ГОЛУБОЙ ЦВЕТОК
(КОНСПЕКТ ЛЕКЦИИ)
Есть люди, которых томит какая-то память, ими самими не осознанная, но которая может влиять на их творчество, хотя мы часто это не знаем (Так у Платона в его «Пире» и т. д.). Это — лермонтовский «Ангел». С этим фактом мы встречаемся в эпоху романтизма и им может объясниться то, что романтики постоянно устремлялись к прошлому. У них мы видим память о Голубом Цветке и, странное дело, хотя сами романтики теперь большею частью нам далеки, мы помним о Голубом Цветке. Для некоторых (скептиков) Голубой Цветок это — чистое мечтание. Для иных это мечтание, имеющее в себе ценное, это импульс к хорошему — нечто идеальное, хотя нечто заведомо несбыточное.
Большинство знает о Голубом Цветке Шпильгагена, который о нем говорит и как нео-романтик связывает память о нем с первыми романтиками: «Синий цветок никто никогда не видел, но им благоухает вся земля... который глупые люди воспевали в стихах и прозе, а миллионы людей думали и мечтали о нем же молча». Г. Ц. по Шпильгагену это та Душа Мира, которая исходит своей постоянной тоской по Небу.
Но у Новалиса Голубой Цветок уже мистический символ, имеющий определенное значение. Это уже не несбыточное мечтание, но символ, скрывающий целую религиозную систему. Было бы слишком сложно сейчас разбирать, откуда произошел этот символ; но мы знаем, что синий цвет — цвет мистиков. (Владимир Соловьев — «Три свидания» — Небесный цвет на Царице — Душе Мира — Голубой цвет у лермонтовского образа, о котором пишет А. Белый — стихи В. Иванова). Мировая душа (понятая как Вечная Женственность) занимает большое место и в современной поэзии. А. Блок — замечательно, что вне религиозных переживаний возникает этот образ, окрашенный религиозным светом: Сологуб (Дулцинея и Альдонса).
Все Средневековье было проникнуто культом Девы. Но Ренессанс его уничтожает, вызывая сильный индивидуализм, т. е. каждая отдельная личность достигает полноты своего самоопределения в такой степени, что она чувствует себя отделенной от всего мира. Завершение эволюции социальной идеи было бы невозможно без этой индивидуализации (Впрочем, на этом определении не настаиваю). Личность нашла свое я в себе, но нашла слишком эмпирически, и злоупотребила этим — род грехопадения, которое можно искупить только посредством развития религиозного творчества — создания нового религиозного сознания. Чрезмерное развитие индивидуальных восприятий уничтожило чувствование связей всех с Матерью-Землей, и отсюда падение культа Богоматери. (В католической церкви это чувство никогда не замирало).
С чувством Мировой Души связано все наиболее живое в поэтическом — лирическом творчестве.
Новалис является тем живым, что связывает нас с романтизмом. Это первый перед последним проникновением в тайну Мировой Души, «Когда мы, мертвые, воскреснем» именно ставит упрек в непонимании Души Мира).
В Новалисе намечаются возможности христианского поэта нового времени. Но в нем научились видеть не только носителя романтической идеи, понятой как положительная ценность, но и одного из крупнейших поэтов.
«Он не был императором, но он мог бы быть им». Эти слова, так как и вообще многое о Новалисе, были для всех загадкой. Думается, что Гете подразумевал в своих словах то, что делает истинным Поэтом, именно: совмещение необыкновенного ума (материал для большого мыслителя в фрагментарном виде оставил очень много ценного в этой области) — с детской умилительной религиозностью; рядом с этим — романтическая мечтательность, но которая приобретает аллегорический, часто символический характер — или оккультный, то есть аллегория, для уразумения которой необходимо углубиться в оккультные творения.
В умершей невесте Софии он видит один из образов Мировой Души, его любовь к ней слита с любовью к Премудрости Божьей, Софии. После смерти невесты он проводит остальное время жизни в грусти по ней и радости свиданий в то время, когда ему казалось, что она с ним.
Новалис воспринял Фихте и его идеализм, но он пошел дальше, и он является «плохим» фихтеанцем. Он и идеалист, и реалист. Он называет свое мировоззрение магическим идеализмом.
Его идеал —
Идеалисту кажется только иллюзией отношение между микрокосмом и макрокосмом. Но Новалис знает, что для Бога нет разницы между макрокосмом и микрокосмом и что эта разница не существует также и для просветленного человека. Новалис реалист и знает реально, что Земля — тело Христово, которое Христос, по воскресении, Сам отдал и скрыл в недры земли, в пещере, которую закрыл камнем. Этого камня отодвинуть никто не может, и когда тело Христово освободится, тогда будет Жена, облаченная в Солнце — будет Христос с Софией.
В настоящее время мы видим в прагматизме нечто отвечающее многим современным запросам. Согласно прагматистам мир пластичен. Он сминается под прикосновением человеческого духа, это происходит посредством внутренней работы человеческой монады; но для этого необходима вера. Общее у Новалиса с прагматистами — его чаяние преобразить мир через воздействие человеческого духа и их идея пластичности мира. Но Новалис говорит более точно, более глубоко и вместе с тем более недоступно. Для прагматистов, как и для Новалиса, важен внутренний опыт. Это же — общий исходный пункт Новалиса и современных искателей (через религиозное постижение личности человеческого я). Другое общее у Новалиса с ними: отношение к земле и плоти, к Небу и земле. Общий протест против аскетизма в старом понимании христианства.
— это Небо, проникающее землю. Тайна «небесной земли» — символ земли-невесты, освобожденной от «князя мира cero».
Хотя правоверный католик (оставшийся официально протестантом), Новалис не удовлетворяется обычным, внешним понятием о христианстве.
Третее, что соединяет его с современными искателями — это его надежды на раскрытие в душах третьего царства (он приписывает их Я. Беме).
в смысле религиозном. Все элементы внутреннего опыта, необходимые для разрешения всего враждебного у него есть и ему кажется, что нужно только бросить эту весть людям, и тогда наступит третье царство — Брак Дня и Ночи.