - Демиургом - Resurgam, схема АЬЬА ЬАЬА ccD eDe). Сам Волошин пояснял свой сонетный ответ следующим образом: "Написано в состязании с Бальмонтом в виде протеста против переименования Петербурга в Петроград, чтобы в безвыходных Сонетных рифмах зафиксировать имя Петербурга",³² - не означало ли это, что для поэта смысловая интенция опоясывающих рифмованных слов в катренах была пеким магическим действом, призванным запечатлеть в сонетном слове два века славной истории Петербурга? Завязка сонета: петербургская почь, двое в челне говорят о Медпом всаднике и пОнираемом им Змее: Бупту и Бреду последнего противостоит Порядок империи и Вызов судьбе первого; поворот: по уже сто лет царит мир и процветание; парадоксальный синтез в Сонетпом ключе: эта реплика принадлежит де Местру, автору книги "Петербургские ночи", действие которой начиналось в 1808 г. с разговора между самим де Местром, петербургским сенатором и эмигрировавшим от Революции 1789 г. французским дворянипом; теперь читатель должен был домыслить: с этого разговора прошло больше 100 лет блистательной петербургской истории, по что предстоит Империи сейчас?

Вяч. Иванов и Брюсов написали ответные сонеты, скорее всего, почти одновременно в последних числах мая 1915 г.³³ "Демиург", столь важный для основного петербургского мифа, был перенесен в середипу первой строки последпего терцета), а в катренах зарифмовал Царьград - Визаптия - Россия - Петроград, - как бы намекая игрой слов на другую возможность, которую могла бы открыть война: "Будет наш "Царьград" - / Константинополь". Содержанием катренов была утопическая идея translatio Imperii: Троя - Рим - Константинополь - Петроград; а смысловой поворот во втором терцете - эсхатологическое предчувствие конца Петербурга - сопровождался тревожным аккордом "Петербурге - resurge".

Брюсовский сонет возражал: городу на Неве, чудесным образом сотворенном Великим Преобразователем, не к лицу ни голландское "Питер", ни русское "Петроград", этот город принадлежит всему человечеству, на что должно указывать имя города, пе германизированное или славянизированное, но грецизированное. В катренах у Брюсова: демиурга - теурга — Ликурга — Петербурга (как и у Волошина), схема всего сонета - АЬЬА АЬЬЛ ccD eeD. В терцинах у Брюсова пушкинские рифмованные слова из вступления к "Медному Всаднику" вид - гранит и блат - град, ноддержанные лексическими аллюзиями - "дворцы и храмы", "мшистый остров", подготовляли ключевое заключительное слово всего сонета - Петрополь.³⁴

Если из этих трех сонетных ответов в печать попал только волошинский сонет (в его сборник Anno mundi Ardenlis, 1915), оставшись малозамеченным ("Друзья! Слабеет в сердце свет, / А к Петербургу рифмы нет", - писал в 1928 г. Г. Адамович), то еще одно Сонетное состязание того же 1915 г. произошло на страницах газеты "Русское слово".³⁵ Первым здесь был опубликован сонет Брюсова, вторым, через восемь дней - Вяч. Иванова. Это состязание было необычным во многих аспектах. В Сонетах не совпадало ни одного рифмованпого слова, даже схемы рифмовки были отличны: соответственно аВВа аВВа CCd EdE и AbAb AbbA cDD cEE. Тематический и синтаксический параллелизм обнаруживался после поворота, в первой строке терцетов сонетов: "Но судит Рок" (Брюсов), "Исторг ли Рок" (Иванов). Что больше всего поражало в этом сонетном состязании - трагичность повода, по которому Сонеты были написапы.

Это была неожиданная и загадочная смерть А. Н. Скрябина 14 апреля 1915 г. Известно, что последними, предсмертными словами композитора были: "Так, значит, конец... Но это катастрофа!"³⁶ и что смысл смерти Скрябина обсуждался. в философских, литературных и эзотерических кружках, некоторые даже видели в этой смерти зпак будущего поражения России в мировой войне.³⁷

Сонеты Брюсова и Иванова истолковывали смысл смерти композитора различным, даже противоположным образом, что соответствовало разпому представлению поэтов о предназначении символического искусства (опустим на этот раз изложение содержапия сонетов, которые приведены в Приложении I). Но в 1915 г. современники (как и сегодня историки литературы) могли быть введены в замешательство тем, что эти историософские и религиозные размышления Брюсова и Иванова были облечены в форму Сонета и сонетного ответа. Неужели поэзия серебряного века даже перед лицом Смерти и Вечности предавалась "состязаниям в версификации"? Истинно ли мастерство, претендующее объединить такого рода Высокое и Игру? Некоторое недоумение относительно смысла подобных поэтических состязаний высказывал И. Анненский в своем парадоксальпом и острапенном эссе "О современном лиризме" -итоговом обзоре первого десятилетия русского символизма, еще не полностью отграничившего себя от декадентства; его статья, которая, по свидетельству Волошина, "многих заставила сердиться",³⁸ вновь возвращает нас в 1909 г.:

Такие серьезные люди и изысканные мастера, как В. Иванов и В. Брюсов, печатают акростихи и вяжут венки из сонетов... Так неужто же они отказались бы от титула декадентов в добавлении к другим, столь же, если не более, ими заслуженным?..

<...> Приходится видеть, как меняются между собой то акростихами, то печатными надписями вроде "Другу и Брату" крупные и серьезные поэты, а за ними и слетки -хотя в общем и менее экспансивные, чем старые лебеди. А кто не слышал о рифмах брюсовского сонета, которые угадал Вячеслав Иванов?

Вы можете также проследить, пожалуй, перелистывая сборники последних лет, за ходом состязаний в версификации на красиво заданные темы:

Ангел благого молчания

Лето Господне благоприятное

(Вяч. Иванов и Кузмин).

И все это печатается.
Все это хочет быть поэзией.
Не декадентство ли самые эти состязания?
Только не спорт, нет.

Скорее похоже на то, как монахи в воскресный летний день между повечерием и всенощной в виду белой кладбищенской стены занимаются метанием по озерной глади круглых галек — кто больше и дальше угонит от берега мгновенных кругов. '"

За "ироническим" стилем Анненского сквозит скорее всего неодобрение. Но при желанию можно увидеть паряду с ним и некоторое любование, когда Анненский сравнивает "состязания в версификации" с тем занятием, коему пристойно придаваться братии ангельского чипа между богослужениями, в летнем идиллическим пейзаже, и с нотой memento mo-ri кладбища. В литературной культуре серебряного века жизнь перетекает в искусство и старинное мастерство делается частью жизни. На практическим уровне это означает, что поэтические состязания делаются фактом литературы, печатаются в газетах, журналах и авторских сборниках.

Показательно, что перечисляя сонетные состязания Анненский особо отметил соревнование между Вяч. Ивановым и Брюсовым по разгадке рифм сонета. Перейдя в следующей главке к истории этого соревнования попытаемся увидеть, какой смысл стоял за ним для его участников.

* * *

Среди общих тем, которые занимали Вяч. Иванова и Брюсова в первое десятилетие века, был вопрос о формальных и семантических элементах стиха. Семантике аллитераций "л", "з" и "ж" касалась переписка в октябре-ноябре 1904 г. (ЛН 85, с. 464-5). "Едва ли не каждое новое твое стихотворение - повое открытие в области поэтических форм", - писал Вяч. Иванов к Брюсову в конце 1904 г. (ЛН 85, с. 465). Брюсов посвятил Вяч. Иванову - "поэту, мыслителю, другу" - свой сборник стихов 1904-5 года "Stephanos", а в стихотворной дедикации сопоставил вклад Вяч. Иванова в русское стихосложение с вкладом Горация в древне-римскую версификацию: "И нашу северную лиру / Сведя на эолийский звон"⁴⁰ (у Горация было "princeps Aeolium carmen ad Italos / decluxisse modos").

Неизвестно, рассказал лп в 1906 г. Брюсов Вич. Иванову об одном из оригинальных экспериментов своей поэтической лаборатории. Прочтя перевод на французский стихотворения Волошина "Зеркало", Брюсов попытался воссоздать неизвестный ему русский оригинал; и действительпо "угадал" многие волошинские строфы. Особенно точно Брюсову удалось воспроизвести рифмованные слова оригинала: из 20 слов Брюсов буквально воспроизвел 15, приблизительно угадал два (это близкие грамматические формы) и ошибся только в трех;⁴¹ гораздо менее точно он смог воспроизвести часть строк слева от рпфмованных слов.

Через несколько лет Брюсов решается предпринять новый, отчасти аналогичный эксперимент, и на этот раз привлек к делу Вяч. Иванова. Он передал Иванову свой сонет, исключив из него последние рифмованные слова; Вяч. Иванов должен был их "разгадать". Подобного рода состязанне-эксперимент преследовало более чем одну цель: если бросался вызов мастерству Вяч. Иванова, то в той же мерс проверялось владеиие сонетным каноном самого Брюсова.

