XVI.
Второй день битвы, посольство и Долонiя
(песни VII-X).
Общiй смыслъ всего цикла отъ II до половины VII песни — начало конечнаго одоленiя Трои ахейцами. И если бы мы не имели заранее въ виду XI песни, какъ непосредственнаго продолженiя первой,— такъ какъ воля Зевса, объявленная въ первой, исполняется лишь въ XI,— то чтенiе Илiады пo VII песнь оставляло бы впечатленiе, что совершается обратное тому, что обещано въ I песни, что ахейцы, наконецъ, после девяти летъ осады торжествуютъ надъ Илiономъ. Вставка этихъ песенъ, прославляющихъ не Ахилла, а Атридовъ и другихъ ахейскихъ героевъ, могла быть допущена въ составе Ахиллеиды только при условiи, что дела заставятъ все-таки вспомнить объ Ахилле, и тогда поэтъ, осуществляющiй этотъ сложный планъ, решается предпослать повествованiю о выбытiи изъ строя всехъ главныхъ греческихъ богатырей въ XI песни, IX песнь, содержащую разсказъ о дальновидной попытке примиренiя съ Ахилломъ, прежде чемъ настала безусловная въ немъ нужда.
A именно, по совету Нестора, отряжаютъ къ Ахиллу посольство, которое должно обещать ему богатые дары и возвратъ Брисеиды. Примечательно, что въ песни XVI (72 сл.) Ахиллъ такъ говоритъ объ упорстве Агамемнона, какъ онъ не могъ бы говорить, если бы составитель этой части зналъ или помнилъ о посольстве. Что посольство состояло первоначально изъ двухъ лицъ, а именно: старшаго Аянта и Одиссея (не считая двухъ герольдовъ), видно изъ того, что о послахъ говорится еще порой въ двойственномъ числе. Аянтъ нуженъ былъ, какъ храбрейшiй и сильнейшiй после Ахилла; Одиссей — какъ хитроумный посредникъ. Къ этимъ двумъ присоединили потомъ героя, прежде вовсе неизвестнаго въ эпическомъ цикле,— старца Феникса, Ахиллова воспитателя, и использовали весь разсказъ для целей широкаго риторическаго спора, причемъ роль Феникса — сладкоречиваго и многоречиваго, какими любили греки представлять мудрыхъ старцевъ, открыла возможность разсказать попутно, его устами, постороннiя, этолiйскiя саги; ибо нацiональный эпосъ «панэллиновъ» (объединеннаго эллинства) долженъ былъ удовлетворять потребностямъ всехъ племенъ. По этимъ переговорамъ мы можемъ судить о начаткахъ греческой риторики въ лоне iонiйскаго эпоса; речи блестящи и разнообразны, и выдержаны въ соответствiи съ характеромъ действующихъ лицъ: такъ, безхитростной прямотой и негодующей силой проникнутъ бурный ответъ Ахилла Одиссею. Посольство безуспешно, Одиссей и Аянтъ возвращаются ни съ чемъ, тогда какъ Фениксъ, которому вообще нечего делать въ круге воинственныхъ преданiй, остается въ лагере своего воспитанника. Сцена посольства задумана художественно; она, пожалуй, даже эстетически необходима въ плане расширеннаго целаго поэмы, такъ какъ, благодаря ей, мы получаемъ необычайно яркое впечатленiе и о степени непримиримости Ахилла, и о томъ, чего стоило ему впоследствiи склониться къ миру. Мы видимъ по этой сцене и неподкупность его благороднаго характера и, наконецъ, настоятельность нужды въ немъ даже въ то время, когда ахейцы еще не доведены до последней крайности. Только, подчеркнувши въ IX песни это незаменимое значенiе Ахилла для успеховъ ахейскаго оружiя, можно было позволить себе замедлить действiе Ахиллеиды вставкою цикла объ Илiоне, прославляющаго победоносную доблесть другихъ ахейскихъ вождей, и не уменьшить этимъ, а напротивъ — поднять и возвеличить Ахилловъ образъ.
