XXI.
Герой младшей поэмы.
По Илiаде мы знаемъ Одиссея однимъ изъ ахейскихъ вождей: онъ прибылъ съ двенадцатью кефалленскими кораблями помогать братьямъ Атридамъ; онъ же, вместе съ Несторомъ, привезъ и Ахилла въ греческiй станъ. Eгo главная роль — роль мудраго советника, посредника, дипломата. Ho онъ не бездействуетъ и въ браняхъ; такъ, вызывается онъ, въ числе девяти богатырей, выступить на единоборство съ Гекторомъ (въ VII песни). Въ песни XI, которая прославляетъ подвиги Агамемнона, Одиссей, при поддержке Дiомеда, заступаетъ раненаго Агамемнона и, выказавъ блестящую воинскую доблесть, выбываетъ изъ строя, также раненый. Въ Долонiи онъ, вместе съ Дiомедомъ, отличается на ночныхъ разведкахъ въ непрiятельскомъ лагере. На игрищахъ при Патрокловой тризне Одиссей признанъ равнымъ старшему Аянту въ борьбе и первымъ въ беге после Ахилла; онъ же и первый после Филоктета стрелокъ въ ахейскомъ стане. Одиссея эпизодически сообщаетъ объ Одиссее-лазутчике въ стенахъ Трои, где подъ лохмотьями нищаго узнаетъ его одна Елена; она оказываетъ ему дружественный прiемъ, но все же ему приходится вступить въ бой съ троянцами и несколькихъ изъ нихъ убить (Од. IV, 242 сл.). Изъ Одиссеи мы узнаемъ также, что онъ былъ предводителемъ героевъ, проникшихъ въ Трою хитростью — въ поломъ брюхе деревяннаго коня; эта воинская уловка решила долгую осаду, и Одиссею выпала на долю преимущественная передъ другими вождями слава разрушителя Трои (Од. VIII, 492 сл.; IV, 271 сл.). Ta же поэма упоминаетъ и о присужденiи Ахиллова оружiя, по взятiи города, Одиссею,— что причинило такую обиду Аянту, что онъ лишилъ себя жизни (Од. XI, 545 сл.). Таковы приблизительно (если не считать участiя Одиссея въ легенде о Филоктете) связи, соединяющiя преданiе объ Одиссее съ троянскимъ цикломъ. Поэма, героемъ которой онъ является, представляетъ его участь, какъ одну изъ целаго ряда участей, ожидавшихъ завоевателей Илiона по отплытiи отъ его береговъ. Судьбы эти называются «возвратами на родину» (nóstoi); все оне были предметомъ эпической разработки въ общинахъ рапсодовъ, поставившихъ себе ближайшею целью дать продолженiе Илiады: Одиссея — также «nostos», песнь о возврате изъ-подъ стенъ Трои.
Ho все эти связи между Одиссеей и троянскимъ цикломъ не изначальны. Одиссей собственно не нуженъ въ прагматической связи Илiады; онъ средь ахейскихъ вождей древнейшаго преданiя — позднiй гость. Ничего решающаго онъ не совершилъ, и въ Илiаде ему не отведена, какъ следовало бы ожидать, судя по его позднейшей славе, отдельная песнь для возвеличенiя его подвиговъ (aristeia). Одиссей — герой собственнаго круга сказанiй, некогда вовсе чуждаго троянскому. Когда, оставшись наедине съ Пенелопой, онъ разсказываетъ ей все, что съ нимъ случалось, то вовсе не упоминаетъ о Трое: это — первоначальная черта. Къ какому же циклу сказанiй принадлежитъ Одиссей?