Сопроводительное письмо и автограф переданного Иваиову сонета не сохранились, но о ходе поэтической игры можно судить по последующей переписке, стихотворной и прозаической.

Вот текст брюсовского сонета но редакции книги Все напевы (1909); курсивом здесь выделены рифмованные слова, которых пе было перед глазами Вяч. Иванова:

1 Столетний бор. Вечерний сумрак

2 Мне щеки нежит мох и мягкий дерн.

3 Мелькают эльфы. Гномы из расщелин

4 Гранита смотрят. Крадется ликорн.

5 Зачем мой дух не полон и не целен!

6 Зачем в груди пылает ярый горн!

7 Кто страсть мне присудил? и кем он велен,

8 Суровый приговор бесстрастных норн?

9 Свободы! Тишины! Путем знакомым

10 Сойти в пещеру к празднующим гномам,

11 Иль с дочерьми Царя лесного петь,

12 Иль мирно спать со мхом, с землей, с гранитом...

13 Нет! голосом жестоким и

14 Звучит во мне, считая миги, медь (1, 470-1).

Мы можем попытаться представить себе ход мыслей разгадчика. Началось разгадывание, как можпо думать, со второго катрена. КОнтекст строки 6 и, в частности, словосочетание "ярый" предполагает достаточно ограниченное число лексических вариантов; и найденное рифмованное слово "горн" сразу дало рифмы к остальным трем строкам катренов. Угадать их, правда, нелегко, ибо эти рифмованные слова - экзотизмы. С другой стороны, Сонет Брюсова - определенно автобиографический и мифологический; эльфы, гномы и дочери лесного даря указывают на северную - германскую или скандинавскую мифологию. Это подсказывает, что сонет следует завершить, заимствуя образы и символы из брюсовских автобиографических и мифо-поэтичсских текстов, из той брюсовской картины мира, которая была близко и подробно известна Иванову.

Двигаясь в подобном направлении, можно найти слово, замыкающее второй катрен (строка 8). Норны - божества, Онределяющие судьбы людей в скандинавской мифологии; у Бргосова их имя появилось в боевом мифологическо-автобиографическом "Бальдеру Локи" (1904): "Не вотще вещали порны / Мне таинственный обет" (1, с. 389); стихотворение это, знаменующее высшую точку мифо-ноэтического поединка с А. Белым, Вяч. Иванов очепь хорошо знал.⁴² Рифма на "-орн" и контекст "мох и мягкий..." подсказывают последнее слово в строке 2: дерн. Главная и труднейшая загадка - это замыкающее слово в первом катрене, главный символический образ в мифологическом пейзаже всего сонета. Заметим, что глагол "крадется" в применении к кОнытному скорее сбивает разгадывающего. Поможет ли тут звукопись строки "Гранита смотрят. Крадется..."? Иными словами, можно ли было разгадать это слово чисто фонетически? Самое главное, что ведь слова "ликорн" в русской лексике вообще нет, это неологизм Брюсова, заимствовавшего эту форму из французской поэзии;⁴³ по-русски принята форма "единорог", символ чистоты, девственности или силы, а экзотическое "ликорн" отсылает прямо к культуре французского символизма, где на эскизах Гюстава Моро соблазнительные девы расточают ликорнам двусмысленные ласки, к поэзии Эредиа и Репье и прозе Гюисманса.⁴⁴ "Рифмы парпасцев, рифмы французских символистов влияли па русскую рифму", - будет констатировать Брюсов в академической рецензии 1924 г. (6, с. 546).

Каким-то образом Вяч. Иванов разгадал эту хитроумную загадку (через некоторое время он употребит слово "ликорн" в стихотворение "Turns eburnea" - II, с. 457); а всего буквально воспроизвел 10 рифмованных слов⁴⁵ и ошибся в четырех словах (строки 11 - 14): пасть - кристаллом - усталым - страсть.⁴⁶ Разгаданный сонет Вяч. Иванов отослал Брюсову в письме, датированном "Ночью на 1 февраля 1909 ; к сонету были приложены следующие стихи:

О Валерий! не венцами
Я твоими убираюсь:
Верный, я свести стараюсь
Лишь твои концы с концами.

Рифмы - прерванные ласки!
Рифмы — сфинксы! сбросьте маски;
Нашей дружбы, нашей сказки
Будьте тайными гонцами (ЛН 85, с. 520).

Итак, рифмы подобны сфинксам, которые загадывают человеку загадку о тайне жизни или творения, а еще - ласкам, т. е., скорее всего, поцелуям, ведь в Италии смежную рифму обозначают rima baciata (рифму с лобзаньем сравнивал в послании к Иванову Верховский - см. ниже).⁴⁷ его варианты "правильнее" брюсовских. Уже па следующий день Вяч. Иванов послал Брюсову открытку, где заменял свой вариант рифмованного слова 11 строки на новый - "прясть" вместо "пасть". После даты: "на 2. II 09" на открытке следовало шутливое стихотворпое шестистишие:

Зеленой пряжи нити прясть
Лесным приличествует девам.
Прости случайную напасть:
Не в лад магическим напевам —
Нелепо вдруг зевнуло: "пасть" (ЛН 85, с. 522).

Написанное в тот же день ответное письмо Брюсова пе сохранилось. Как можно судить, оно состояло из двух частей, стихотворной и прозаической. В стихотворной части находилось поэтическое послапие Воссо-здателю, позднее включенное автором в иоследпий раздел книги Все напевы. Вот оно:

Спокойный взор вперив в обломок
Изваянного лика, - ты,
Друидов сумрачных потомок,
Постиг разбитые черты.

Коснувшись мрамора немого
Своим магическим жезлом,

Былую жизнь затеплил в нем.

Ты стройность дал бессвязным грудам,
В безликом облик угадан,
И чудотворец! этим чудом
Мое созданье оправдал! (1, 542).

В прозаической части письма Брюсов, видимо, сообщал оригинальный текст Сонета и просил Иванова рассказать, как тот сумел разгадать главную и труднейшую загадку сонета - слово "ликорн", его смысловое ядро (неслучайно при публикации Брюсов вынес "ликорп" в название всего Сонета). Вяч. Иванов подробно отвечал в письме от 3 февраля - без сомнения, уникальнейшем документе своего рода для истории Сонетных состязаний-экспериментов:

Ликорн был подсказан внутреннею связью стихотворения. Его присутствие сразу почувствовалось в астральное твоего леса. Лунно-фаллический символ Единорога был уместен в этом сОноставлении страстной природы человека с иным законом жизни у растений и кристаллов. Вот почему, кстати, чтение "с кристаллом" точнее и отчетливее, на мой взгляд, раскрывает мистическую и магическую основу замечательного сонета. Что касается не угаданной мной "меди", то и здесь я склонен защищать свой вариант. "Медь" — аллегория чисто внешнего восприятия времени; в нас же "считает миги" - кровь. "Глагол времен" в нас - биения сердца. Они же - "металла звон", но не Венериной меди, а Марсова железа. Кровь - страсть. Итак, миги считает страсть? Конечно, поскольку наше, земное представление о времени принадлежит сфере "страстного разума" (Кама-Манас), т. е. духовности, затемненной в вОнлощении страстью. <...> С другой стороны, "прясть" нежнее, фантастичнее, богаче как образ, чем "петь". <...> Образ зеленой пряжи позволяет заглянуть во внутреннею деятельность растительной жизни (как образ гномов открывает тайнодеяние горных недр) — и сравнить мирную гармонию творческой природы с внутренним разладом человека. "Так страждет страсть, единое дробя..." В заключение - чтобы кончить словом "страсть", я бы изменил выше страсть в "кровь", например: "кто кровь мне в жилы влил", или подобное.

Итак, еще благодарю как за стихи, так и за давшую мне возможность так интимно, путем опыта, заглянуть в мистерии твоего творчества — и, быть может, показать тебе немного свои. <...>

Мне не нравиться "иль мирно спать.." Не спать, а...? Быть может, "безмолвствовать", — согласно одной формуле Друидов (ЛН 85, с. 522).

Если исходить из этого письма, чтобы разгадать рифмы, Вяч. Иванову нужно было заново построить весь цельный мифо-поэтический и символический мир брюсовского Сонета; содержательный аспект не был подчинен формальпому аспекту, но подсказывал семантические элементы Сонетной структуры. Не все в этом удивительном в своем роде поэтическом состязании нам понятно, нам далёк принятый между Ивановым и Брюсовым образный и метафизический язык; по попытаемся перевести его в нашу систему значений.