Зевса. Начинается VIII песнь сценою боговъ, где Зевсъ запрещаетъ имъ вмешиваться въ сраженiе, подъ угрозою низверженiя въ Тартаръ; а если они сомневаются въ его силе, пусть все повиснутъ на золотой цепи и попытаются стянуть его съ неба: великолепная черта древнейшаго мифа, восходящаго къ поэзiи первоначальныхъ религiозныхъ гимновъ, но использованная въ связи вовсе не древней. Успехъ дня выпадаетъ на долю троянцевъ и обусловленъ въ этой песни не столько ихъ преобладающей доблестью, сколько показанiемъ весовъ, на которыхъ Зевсъ взвешиваетъ жребiи обеихъ враждующихъ сторонъ. Изъ эпизодовъ битвы замечательно спасенiе Нестора Дiомедомъ, принимающимъ его, старца, на свою колесницу и убивающимъ возницу преследователя — Гектора. Зевсъ, какъ deus ex machina, молнiей принуждаетъ Дiомеда къ бегству; Гекторъ насмехается надъ бегущимъ; Дiомедъ хочетъ обратиться на Гектора, но удержанъ новою молнiей. Гекторъ посылаетъ троянцевъ на корабли ахейскiе и обращается съ речью къ конямъ своимъ, убеждая ихъ догнать Дiомеда,— черта, придуманная въ соответствiе къ говорящимъ конямъ Ахилла. Потомъ мы встречаемся съ благопрiятнымъ знаменiемъ орла, посланнымъ отъ Зевса Агамемнону и обусловливающимъ временный поворотъ воинскаго счастiя. Тутъ выделяется храбростью молодой Тевкръ, метящiй стрелою въ самого Гектора, но пораженный его камнемъ. Троянцы снова воодушевляются Зевсомъ. Гера и Афина негодуютъ на поведенiе Зевса и устремляются на колеснице въ битву; но Зевсъ призываетъ ихъ къ ответу, грозя, что на завтра уготовитъ ахейцамъ окончательное пораженiе. Троянцы располагаются на ночь неподалеку отъ кораблей, окруживъ ахейскiй станъ и зажегши безчисленные огни. Красивымъ описанiемъ ночного стана троянцевъ, предающихся гордымъ мечтанiямъ подле костровъ, заканчивается эта нестройная, несвязная песнь, присоединенная Гомеридами для оправданiя вышеописаннаго посольства.
испытывать, остановивъ свой разсказъ на предшествующей третьему дню битвы (XI песнь) ночи. Это рядъ ночныхъ сценъ, где передъ нами развертываются картины: бодрствованiя братьевъ Атридовъ, озабоченныхъ состоянiемъ делъ, военнаго совета и обхода сторожевыхъ постовъ, наконецъ, выбора разведчиковъ, посылаемыхъ въ станъ троянскiй по предложенiю Нестора, и ночного соглядатайства, успешно выполненнаго Дiомедомъ и Одиссеемъ. Эти герои встречаются неподалеку отъ ахейскаго лагеря съ троянскимъ лазутчикомъ Долономъ, котораго выслалъ Гекторъ, обещавъ ему въ награду Ахилловыхъ коней. Одиссей и Дiомедъ ловятъ Долона, выведываютъ y него расположенiе троянцевъ, и въ частности, место стоянки пришедшаго подъ Трою союзника, фракiйскаго царя Реса. Долона они убили, сняли съ него его варварское убранство и, посвятивъ добычу Афине, спрятали ее въ кустахъ. Скоро они достигаютъ становья фракiйцевъ; все спятъ. Ресъ почиваетъ посреди, его кони привязаны къ колеснице. Дiомедъ убиваетъ двенадцать спящихъ, которыхъ Одиссей выволакиваетъ за ноги, чтобы кони не испугались, ступая по трупамъ; тринадцатымъ убитъ самъ Ресъ; такъ они похищаютъ славныхъ коней и доспехи Реса. Вставка этого эпизода объясняется, по всей вероятности, желанiемъ ввести въ кругъ нацiональнаго эпоса заветный фракiйскiй мифъ о страстяхъ Реса — ипостаси фракiйскаго страдающаго бога, греческаго Дiониса; почему можно предполагать, что интерполяцiя Долонiи, какъ называется эта песнь по имени Долона, одновременна съ интерполяцiей фракiйскаго мифа о Ликурге, преследователе Дiониса (V песнь). Сохранилась изъ V века трагедiя «Ресъ», приписанная Эврипиду и развивающая тему Долонiи; въ ней ясно выступаетъ божественный ликъ фракiйскаго мученика, сына Музы, бывшаго во Фракiи предметомъ мистическаго культа.