— царь кефалленскаго царства, лежащаго далеко на западе, на островахъ Іонiйскаго моря — Итаке (точнее, Ифаке), Закинфе (ныне Занте) и Кефаллене (Кефалонiи). Какъ достигли западныя легенды кефалленцевъ до береговъ малоазiйской Іонiи? И какъ могли оне привлечь столь пристальное вниманiе малоазiйскихъ рапсодовъ? На этотъ вопросъ мы все не имеемъ яснаго ответа. Кефалленское царство несомненно существовало, при чемъ подъ Итакой следуетъ, быть можетъ, разуметь не скалистый островокъ, носящiй ныне это имя, а близлежащiй полуостровъ Левкадiю, соединенный въ настоящее время съ материкомъ узкимъ перешейкомъ, а въ древности, по крайней мере въ некоторыя эпохи, согласно результату топографическихъ изследованiй, вовсе или почти отделенный отъ материка моремъ. Таково, по крайней мере, убежденiе знаменитаго археолога В. Дерпфельда, который, исходя изъ отожествленiя гомеровской Итаки съ Левкадiей, даетъ картину расположенiя острововъ, действительно соответствующую съ точностью описанiямъ Одиссеи. Найти развалины Одиссеева дворца на Левкадiи — эта надежда Дерпфельда, уже не могущая казаться по существу несбыточною после успеховъ его учителя Шлимана и недавнихъ раскопокъ Эванса на Крите,— доселе, однако, не осуществилась; но Дерпфельду все же удалось открыть на Левкадiи следы поселенiя, соответствующаго по древности эпохе микенской державы и гомеровской Трои. Возможно предположить, что рапсоды усвоили себе кефалленскiя сказанiя на острове Самосе, который былъ, какъ мы видели, однимъ изъ очаговъ деятельности гомеровской школы; на Самосъ же сказанiя эти могли быть занесены кефалленскими колонистами, ибо, по свидетельству географа времени имп. Августа, Страбона, Кефалленiя, друтое имя которой было Samê, выслала поселенцевъ на Самосъ. Впрочемъ, это известiе Страбона (быть можетъ, только домыселъ изъ созвучiя именъ) не можетъ cчитаться исторически удостовереннымъ. Во всякомъ случае, выселенiя съ запада, изъ Кефалленiи и Пилоса, въ IX веке вероятны. По другой догадке, корней Одиссеи нужно искать на Крите, и не даромъ Одиссей, въ заведомо вымышленной исторiи, которую онъ про себя неоднократно разсказываетъ, выдаетъ себя за критянина; но и эта гипотеза не имеетъ достаточно твердыхъ основанiй. Какъ бы то ни было, загадка родины Одиссея оттесняется на заднiй планъ общимъ мифологическимъ значенiемъ сказанiй, составляющихъ содержанiе Одиссеи: эти сказанiя не привязываются необходимо къ определенному месту; они лишены историческаго зерна, какое образуютъ для Илiады событiя троянской войны.
— съ одной стороны, рядъ мифическихъ разсказовъ о встречающихся мореплавателямъ чудесахъ и опасностяхъ и какъ бы мифологическая географiя морей, куда заплывалъ iонiйскiй корабельщикъ; съ другой стороны, это — греческiй варiантъ общей многимъ народамъ сказки о возврате долго жданнаго мужа къ его верной жене (такова, въ германскомъ мiре, такъ-называемая Orendel-Sage). Оба сюжета соединены личностью одного героя, Одиссея, лица несомненно мифологическаго, въ образе котораго сквозятъ черты божества, по мненiю однихъ — солнечнаго, по воззренiю другихъ — Гермеса, бога утаиванiя и татьбы. Въ пользу второго взгляда говоритъ то обстоятельство, что хитроумный Одиссей, густо-шерстный овенъ овчаго стада (Ил. III, 197), есть внукъ Гермеса, аркадскаго хтоническаго (т. -е. подземнаго) бога-оплодотворителя. Итакъ, кефалленскiй герой могъ первоначально принадлежать аркадскому мифу, занесенному и въ Малую Азiю уже первыми выходцами изъ Пелопоннеса. По местнымъ легендамъ, укоренившимся въ собственной Грецiи до позднихъ временъ, Одиссей учреждаетъ культы морского Посейдона и iонiйской Афины въ Аркадiи, а Пенелопа оказывается матерью аркадскаго или общепелопоннесскаго бога стадъ Пана. Если мы придадимъ этимъ соображенiямъ некоторое значенiе, то не откажемъ въ известной вероятности гипотезе, что имя и ликъ Одиссея могли быть известны iонiйскимъ аэдамъ уже въ эпоху древнейшей колонизацiи.