В послании "Воссоздателю" Брюсов пишет, что Иванов пе только разгадал, по и "оправдал" сонет, то есть призпал сонетное мастерство Брюсова действительным, так как сонет, построенный согласно строгим формально—техническим и содержательным правилам, действительно соответствующий канону, как бы обретает самостоятельное существование; его можно сопоставить с изваянным скульптурным портретом, разбитый, он будет воссоздан истинным мастером. Между прочим, для Брюсова сближение формы и камня не было новым. О том, что слово подобно образу фантазии, Брюсов писал еще в своем программном "Сонете к форме" (1895 г.), перечисляя "связи" содержания и формы в природе, под руками человека и в человеческом творчестве.⁴⁸

Вяч. Иванов достаточно сходным образом сравнивал поэта с ваятелем по камню, приводя строки из знаменитого сонета Микелапджело "Non ha l'ottimo artista alcun concetto / Ch'un marmo solo in se non circoscriva /Col suo solo soverchio, e a qucllo arriva/ La man che obbedisce airintelletto": искусство символизма призвапо прозревать "сокровенную волю сущностей", а не налагать на пещи и образы свою волю.⁴⁹ Но стремясь к "реальнейшему", Вяч. Иванов, уже имея в руках действительный "эмпирический" сонет Брюсова, стремился к его более "правильному", идеальному воплощению. Поэтому "или безмолвствовать" лучше чем брюсовское "иль мирно спать", — это ведь непосредственно из северных мифов; и "прясть" лучше чем "петь". Самая значительная поправка в этом ряду, особенно при том, что сонет мифо-поэтический и автобиографический - заключительное слово терцетов: "страсть" вместо брюсовского "медь". Среди аргументов, которые Вяч. Иванов привел в пользу своего варианта, он, быть может, намеренно опустил самый очевидный: "страсть" в середине 1900-х гг. была едва ли не главной доминантой стихов и прозы Брюсова - как "Антония" и близких ему текстов, так и "Огненного ангела", романа с подчеркнуто автобиографическим ключем. "Главное же, центральное брюсовское, страсть, душу его сжегшую", -писала впоследствии 3. Гиппиус.⁵⁰ Будет любопытно задуматься, почему Брюсов, издавая Сонет, ни одного из ивановских предложений не принял.

Иванову следующее примечательное письмо:

Ау! дорогой Вячеслав Иванович, прочтите мой сонет:
Сроднился дух мой с дружественной...
Где отдыхают шепчущие...
С ночным огнем иль с факелом...—

На высоте спокойней и...
Я слушаю таинственные...
Там, в дольной тьме - предательские...
Здесь не люблю судеб нелепых...

С сияньем кормчих звезд царит ли...?
Владеет Эрос духом..., -

И радугу я вижу в ярких...,
И без границ желанная...

Отвечайте же мне — на те же рифмы.⁵¹

То есть, разгадав рифмованные слова, поэт должен был написать на них же ответный сонет. Угадывать, кроме адресата послания, взялся еще и живший в то время на Башне Кузмин. Искали рифмованные слова каждый раздельно. Вяч. Иванов занес в свой дневник от 12 августа 1909 г.: "От Юрия Верховского Сонет без рифм, кот<орый> я прочел без труда, а Кузмин долго с трудом склеивал" (II, с. 788). Рифмованные слова были следующими: Башней - Оры - Авроры - всегдашней - бесстрашней — хоры - своры - шаншей - напевах — мрачность - иноверца - гневах -Прозрачность - сердца.

Почему Вяч. Иванову отгадывать было легче? Сонет Верховского явным образом воспевал мифологизированную Башню и ее реалии. В первом терцете слева от рифмованных слов были назвапы три книги Вяч. Иванова - "По звездам", "Кормчие звезды" и "Эрос"; можно было ждать, что во втором терцете будут содержаться остальные дне. И действительно, в заключительной строке второго терцета уже есть первое слово из двусоставного названия ивановского поэтического сборника "пылающего -"; назвапие книги, в 1909 г. в большой части уже составленной, было "Cor Arciens", то есть "Пылающее сердце". В последпем слове тринадцатой строки названа "Прозрачность", по хронологии вторая, после "Кормчих звезд", книга Вяч. Иванова. Наконец, в первой строке того же терцета назвап пятый раздел "Cor Ardens", озаглавленный "Годица гнева". Так могли быть пайдепы три рифмы терцетов и схема их рифмовки - CDE CDE. Из реалий Башни, высоте которой противопоставлен суетный дол (второй катрен), прежде всего нужно было припомнить семейное издательство Ивановых "Оры", названное так по именам богинь, ведающих сменой времен года; в 1907 г. в нем был издан альманах "Цветник ор", открывающийся посвящением Вяч. Иванова: "Оры, щедрые оры, с весеннею полной кошницей!" (II, с. 335), одну из рифм к "орам" подсказывала не раз дискутируемая на Башне проблема Хора в искусстве.

Вообще ключом к образам сонета Верховского, как и ответного сонета Вяч. Иванова могла быть художественная марка книги поэта "По звездам", которая увидела свет в середине 1909 г. Книгу оформлял Добужинский, завсегдатай еще первого сезона "сред". На титульный лист книги художник поместил изображение башни: сторожевая зубчатая средневековая башня, мощная и широкая у основания и суживающаяся кверху, возвышалась на фоне ночного звездного неба; у ее подножия месяц, а вершина пересекается с Млечным Путем. Этот рисунок вписан в похожий на пирамиду треугольник, обращенный вершиной кверху. Аллегорический смысл рисунка прочитывался достаточно определенно: башня - символ бодрствования и восхождения; Млечный путь - символ пути паломников, исследователей, мистиков, перехода с одного места на другое па земле. Эта символика соответствовала одному из главных башенных тоносон: сама Башня в сознании современника ассоциировалась со звездами, а поэт - со Звездочетом, разгадывающим сокровенный смысл, заключенный в движении звезд (см. стих. Вяч. Иванова "Надпись на исчерченной книге", - II, с. 337. Любопытно, что в одном из сонетов-акростихов, видимо, того же времени, мы находим подобную же игру с названиями ивановских книг и их символами, включая образ поэта-звездочета - см. Приложении II).

"за двусмысленные строки в сонете":⁵²

Ау, мой друг, припомни вместе с Башней
Еще меня, кому не чужды "Оры".
Бывало, гость, я пел здесь до Авроры,
Теперь же стал певупьею всегдашней,⁵³

Что смел вступить в содружеские хоры, -
Так пес дворной, забравшись в гончих своры,
Летит стрелой, что б не узнали шашней.

А впрочем, нет: в теперешних напевах

И сам в себе не вижу иноверца, -

Но присмирел проказник в правых гневах,
И флёр покрыл опасную прозрачность,
Что б не смущать доверчивого сердца. ,

катрена Кузмина.

Содержание сонета Верховского вкратце было следующим: моя поэзия вдохновляется высокими символическими образами, которые открывает дружеское общение па Башне. Кузмин в своем ответном сонете спешил сообщить новость из башенной жизни: раньше он тут засиживался, читая стихи, до утра, а теперь стал постоянным насельником (действительно, с 17 июня 1909 г., пережив драму разрыва с Позняковым, Он стал жить в квартире Вяч. Иванова);⁵⁴ поворот: и моя поэзия стала строже. Вяч. Иванов отвечал сонетом на те же рифмованные слова, но продолжил сонет двойной кодой по схеме ABBA ABBA CDE CDE / EFF FEE с укороченными строками 15 и 18 (как указывалось выше, об этой форме, итальянской но происхождению, Он говорил в Академии стиха весной 1909 г.; позднее, в середине 1920-х годов Он эквистрофически перевел Сонет Микеланджело "A Giovanni, a quel proprio da Pistoia" по схеме АВВА ABBA CDE CDE / EFF FGG). В 14 строках сонета Вяч. Иванов вместил декларацию поэзии "башенного символизма", а коду начал эскизом реальной и одновременно символической жизни на Башне: за окном все больше темнеет августовская ночь, предвещающая осень, но Кузмин садится к роялю играть Бетховена: вечно юное искусство и творчество пересилят наступление тьмы; поторопись и ты, ибо рифмы Сонета, то есть дверь дружбы, открыты (ипыми словами,"отперты" и "разгаданы"); не припяться ли теперь за сочинение стихов терцинами, дантовской формой?⁵⁵ (В "Cor Ardens" есть стихотворная повесть, написанная терципами.) Другой вариант интерпретации: не припяться ли за сложение стихов втроем? Вот текст "ответного сонета" Вяч. Иванова в том варианте, в каком он вошел в "Cor Ardens":

Sonello di risposla

Где отдыхают шепчущие ОРЫ
С ночным огнем иль с факелом АВРОРЫ
В отрадный плен влекусь мечтой ВСЕГДАШНЕ Й... еtс.
Ю. Верховский.

Еще меня, кому не чужды "Оры".
М. Кузмин.

Осенены сторожевою Башней
Свой хоровод окружный водят Оры:

Беседует с Наперсницей всегдашней?

Все радостней, Верховский, все бесстрашней
Меня творят звучащих спутниц хоры.
Их строй заклял Гекаты бледной своры.

Купается в струящихся напевах
Мой юный дух, преодолевший мрачность
Пусть этот век не слышит иноверца;

Пусть гимн любви потонет в буйных гневах:

Ответствует обетам детским сердца.

Coda

Бетховенского скерца
Сейчас Кузмии уронит ливень вешний...
А за окном уж ночи все кромешней.

Не заперта на Башне дружбы дверца,
Живой Сонет, а с нами — Rima Terza!

В 1920 г. Верховский припомнил состязание Сонетов 1909 г. В стихах, посланных Вяч. Иванову, Он продолжил одну из идей его ответного Сонета: обмен рифмами в стихах подобен поцелую дружбы в жизпи:

Друг мой, некогда мы упредили крылатою рифмой
⁵⁶

До сих пор рассматривались Онубликованные сонеты и сонетпые ответы; теперь мы остановимся па нескольких эпизодах Сонетпой истории, в печати неизвестных. Они восстанавливаются по материалам Римского архива Вяч. Иванова.

Один из них, хронологически последний - сонетный ответ, написанный Вяч. Ивановым в 1932 г. в Риме. Двадцатилетний сын поэта Димитрий увлекался сложением сонетов на французском и немецком языке, и к празднику св. Вячеслава 28 сентября приветствовал отца французским сонетом (схема ABBA ABBA CCD EED), в котором зарифмовал имена духовного покровителя своего отца - чешского мученика - и древнеафинской богини. Вяч. Иванов написал на те же рифмы Сонетный ответ; насколько известно, это его единственный стихотворный текст, сочиненный на французском языке.

Два других эпизода относятся к маю-июлю 1915 г. Предыстория первого такова.

"сред" на петербургской Башне, он, случалось, избирался их председателем; как и позднее, после переезда в Москву, ему порой приходилось в качестве выборного председатели "заведывать" чтением поэтов.⁵⁷ С 1914 г. он разделял с Вяч. Ивановым его московскую квартиру; стиль жизни на Зубовском бульваре, 25, характеризуется в письмах Эрна к жене.⁵⁸

Зимой и весной 1915 г. Эрна и семья Ивановых активно сотрудничали в журнале "Бульвар и Переулок". Журнал этот, хотя и создавался как рукописный, был важным явлением интеллектуальной культуры своего времени, сопрягая воедино творчество и быт, переключая через ироническое острапепие "послндние вопросы" политики и философии в игровой план.⁵⁹ Вяч. Иванов открыл журнал стихотворением "Бедный Викинг" ("Жил на свете викинг бедный..."); по форме это пастишь известного пушкинского текста, а по содержанию - духовная биография Эрна. Особый смысл стоял за именем, за которым скрывался здесь Вяч. Иванов: Фрина. Это имя принадлежало гетэре (таково правописание автора), прославленной, по преданию, самим Апеллесом, изобразившим ее в виде выходящей из моря Афродиты - это, таким образом, намек на книгу об Афродите-Урании, над которой в это время' философ работал. В то же время "гетЭРа фРиНа" - анаграмма имени персонажа, которому посвящено само стихотворение.⁶⁰

К интересующему нас эпизоду самое непосредственное отношение имел псевдоним, избранный в журнале самим Эрном - "Гуляющий слон"; от имени слона велось полемическое повествование в статье философа, следующей за ивановским стихотворение.⁶¹ "слон" был прозвищем Эрна в ивановском кругу, несмотря (или благодаря?) его рыцарственной внешности. Это прозвище вновь стало предметом игры весной 1915 г., когда после долгих ожидапий и формальных хлОнот Эрн наконец защитил диссертацию о Розмини на историческом факультете Московского университета и когда перед ним открылась карьера и, с нового учебного года, место приват-доцента в столичном университете. Вернувшись на Зубовский бульвар после успешного магистерского диспута, Эрн нашел на своем столе, рядом с цветами, деревянную фигурку слона, сделанную С. К. Шварсалоном, пасынком Вяч. Иванова (ВГ, с. 624).

В связи с тем же долгожданным профессорством поздравить Эрна решил Вяч. Иванов и 10. Верховский. Их университетская карьера, как казалось, складывалась пока менее успешно: Вяч. Иванов читал лекции на Высших женских курсах, а Верховский с 1915 г. преподавал в Московском народном упиверситете. Комизм ситуации состоял в том, что прозвищем Верховского (в свое время изобретенным Ремизовым)⁶² было "Слон Слонович".

Подарком по торжественному поводу стал шутливый Сонет, написанный обоими поэтами "в две руки" экспромтом; в подпосном экземпляре строки, сочиненные Вяч. Ивановым, были подчеркнуты красным карандашом, а строки, принадлежащие Верховскому, карандашом синим. Благодаря этой маркировке можно наглядно представить, как писался сонет. Три строки первого катрена сочинил Вяч. Иванов, задав тему, размер и схему рифмовки аВВа. Четвертую строку, а затем и второй катрен продолжил Верховский, найдя три рифмы к прозвищу "слон": ноклон -Аполлон - небосклон.

Первый терцет вновь писал Вяч. Иванов (схема CdC), распространившись и на второй терцет, по остановил перо перед последним - несложным - рифмованным словом его первой строки, которое Верховский, видимо, сразу подобрал.

систр, египетский инструмент из звенящих пластинок; удел Иванова и Верховского - играть на этом низменном подобии лиры, а Эрна, достигнувшего уже университетского Олимпа - на контрабасе, серьезном симфОническом инструменте. Наконец, оба поэта написали финальную строку, но предпочтена оказалась более острая концовка Вяч. Иванова. Вот текст этого сонета, курсивом выделен текст Вяч. Иванова, прямым набором — Верховского.

Известно, что слоны в диковинку у нас.

Крылов.

Кавказского Слона заезжий Слон
Не заслонил слоняясь по столице

Хотел мой слон отвесить тут⁶³ поклон

И прочь уйти. Но просит⁶⁴ Аполлон

Сидит Поэт, вздыхает по синице,-
А журавли взлетают в небосклон!..

Когда б и я московским стал магистром, —
По ступеням взобрался б на Парнас—

Нет! Двух слонов не вместе водят нас
По ярмаркам бряцать мне сиплым систром.
Тебе - пилить доцентский контрабас.

⁶⁶ Фрина⁶⁷

21 мая 1915.

В июне - начале июля того же 1915 г. Вяч. Иванов написал мелопею "Человек", едва ли не центральное произведение как самого поэта, так и всего философского крыла русского символизма. Третью часть поэмы составлял венок сонетов "Два града"; его автограф, хранящийся в Римском архиве, позволяет судить об одном из первых и решающих моментов создания Сонетной короны.

В отличие от того, как писался венок в 1909 г., в 1915 г. Вяч. Иванов пачал с того, что стал продумывать форму магистрала. Когда рифмы магистрала окончательно сложились (схема аВВа аВВа CcIC CdC), поэт набросал карандашом последний вариант па отдельном листочке, а в его нижней части повторил рифмованные слова в четных строках терцетов (cl - d) и стал подбирать к ним рифмы - при такой схеме рифмовки для распространения магистрала па четырнадцать сонетов предстояло найти в терцетах восемь новых рифм d d и шестнадцать новых рифм С С.

Эта техническая сторона мало затруднила Вяч. Иванова: он выписал в столбик значительно больше необходимого; из этих слов в десятый сонет пошли рифмованные слова себя - истребя - трубя - гребя, в тринадцатый сонет - возлюби - скорбя - губя - Тебя.

Можно предположить, что это тоже был своего рода эксперимент: проверить себя на точность, на плотность, сгущенность, концентрированность слова в сонетном магистрале - перед тем как магистрал, как пекий кристаллический цветок, выстроит вокруг каждой из своих жестких граней новые четырнадцать сонетов. Вот транскрипция этого автографа:

Горят под прахом, пеплом, морем, льдом
Былого отреченные страницы.
Слышней колеблят пращуры гробницы:

Последних чар не довершит Содом;
ТорОнит Зверь пришествие Блудницы
Избранники вослед Отроковицы,
По ступеням восходят в Отчий Дом.

Возводит злоба любящих себя
До ненависти к Богу замок Ада.

Солима кущи зиждут Божьи чада
Самозабвенно Агнца возлюбя.

себя — возлюбя
губя гребя рубя
дробя расшибя трубя
клубя истребя долбя

л. об.:

Ardent sub pulvere, cinere, mari, glacie
aevi praeteriti prohibitae paginae
Clarius concutiunt avi sepulcra
⁶⁸ ante iudicium.

Ultima incantamenta nondum confecit ⁶⁹ Sodom,
excitat Bestia Meretricis adventum.

gradibus ascendunt in Patriam Domum.⁷⁰

Aemulantur aedificare amores duo duas civitates⁷¹
Extollit⁷² odium amantium sui
⁷³

Solymorum tabernacula struunt Dei liberi,
usque ad contemptum sui Agni diligentes⁷⁴
Is mortuus est, cui nee calor inest nee frigus.