изъ недръ земныхъ, изъ глубиннаго царства теней. Много подкупающаго правдоподобiя имеютъ попытки истолковать Одиссея, какъ ипостась солнца. Eгo пребыванiе y Калипсо, т. -е. «укрывательницы», или «богини покрова» (отъ kalýptô, «скрываю»), которой придается высокiй эпитетъ «божественной среди богинь» (dia theáôn), съ темъ. благоговенiемъ, съ какимъ греки обращались къ божествамъ мрака и преисподней,— и последовавшее вследъ за темъ нисхожденiе въ подземный мiръ чрезъ область киммерiйцевъ, т. -е. обитель сумрачную,— похоже, въ самомъ деле, на символику уходящаго въ сень смертную, по общему представленiю древнихъ, зимняго солнца. А трудный, но победоносный возвратъ къ терпеливо ожидающей супруге, божественной Пенелопе (она же —ткачиха нескончаемаго тканья, какою обычно представлялось древнимъ единое женское божество, объемлющее въ себе аспекты земли и луны и ставшее потомъ въ мистической метафизике Душою мiра, матерью явленiй),— возвратъ этотъ напоминаетъ победу весенняго солнца надъ враждебною силой и тьмою зимы. Истолкователи Одиссеева мифа въ солярномъ (утверждающемъ происхожденiе мифовъ изъ символики солнца) смысле пошли еще дальше и дали любопытныя разгадки отдельныхъ частностей Одиссеи, едва ли могущiя, однако, притязать на значенiе научное. Такъ, Одиссей, состязаясь съ женихами въ стрельбе изъ лука, пропускаетъ стрелу чрезъ двенадцать колецъ: нетъ ли здесь указанiя на двенадцать месяцевъ года? Жениховъ, присватавшихся къ Пенелопе, счетомъ 118 человекъ; то же число дней составляетъ треть года: не олицетворяютъ ли женихи мрачные дни зимней трети? Одиссей истребилъ ихъ, и Гермесъ отводитъ ихъ въ Аидъ: такъ уходятъ въ обитель ночи зимнiе дни отъ стрелъ весенняго солнца. Важнее, чемъ эти проблематическiя сопоставленiя, для раскрытiя мифологической природы Одиссея, кажется намъ несомненный фактъ его двойственности, какъ временнаго обитателя двухъ мiровыхъ сферъ, земной и сокрытой отъ земли, какъ супруга двухъ женъ, этимъ сферамъ соответствующихъ, какъ выходца изъ мрака, возвращающагося на лицо земли, и какъ неутомимаго странника, обреченнаго къ новымъ скитанiямъ на краю света после только-что завоеваннаго покоя въ родномъ доме.
(Черномъ море), потомъ на западныхъ побережьяхъ и островахъ Средиземнаго моря. Фантастическiя описанiя начинаются после бури y мыса Малеи, южной оконечности Грецiи. Одиссей отброшенъ отъ острова Киферы: дальше все смешивается, все становится волшебнымъ и сказочнымъ. Во всякомъ случае, въ этой фантасмагорiи присутствуетъ, повидимому, осадокъ первыхъ впечатленiй, испытанныхъ iонiйскими мореходами, отважившимися проникать все далее на западъ. Дерпфельдъ находитъ въ гомеровскихъ данныхъ объ Итаке и соседнихъ островахъ (островъ фэаковъ, по древнему преданiю,— Корцира, ныне Корфу) весьма точныя топографическiя показанiя. Попытка Бэрара (V. Bérard, les Phéniciens et l̉Odyssée) географически локализовать местности, упоминаемыя въ Одиссее, встретила въ науке заслуженно скептическое отношенiе, несмотря на возможность исходнаго допущенiя, что финикiйскiе «периплы», т. -е. описанiя прибрежныхъ плаванiй, могли послужить толчкомъ къ географической легенде, усвоенной малоазiйскими греками и ими продолженной.