Даже сейчас, после работ о стихе М. Л. Гаспарова, непросто оценить значительность того обстоятельства, что протагонисты серебряного века объединяли в своем лице стиховедов и стихотворцев, поэтов и мыслителей, смелых творцов и строгих кабинетных ученых. Их духовная свобода и направленный на самые неожиданные аспекты действительности универсализм могут быть сопоставлены лишь с немецким романтизмом.⁷⁵ мог практически одновременно принадлежать сфере игры, несерьезного, бытового и вечного, всеобщего, религиозно-философского.

Вместе с тем рассмотрение нескольких эпизодов поэтической жизни эпохи — сонетных состязаний и ответных сонетов — позволяет увидеть важные аспекты взаимосвязи рифмы, ритма и содержания. ШОненгауэр был не совсем прав, когда осмеивал представление, что "поэт только вполовину ответственен за то, что он говорит; за другую половину ответственны размер и рифма". Сонетные рифмы — не просто "материя стиха", это большая культурпая традиция, значимая для поэтов. Чтобы увидеть, как для Сонетистов серебряного века - Вяч. Иванова, прежде всего — представлялось соотношение рифмы и смысла, формы и художественного задания следует также обратиться к рассмотрению последовательных редакций и вариантов их стихотворений. К этому вопросу мы перейдем в следующей статье.

Примечания

¹ К. Вишневский. Разнообразие формы русского сонета. // Russian Verse Theory. Proceedings of the 1987 Conference at UCLA. Editors B. P. Scherr, D. S. Worth. Columbus 1989.

² К. Герасимов. Сонет Вячеслава Иванова "Поэт" в русской поэтической традиции. // Viaceslav Ivanov. Russischer Dichter - europaischer Kulturphilosoph. Heidelberg 1993, с 164. Андрей Белый в 1916 г. насчитал "до 160" ивановских сонетов ("Поэзия слова". Пб. 1922 с. 121, сноска 1). Подсчеты Белого не противоречат данным К. Герасимова: в последней поэтической книге Вяч. Иванова "Свет вечерний" (1962), которую Белый, естественно, не мог знать, 43 сонета; еще несколько десятков - в томе 4 Брюссельского собрания сочинений и последних публикациях. Между прочим, нельзя не пожалеть об Онечатках в эрудированной статье Е. Г. Эткинда "Сонеты Вячеслава Иванова", где указывается, что Вяч. Иванов "создал более 70-ти сонетов" (Е. Г. Эткинд. "Там, внутри. О русской поэзии XX века. Очерки". СПб. 1997, с. 149). Онечатки могут ввести в заблуждения и относительно других протагонистов символизма: на той же странице Анненскому приписано 24 сонета, Волоившу - 23, а Бальмонту - 44 (так!).

³

⁴ А. Горнфельд. Сонет. // ЭнциклОнедический словарь Брокгауз и Ефрона. Т. ХХХа, СПб. 1900, с. 860.

⁵ Цит. по кн.: Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966). Москва - Турин 1996 с. 13. Вариант с незначительными разночтениями см. в "Вопросах литературы " 1989, 2, с. 186.

⁶ "Еще покорный ваш вассал,/ Я шлю подарок сюзерену, / И горд и счастлив тем, что Сену / Гранитом русским оковал! "- В. Брюсов. Собр. соч., т. 3. М. 1974, с. 214. "Верным вассалом" ("fidele vassal") называл себя Брюсов и в вариантах (неотосланных?) письма к Верлену декабря 1894 / января 1895 г. // В. Брюсов.

Письма из рабочих тетрадей. Публикация СИ. Гиндина. В: Литературное наследство. Т. 98. М. 1991, с. 641, 642 (далее тома серии цитируются в тексте подсокращегашм ЛН).

⁷ "На экземпляре переводов из Петрарки" 5 февраля 1915 г. // Русско-итальянский архив. Tpeirro 1997, с. 530.

⁸ М. Л. Гаспаров. "Синтетика поэзии" в сонетах Брюсова. // Избранные труды. Т. 2. М. 1997, с. 320.

⁹ Цит. по "Новому Л1ггературиому обозрению" 10 (1994), с. 7.

¹⁰ В "Cor Ardens" вошло как третье стихотворение цикла "Поэту". Об этом стих. см. D. Mickiewicz. Viacheslav Ivanov's "Apollini": A Moment in Modernist Poetics. In: The Silver Age in Russian Literature. Selected Papers from the Fourth World Congress for Soviet and East European Studies, Harrogate 1990, London and New York 1992, pp. 74-103.

¹¹ Спорады. IV О лирике. - III, с. 119. Близкие идеи находим в сонете "Явная тайна" (1917): "И возжелшг я вспомнить лад напевный / И славить мир. Но сердце берегло / Свой талисман, мне вверенный царевной, - / Дар Ариаднин: Имя и число" (III, с. 651).

¹²

¹³ Состав "Итальянских сонетов" следующий: "Адриатика" (рифмовка аВВааВВа CdC dCd), "Баркарола" (рифмовка AbbA AbbA CCd EEd), "Лагуна" (рифмовка AbbA AbbA ccD eDe), "La Pineta" (рифмовка AbbA AbbA CdC dEE), "Вечеря, Леонардо" (рифмовка ABBA ABBA CDC DCD), "II Gigante" (рифмовка аВВа аВВа CCd EEd), "Magnificat, Боттичелли" (рифмовка аВВа аВВа cDc DcD),"Maris Stella" (рифмовка аВВа аВВа CCd EdE), "Весна" (рифмовка AbbA AbbA CdC dEE), "La Superba" (рифмовка AbbA AbbA cDc DcD), "Кипарис" (рифмовка аВВа аВВа ccD eeD), "Лунный плен" (АВВА ABBA CDE EDC), "Speculum Dianae" (рифмовка аВВа аВВа CdC dCd), "L'Arco Muto" (рифмовка аВВа аВВа ccD eDe), "Субиако" (рифмовка аВаВ аВаВ CCd EdE), "Монастыр#в Субиако" (рифмовка аВаВ аВаВ CCd EdE), "Колизей" (рифмовка аВаВ аВаВ CdC dEE), "La Stanza della Disputa" (рифмовка аВаВ аВаВ cDc DcD), "Сикстинская Капелла" (рифмовка аВВА аВВа CCd CCd), "Сиракузы""(рифмовка аВаВ аВВа cDc DcD), "Таормина" (рифмовка аВВа аВВа CCd EdE), "Ностальгия" (рифмовка АЬАЬ аВВа CdC dCd) -как видим, катреш>1 в 16-ти из 22-х сонетов следуют стильновистской схеме АВВА АВВА, в терцетах же восемь следуют классической рифмовке CDC DCD, один - не менее классической CDE EDC, и 13 - разновидностям рифмовки смежной, порицаемой в первые века истории итальянского сонета, но дОнускаемой в более поздние - см. Pietro G. Beltrami. La metrica Italiana. Bologna 1994, p. 243, nota 54. Примечательно, что сам Вяч. Иванов в лекциях в Поэтической академии говорил, что "внутри итальянской формы мы должны различать строго итальянскую: все строчки с женским окончанием. У нас он будет чередовать мужские окончания. Итальянских сонетов строгого типа не существует" ("Новое литературное обозрение" 10, с. 100).

¹⁴ Недатированное письмо 3. Гинниус к Н. М. Минскому, цит. по статье К. М. Азадовского и А. В. Лаврова "3. Н. Гинниус: метафизика, личность, творчество". // 3. Н. Гиппиус. Сочинения. Л. 1991, с. 8. Ср. также ивановское высказывание: "е anche l'esercizio della poesiaeun ufficio religioso" — О. Синьорелли, Воспоминания, машинОнись в Римском архиве В. И. Иванова, с. 23. Из последних работ о смехе и серьезном у В. С. Соловьева ср. J. D. Kornblatt. On Laughter and VI. So-lov'ev's "Slavic Review" 57 (1998), 3, pp. 563-584.

¹⁵ См. М. Л. Гаспаров. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической академии 1909 г. - "Новое литературное обозрение" 10, с. 89-91.

¹⁶ "Завтра у меня т<ак> наз<ываемая> "Поэтическая академия" - т. е. лекции молодых поэтов о поэтич<еских> формах, и я несвободен уже с 7 ч." - писал Вяч. Иванов к С. П. Каблукову 7 апреля 1909 г. - ГПБ ф. 322 № 3 л. 169 об.

¹⁷ Письмо В. В. Гофмана к А. А. Шемшурину от 27. 4. 1909 г. - ЛН 92: 2, с. 492.

¹⁸ "Вячеслав Иванов." // Русская литература XX века. Под ред. проф. С. А. Венгерова. М. 1917, с. 120; А. Белый. "Поэзия слова"., с. 34. См. также Вл. Пяст. Встречи. М. 1997, с. 100-101 и др. Между прочим, Пяст сообщал, что лекции были полностью записаны Мосоловым, эти записи, видимо, пронали.

¹⁹ Саша Черный. Русский язык (Сцены не для сцены). II Русская литература XX века в зеркале пародии. Антология, М. 1993, с. 94-95.

²⁰ В. Ходасевич Собр. соч. в четырех томах. Т. 4, М. 1997, с. 31. Как указывает В. Молодяков, эти четыре рифмы Брюсов использовал в сонетах "Под свод небес" и "Молитва" (В. Брюсов. Неизданное и несобранное. М. 1998, с. 285).

²¹ М. Л. Гаспаров. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической академии 1909 г., с. 91.

²²

²³ А. Шишкин. Симпосион на петербургской Башне. // Русские пиры. СПб. 1998, с. 343.

²⁴ Цит. по публикации Р. Тименчика // Известия АН СССР Серия лит. и яз. 1987, т. 46, вып. 1 с. 59.

²⁵ См. подробнее в моей статье "Русский венок сонетов: истоки, форма и смысл." - "Russica Romana", 2 (1995).

²⁶ Итальянскому термшгу sonetti di risposta соответствует французский bouts rimes, который, однако, появляется в ином поэтическом контексте. Изобретение bouts rimes датируется 1625 или, что более вероятно, 1648 годом. В 1649 в книге участвовали Boisrobert, Benserade, Calprenede, Tristan, Des-marais, Sarrasin. Историк фрашдузского сонета выделяет два направления среди сочинителей этой формы: "ils traitaient un sujet donne sur des rimes choisies pour obliger a reunir les idees les plus baroques el les plus incompatibles; ainsi celles dont ont usa pour pleurer le trepas de l'hcureux oiseau furent: chicane (ябеда, придирка) -capot (покрышка) - pot (горшок) - soutane (ряса) - diaphane (прозрачный) - tripot (игорный дом) - chabot ("широколобка", вид рыбы) - profane - coquemar (чайник) - jaquemar (бронзовый или деревяш(ый человечек, отбивающий время в старинных часах) - barbe (борода) - debris (развалины) - Barbc (имя) - lambris (обшивка стены); ou bien ils traitaient les sujets les plus differrents sur les memes rimes; ainsisur: croc (клык) - rubriquc - fabrique (выделка) - roc (скала) - escroc (жулик) - nique (насмехаться) - politique - froc (ряса) - Loche ("вьюн", вид рыбы) - poche (карман) - eau (вода) - leche (тОнкий ломтик; подхалимство) - meche (фитиль, прядь волос) - berceau (колыбель) - six sonnets chantent: l'amour, le tonnerre, le vin et la mort de Philis" - Max Jasinski. Histoire du sonnet en France. Geneve 1970, p. 139.

²⁷ Цит. по публикации 3. Д. Давыдова, В. П. Купченко "М. Волошин. Рассказ о Черубине де Габриак". // Памятники культуры. Новые открытия. 1988. М. 1989, с. 55. Из процитированного текста можно понять, что между Гумилевым и Дмитриевой происходили еще другие обмены сонетами. Ответный сонет Дмитриевой в том же 1909 г. написал С. К. Маковский при участи Волошина — см. там же, с. 46, 50; он опубликован в сб. "На рассвете". Казань 1910, с. 5.

²⁸ Цит. по публикации Р. Тименчика. // Известия АН СССР, Серия лит. и яз. 1987, т. 46, вып. 1 с. 61

²⁹ Ср. М. Л. Гаспаров. Русский стих 1890-х - 1925 годов в комментариях. М. 1993, с. 210.

³⁰ II sonetto italiano. Milano 1985, I, p. 22.

³¹ В дневнике Кузмина от 24 января 1909 г. отмечено: "Вячеслав на меня кричал за сонет к Брюсову" (цит. по комментариям Н. Богомолова в ки. М. Кузмин. Стихотворения. СПб. 1996, с. 716); о причине такого поведения Вяч. Иванова остается догадываться.

³² Цит. но примечаниям В. Купченко в кн.: М. Волошин, Стихотворения и поэмы, с. 657.

³³ "Ответ Бальмонту" Иванова - 1 июня 1915 г.; но сонет Брюсова имел подзаголовок "В ответ К. Бальмонту и Вяч. Иванову", то есть был сочинен последним. Сдвиг на один день мог произойти, как предполагает В. Молодяков, при датировке задним числом (В. Брюсов. Неизданное и несобранное, с. 284).

³⁴ Город на Неве именовался "Петрополем" уже в Петровскую эпоху (см. Б. А. Успенский. Избр. труды. М. 1996, с. 137), но в брюсовском сонете, ввиду вышесказанного, "Петрополь" появляется в определенном пушкинском контексте.

³⁵ Сонеты эти стали предметом специального рассмотрения М. Wachtel. The "Responsive Poetics" of V. Ivanov. - "Russian Literature" XLIV (1998), p. 308-313.

³⁶ M. П. Прянишникова, О. М. Томпакова. "А. Н. Скрябин. Летопись жизни и творчества". М. 1985, с. 240.

³⁷ См. например в этой связи письмо В. И. Иванова к о. П. Флоренскому от 11 мая 1915 г. // Вячеслав Иванов. Архивные материалы и исследования. М. 1999, с. 101-104 и прим. 18-21.

³⁸

³⁹ И. Анненский. Книги отражений, с. 336-337.

⁴⁰ В. Брюсов. Собр. соч., т. 1. М. 1973, с. 370. Д-viee ссылки па это издание в тексте.

⁴¹ У Волошина: на землю - отражать - внемлю - задержать/ трубы - гроза - глаза - губы / вода - вырастая - вода - перебивая / на дне - разлуки - во мне - муки /суетой - глубоко - надо мной - око; у Брюсова: на землю - отражать - внемлю - удержат!)/ трубы - грозой - губы - глухой / вода - вырастая - иода - сменяя / в глубине - онасеиье - во мне - мученья / суетой - глубоко - надо мной - око - ЛИ 98: 2, с. 277-278. Статистически это превосходит верхний порог показателя точности и вольности, который М. Л. Гаснаров предложил в статье "Брюсов и подстрочник" - 58 н 32 (Избранные труды, т. 2. М. 1997, с. 132).

⁴²

⁴³ Конечно, как для Брюсова, так и для Вяч. Иванова французская лексика не была отделена от русской, но загадка благодаря этому становилась еще сложнее.

⁴⁴ См. Жан Кассу. Энциклопедия символизма. М. 1998, с. 120.

⁴⁵ Случай "расселин / расщелин" считаем за близкий лексический вариант.

⁴⁶ Что также превосходит показателя точности и вольности М. Л. Гаспарова -см. примеч. 41.

⁴⁷"ласке" рифмы было написано еще в замечательном стихотворении о философии рифмы у Баратынского, "Среди безжизненного сна...". Топос рифмы как coitus'a, присутствующий, в частности, в "Пригожей поварихе" М. Чулкова (М. 1987 с. 308) или в "Тени Баркова" оставляем в стороне.

⁴⁸ М. Л. Гаспаров. "Синтетика поэзии" в сонетах Брюсова. // М. Л. Гаспаров. Избранные труды. Т. 2, с. 312.

⁴⁹ См. статьи "Две стихии в современном символизме", 1908 — II, с. 539; "О границах искусства", 1913 — II, с. 635

⁵⁰ 3. Гинниус. Одержимый (О Брюсоне) // 3. Гинниус. Живые лица. Тбилиси, 1991, с. 54.

⁵¹Цит. но кн.: М. Кузмин!. Избранные произведения. Л. 1990, с. 519-520.

⁵²

⁵³ Лишь в латинском и немецком языке слово "соловей" женского рода, во всех главных европейских языках оно мужского рода.

⁵⁴ Н. А. Богомолов, Джон Э. Малмстад. Михаил Кузмии: искусство, жизнь, эпоха. М. 1996, с. 146.

⁵⁵ В итальянском стихосложении терцинами писались также сонетные терцеты, см. Pietro G. Beltrami. La metrica Ilaliana.

⁵⁶ МашинОнись в Римском архиве В. И. Иванова, п. Верховский. Стихотворение озаглавлено так: Вячеславу Иванову ночь на 27. VI/10. VII 920.

⁵⁷ Онисание одного такого вечера см. в письме Эрна к Е. Д. Эрк от 13 февраля 1911 г. — Взыскующие града. Хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках. Сост. В. И. Кейдан. М. 1997, с. 341. Далее это издание обозначается сокращением "ВГ".

⁵⁸ "Обедаю с Вячеславом (Лидия на курсах), н мы, можно сказать, на свободе высказываем самые невероятные гшютезы и прогнозы о ходе военных действий, о роли славянства, о православии, о католичестве, о германизме, <нрзб.>, — все это в самом мирном тоне, без малейших споров. Потом я Онять занимаюсь (надвигаются уже лекции), а к вечеру кто-нибудь приходит, чаще всего М<иколай> А<лександрОнич> <Бердяен>" (от 13 сентября 1914 - ВГ, с. 595). "Вчера я пере брался в свою настоящую комнату, которую Марья Михайловна <3амятнииа> сумела очень мило обсташггь. На столе расставила фотографии, повесила икону с ламнадкой <...>. Вчера Вячеслав заставил меня прочесть ему письма "об имяславии". От второго письма он пришел в настоянии"! восторг, и это еще раз возбудило во мне желание в ближайшие же месяцт>1 написать все письма" (от 15 сентября 1914 - ВГ, с. 596). "В доме за последнее время необыкновенно возросло количество философских разговоров. Вячеслав все пытает меня о Канте. Все Ивановы относятся ко мне с самой трогательной заботливостью" (от 13 октября 1914 - ВГ, с. 600). "Народу ходит много, каждый вечер кто-нибудь да сидит. Вячеслав Иванович с величайшею своею умелостью ведет всякие свои тонкие разговоры" (от 13 января 1915 — ВГ, с. 609). "В два дня (позавчера и вчера) я написал большой фельетон — 9 стр., ответ Бердяеву. Он с яростью напал на нас вчера в фельетоне "О вечно бабьем в русской душе" и нужно было ему отвечать. <...> Когда я читал статью Ивановым - они дико смеялись, Вячеслав от смеха наливался кровью до того, что я переставал читать" (от 20 января 1915 - ВГ, с. 611). "Мы живем очень дружно. Вяч. Иванович каждый день читает новые стихи. Каждую ночь рождает их. У него образуется чудесный цикл эфирных стихов, изумительно нежных и тонких" (от 25 января 1915 - ВГ, с. 612). Между прочим, среди этих ешхов одно, о философии дружбы ("Свершается Церковь когда / Друг другу в глаза мм глядим" - III, с. 215-216), было посвящено Эрну - "сладость и свет духовного с ним общения - таков был сокровенный замысел этих строк", -пояснял в 1917 г. Вяч. Иванов — см. Памяти Эрна. Черновик. // Вячеслав Иванов. Архивные материалы и исследования, с. 115.

⁵⁹ Вера Проскурина. РукОнисный журнал "Бульвар и переулок". - "Новое литературное обозрение" 10 (1994), с. 193.

⁶⁰ "Бульвар и переулок", с. 181-184, 199-200.

⁶¹ Вот начало статьи: "С Башни я спустился на Бульвар, чтобы совершить свою обычную прогулку. От долгого сидения у меня застоялись все четыре стОны. Я шел и думал о многих вещах. Дойдя до Переулка, мне захотелось повидать нескольких друзей своих переулочников, -друзей, хотя и совсем другой Породы. Но увы! дорога к друзьям была "прекращена". Когда я взглянгул как следует на заграждения, у меня хобот и хвост опустились от смущения"// Рукописный журнал "Бульвар и переулок", с. 200.

⁶² Встречи. Петербургский буерак. // А. Ремизов. Огонь вещей. М. 1989, с. 370.

⁶³ было: здесь.

⁶⁴ хочет.

⁶⁵ было: Тебе - тащить доцентский тарантас!

⁶⁶ было:

⁶⁷ было: В. И.

⁶⁸ было: came vestire.

⁶⁹ было:

⁷⁰ было: Domum Patriam.

⁷¹ было: civitates duas.

⁷² Acdificat.

⁷³ было: Infcrnorum Castellum.

⁷⁴ было:

⁷⁵ См. С. С. Аверинцев. О самоопределении литературного субъекта в русском символизме. - Wiener Slavistiches Jahrbuch 43 (1997), с. 10-11.

ПРИЛОЖЕНИЕ I

1. Сонет Гумилева (1909)

Тебе бродить но солнечным лугам / Зеленых трав, смеясь, раздвинуть степы! / Так любят льнуть серебряные пепы / К твоим нагим и маленьким погам. // Весной в лесах звучит зелепый гам / Все чувствуют дыханье перемены, / Больпы лупой, прОносятся гиены, / И пляски змей странны но вечерам.// Как белая восторжепная птица, / В груди огонь желанья распаля, / Приходишь ты, и мысль твоя томится: //Ты ждешь любви, как влаги ждут поля, / Ты ждешь греха, как воли кобылица, / Ты страсти ждешь, как осени земля!

Закрыли путь к пескошенным лугам, / Темничные, пезыблемые стены; / Не видеть мне морских оналов пепы / Не мять полей моим больным погам.// За окнами не слышать птичий гам, / Как мелкий дождь, все дни без перемены. / Моя душа израненной гиены / Тоскует но нездешним вечерам. // По вечерам, когда поет Жар-птица, / Сиянием весь воздух распаля, / Когда душа от счастия томится, // Когда во мгле сквозь темные поля, / Как дикая степная кобылица, / От радости вздыхает вся земля.

3. Ответный сонет Волошина "Сехмет" (1909)

Влачился депь по выжженным лугам./ Струился зпой. Хребтов сипели степы,/ Шли облака, взметая клочья пепы/ На горный кряж. (Доступный чьим погам?) // Чей голос с гор звепел сквозь знойный гам / Цикад и ос? Кто мыслил перемены?/ Кто узкой грудью, с профилем гиепы,/ Лик обращал навстречу вечерам?// Теперь па дол ночная пала птица, / Край запада луною распаля. / И перст путей блуждает и томится...// Чу! В темной мгле (померкпули ноля...) / Далеко ржет и долго кобылица, / И трепетом ответствует земля.

4. Сонет Волошина "Облака" (1909)

Злой глуше и тусклей. / А по степям несется бег коней, / Как темный лёт разгпеваипых Эрнний. // И сбросил гнев тяжелый гром с плеча, / И, ярость вод на долы расточа, / Отходит прочь. Равнины медпо-буры. // В морях зари чернеет кровь богов. / И длинные встают меж облаков / Сыны огня и сумрака - ассуры.

5. Ответный сонет Гумилева (1909)

Нежданно пал на наши рощи иней, / Он не сходил так много-много дней, / И полз туман, и делались теспей / От сорпых трав просветы пальм и пиний. // Гортапи жег пахучий яд глициний, / И стыла кровь, и взор глядел тусклей, / Когда у стен раздался храп коней, / Блеснула сталь, пронесся крик Эрнний. // Звериный плащ полуспустив с плеча, / Запасы стрел еще пе расточа, / Как груды скал, задумчивы и буры, // Они пришли, губители богов, / Соперники летучих облаков,/ Неистовые воины Ассуры.

6. Сонет Гумилева "Судный день" (1909)

Раскроется серебряная книга, / Пылающая магия полудней,/ И станет храмом брошенная рига, / Где, нищий, я дремал во мраке будней. // Священных схим озлобленный расстрига, / Я припял мир и горестпый и трудный, / Но тяжкая на грудь легла верига, / Я вижу свет... то день подходит Судный. // Не смирну, не бдолах, пе кость слоновью / Я приношу зовущему пророку - / Багряный ток из виноградин сердца // И он во мне поймет единоверца, / Залитого, как он, во славу Рока / Блаженно-расточаемою кровью.

Не верь, ноэт, что гимпам учит книга: / Их боги ткут из золота полудней. / Мы - нива; время - жнец; потомство - рига. / Потомкам - цеп трудолюбивых будней; // Коль светлых Муз ты жрец, а пе расстрига / (Пусть жизнь мрачней, година мпоготрудпей), - / Твой умный долг — веселье, не верига. / Молва возропщет; Слава - правосудией. // Оставим, друг, задумчивость слоновью / Мыслителям, а лышпый гнев — пророку: / Песнь согласим с биеньем сладким сердца! // В поэте мы найдем единоверца / Какому б век повинен не был року / и Розу напитаем пашей кровью.

8. Сонет Волошина "Петербург" (1915)

Над призрачным и вещим Петербургом / Склоняет ночь край мертвенных хламид. / В челпе их два. И старший говорит: / "Люблю сей град, открытый зимпим пургам / На тонях вод, закованных в гранит. / Он создан был безумным Демиургом. / Вот конь его и змей между копыт. / Конь змею - "Сгинь!", а змей в ответ: "Resurgam!" / Судьба империи в двойной борьбе: / Здесь бунт, - там строй; здесь бред, - там клич судьбе. / Но вот сто лет в стране цветут Рифейскои / Ликеев мирт и строгий лавр палестр".../ И глядя вверх па шпиль адмиралтейский, / Сказал другой: "Вы правы, граф де Местр".

9. Вяч. Иванов. "Ответ Бальмонту" (1915)

"Царьград" - / Константиноноль; он же -Византия. / И хочет обповленная Россия / Славянским звуком славить "Петроград". // Прилично ли, на память о хирурге, / Здоровому влачить больничный бинт?.. / Чем опоил нас из голландских пинт // Наш медный Демиург? Но в Петербурге / Околдовал туманом лабиринт / Живую душу. Patria, resurge!

10. В. Брюсов. "Петербург - Петроград — ПетрОноль. В ответ К. Бальмонту и Вяч. Иванову". 31 мая 1915

Верша пред миром подвиг демиурга, / В Россию Петр преобразил Москву. / Громя врагов, закОны естеству / Он полагал с могуществом теурга. // В нем жил дух Кесаря, и дух Ликурга, / И дух Орфея - в грезу наяву / Он обратил пустынную Неву,/ Над пей прозрев громады Петербурга. // Сказал - и вдруг все изменило вид: / Дворцы и храмы встали, лег гранит / И мшистый остров скрыли дуб и тОноль. // Нет! чужды чуду, вставшему из блат,/ Голландский "Питер", как и русский "град", / Ему к лицу — всемирное "ПетрОноль"!

11. В. Брюсов. "На смерть Скрябина" (1915)

Он не искал — минутпо позабавить, / Напевами утешить и пленить; / Мечтал о высшем: Божество прославить / И бездны духа в звуках озарить. // Металл мелодий он посмел расплавить /И в формы новые хотел излить; / Он пеустанно жаждал жить и жить,/ Чтоб завершенным памятник поставить, // Но судит Рок. Не будет кОнчен труд! / Расплавленный металл бесцельно стынет: / Никто его, никто в русло не двинет... //И в дни, когда Война вершит свой суд / И мысль успела с жатвой трупов сжиться, - / Вот с этой смертью сердце не мирится!

Осиротела Музыка. И с ней / Поэзия, сестра, осиротела. / Потух цветок волшебпый, у предела / Их смежных царств, а пала ночь темней // На взморие, где новозданных дней / Всплывал ковчег таинственный. Истлела / От тОнких молний духа риза тела, / Отдав огонь Источнику огней. // Исторг ли Рок, орлицей зоркой рея, / У дерзкого святыню Прометея? / Иль персть Онламенил язык небес? // Кто скажет: побежден иль победитель, / По ком, - немея кладбищем чудес, - / Шептаньем лавров плачет муз обитель?

ПРИЛОЖЕНИЕ II

Д. Иванов Сонет

Un roman, Chef et Chat, me tient tout haletant

C'est par la prose done, dans l'habit d'un росте,
Que je pourrois chanter en cejour vous fctant.

Je ne le ferai point. Je rcnonce partant
A digncment parler dc vous, supreme theme,
¹
Et que naisse un eclair de ce choc eclatant.

Vous avez desire, tendance catholique,
De la fete orthodoxe une sainte rcplique
Et le 28 septembre est du Saint Venceslas

offrande
Vous la donner ainsi qu'il faut que je la rende.
Et mon souhait

Demetrius Venceslas

¹ Встреча (греч. ).

Вячеслав Иванов Ответный сонет

Sonnet de replique Bouts - rimes

Confrere, ce roman me tient tout haletant
Dont l'occulte valeur est obscure a vous-mcme,
Mais qui s'cpanouit en merveilleux poeme
Sous mes yeux de lecleur surpris. C'est qu'en fetant

Son triomphe futur, tandis que le grand theme
Se revet de la chair, par le saint apanteme
Du genie et de l'Ange en rayon eclatant.

Harmonieux roseau, lui donne sa replique
Pareille aux voeux d'enfant du pieux Venceslas.

Dc mon bon horoscope accueillez done l'offrande,
Et pour que votre effort de poete le rende

V. I.

L'Assunta sul Renon le 29 Sept bre 1932

Д. В. Иванов. Фрагмент из воспоминаний

Переписка в стихах была некоторое время обычна в семье. 28 сентября 1932 г. — в депь Св. Вячеслава па Занаде — я поздравил отца с именинами шуточным французским сонетом. На следующий депь отец ответил мне только что написанным, также по-фрапцузски, ответным сонетом. По строгим просодическим правилам, ответный Сонет — должен употреблять те же рифмы и в том же порядке, как в изначальной пьесе. Правилам были послушны отец и сын. Мы проводили всей семьей лето в итальянском Тироле, в горах над Больцано, в маленьком горном местечке Ассупта суль Ренон, в живОнисном шале, уставленном бесчисленными чучелами сов.

В тот год — мне было двадцать лет — я был крайне увлечен работой над романом вскоре, однако, брошенным и забытым. Начинался роман с Онисания концерта известной тогда бельгийской певицы Сюзанн Дапко. Я подробно вспоминал небольшой камерный зал в Академии Санта Чечилия, с его бархатными креслами, многочисленными позолотами, почтенными лакеями в ливреях. На концертах ипогда благоволила присутствовать королева-мать царствующего Виктора Эммануила, седовласая, улыбающаяся Маргарита Савойская. С залом Сапта-Чечи-лия моя семья была связана личными восномипапиями, там исполнялись первые учепические композиции моей сестры Лидии.

— дело шло о романе, действие происходило в Риме, в совремепную эпоху, 30-е гг. писался по-фрапцузски.

Роман, если бы не заглох па третьей главе, должен был Онисывать отношения рассказчика и па несколько лет старшей светской женщины. Они познакомились па приеме у друзей. Начинаются танцы. Перебрасываясь с пею банальными фразами, он смотрит на ее, вдруг столь близкое лицо, замечает, за пудрой и косметикой, маленький прыщик и рождающиеся морщинки. Вдруг из надменной статуи, она превращается в реальное существо, тело тронутое жизнью становится доступным наивным мечтаниям юноши.

Мой отец обрадовался, когда я сообщил ему о своих литературных планах. А мое намерение писать роман его особенно занимало. Он часто, улыбаясь, говорил собеседникам-романистам, что завидует им, что ему бы хотелось тоже предпринять долгий рассказ, "фабулировать", как говорил Гете - с той полной творческой свободой, которая дана их фантазии. Романы он читал с удовольствием и часто задумывался о психологических, да пожалуй и метафизических проблемах, которые они выявляли. Он считал что творец персонажей несет моральную ответственность за них. Он возмущался, например, Львом Николаевичем, присудившим на трагическую смерть Анну Каренину. В те годы он с интересом читал в "Современных записках" романы Сирина, еще не Набокова. Смутно вспоминаются долгие обсуждения Сирина, кажется, "Приглашения на казнь", которые отец вел с О. А. Шор.

О первой строке сонета. Многолетняя дружба семьи с котами подтверждается стихами Вячеслава Иванова, многими цитатами из писем, шуточными "кошачьими" прозвищами. Когда появился посланник журнала "Корона" Херберт Штайпер, он сразу включился в тесный круг кото-любов. После его первых формальпых писем ("глубокоуважаемый господин профессор") обращение в многоязычных письмах редактора "Короны" перешло на крайне неофициальное "саго capogatto" ("дорогой Главный кот") по-итальянски, "chief-cat" по-английски; отсюда в Сонете контаминация "Chef с Chat".

В Сонете появляется вместо je pourrais ("я мог бы") — je pourrois, устарелая форма. Этот архаизм напоминает о моей любви в те годы к Жоакину дю Белле и РОнсару, любви, вполне поощряемой моим отцом.

"apanlhcmc", но русски "анаптема". Неологизм создала О. А. Шор. Историк искусства и философ, она работала над книгой, до сих пор не Онубликованной, где излагала принципы философской системы, одпим из главных элементов которой была Память и иозпапие, рождающееся из встречи Я и Ты. Идея, близкая ивановской формуле Es, ergo sum.

Эти общие искания двух "совОнроспиков", несмотря па автономную мысль у обоих, были началом многолетней творческой дружбы. Вячеслав Иванов высоко ценил крепкость, оригинальность мысли Ольги Шор, но это не мешало ему упрекать ее в недостаточном знании греческого языка. Неологизм "апантема", построенный из греческого корпя "апант" - встреча — вдохновил его к следующим строкам, указывающим на ошибочное употребление по русски в женском роде этого термина, явно должепствующего принадлежать по-гречески среднему роду:

Коль Вам по сердцу девичье
Дать мечте своей обличье
И влюбить в нее мужчин, —

Апантезою: простите,
Апантема — андрогин.
21 октября 1928

В "tendance catholique" уличаю я отца, намекая на присоединение его к католической церкви. Именины Вячеслава Иванова праздновались в семье (скромно) два раза: 4 марта и 28 сентября.

Неустановленный автор.

Сонет-акростих.

Глухой пурпур
В. Иванов.

Я вляется. Пусть путник отплывёт.
Ч елны дрожат. Знай, побежденный с нами,
Е сть пурпурный, неотвратимый свод.

С ердца-солнца - пылающее знамя

А Феб вверху горящими конями
В сё небо в рдяный превратил кивот.

И гралище судьбы! Не бойся моря!
В исит созвездья яркой полосой.

Н а свет вдали за пышней красотой
О традный ход: ликуя, как Мэнада-,
В прозрачность нежных тайн ведёт услада.

(автограф — ИРЛИ ф. 607 N 304, без даты; подписано инициалами Б. Ле; нельзя исключить, что это Б. Леман).