• Приглашаем посетить наш сайт
    Григорьев А.А. (grigoryev.lit-info.ru)
  • Эпос Гомера
    X. Религия аэдов.

    X.
    Религiя аэдовъ.

    Разсмотримъ ближе религiозное мiросозерцанiе общины, или общинъ, аэдовъ. Мы видели, что однимъ изъ главныхъ прiобретенiй эллинской религiи на малоазiйской почве было усвоенiе ею чужеземнаго Аполлона. По всемъ признакамъ, аэды съ самаго начала поставили себя подъ покровительство этого божества: такъ образовался нерасторжимый съ техъ поръ союзъ между исконно-эллинскими, именно фессалiйскими, Музами, собственными покровительницами аэдовъ, и Аполлономъ. Музы вначале не связаны ни съ какимъ определеннымъ мужскимъ божествомъ. По местамъ, где окончательно слагается почитанiе Дiониса, Музы, издревле родственныя женскому экстатическому пророчествованiю, оказываются естественными спутницами этого бога, окруженнаго и славимаго вдохновенными женщинами. Что Аполлонъ только искусственно былъ соединенъ съ Музами, видимъ изъ того, что Гесiодова школа эпоса была основана на культе однехъ Музъ, безъ участiя Аполлона. Этотъ последнiй не имеетъ исконнаго отношенiя къ музыке, хотя бы только струнной (флейты принадлежали религiозному кругу Дiониса): лиру изобрелъ, какъ хорошо помнитъ мифъ, не Аполлонъ, а посредникъ между вышними богами и подземнымъ царствомъ, легконогiй Зевсовъ вестникъ,— аркадскiй богъ Гермесъ. Вотъ почему обращается певецъ за вдохновенiемъ прямо къ Музе и только къ Музе; и лишь позднее вырабатывается представленiе, что Аполлонъ ведетъ хороводъ Музъ, что онъ, услаждая пирующихъ на Олимпе боговъ, бряцаетъ на лире, а Музы отвечаютъ ему сладостнымъ пенiемъ, какъ мы узнаемъ изъ позднейшихъ прикрасъ первой песни Илiады (Ил. I, 603), и что певецъ получаетъ входновенiе не отъ одной Музы, какъ это гадательно предполагаетъ Одиссей, говоря Демодоку:

    Музой ли, дочерью Зевса, наставленный, иль Аполлономъ,
    Ладно и стройно поешь ты страдальную участь ахейцевъ.

    (Од. VIII, 488, пер. авт.)

    Въ Аполлоне нашли аэды сильнаго защитника, въ которомъ несомненно нуждались, будучи поставлены въ среду борющихся, суровыхъ силъ, чтобы обезпечить какъ свою неприкосновенность среди племенныхъ и родовыхъ распрь (вспомнимъ опасность, которой подвергался Фемiй), такъ и нечто, еще более важное для ихъ общаго дела, чемъ личная неприкосновенность,— безпристрастное, безпартiйное отношенiе ко всемъ родамъ и племенамъ, выдвинутымъ событiями на историческую арену, Прославленный объективизмъ Гомера обусловленъ своеобразнымъ общественнымъ положенiемъ и назначенiемъ аэдовъ.

    Носители общихъ нацiональныхъ религiозныхъ и нравственныхъ нормъ, хранители древняго преданiя всехъ родовыхъ и племенныхъ славъ, они призваны были только поучать и славить, и потому равно повествуютъ о достославныхъ быляхъ обеихъ враждующихъ сторонъ, идетъ ли речь о борьбе ахейцевъ съ Троей или о тяжбе между Ахилломъ и Агамемнономъ. Чтобы упрочить за собой независимость вершителей историческаго суда, они отдались подъ защиту сребролукаго мстителя. Знаменательно, что Илiада начинается съ разсказа объ ужасной мести бога за оскорбленiе старца, пришедшаго во имя eгo, съ eгo священнымъ золотымъ жезломъ. Что этотъ образъ Аполлонова жреца Хриса, т. -е. золотого, имеетъ значенiе религiознаго первообраза той общины, которая посвятила себя утвержденiю Аполлонова богопочитанiя и обратила этимъ бога-лучника въ бога-лирника, заключаемъ, между прочимъ, и изъ постепенно укореняющагося y певцовъ (и перенесеннаго впоследствiи и на Гесiодову школу) обычая выступать передъ слушателями съ усвоеннымъ ихъ званiю жезломъ (rhábdos), откуда, вероятно, произошло и имя «рапсоды» (т. -е. «певцы съ жезлами въ рукахъ»; по другому объясненiю — отъ гл. rhaptô, шью — «сказители сшитыхъ, т. -е. соединяемыхъ въ связное повествованiе, эпическихъ сказовъ, или песенъ»). Вся первая песнь Илiады кажется основанной на древнейшемъ гимне «о гневе» — не «Ахиллеса, Пелеева сына», а «дальнометкаго Аполлона».

    Религiозная роль певцовъ сказывается уже въ томъ, что они не ограничивались песнями о герояхъ (oimê), но предваряли ихъ песнями о богахъ (prooimia, т. -е. «предславiя»). Следы эпическихъ гимновъ о богахъ не редки въ составе Гомеровыхъ поэмъ. Такъ, во время пляски феакiйскихъ юношей, Демодокъ поетъ, но не о герояхъ и ихъ воинскихъ славахъ (такое повествованiе не приличествовало бы минуте и требовало бы спокойнаго вниманiя присутствующихъ), а внутренне замкнутый, прелестный маленькiй эпосъ — о любви Афродиты и Ареса. Этотъ разсказъ являетъ многими признаками свое сравнительно позднее происхожденiе; напротивъ, многiя сообщенiя о богахъ, вошедшiя въ составъ самого повествованiя, обнаруживаютъ очень древнiя религiозныя представленiя и, повидимому, восходятъ къ первоначальнымъ самостоятельнымъ гимнамъ, составлявшимъ репертуаръ аэдовъ наравне съ героическими сказами. Таково, напримеръ, начало VIII песни Илiады, где Зевсъ говоритъ богамъ о золотой цепи, на которой онъ можетъ ихъ всехъ повесить, а также о разделенiи мiра, известномъ намъ подробнее изъ Гесiодовой космогонiи, на четыре равно отстоящихъ одна отъ другой области: неба, земли, подземнаго царства и преисподней бездны, или Тартара.

    До насъ дошли, подъ названiемъ Гомеровыхъ гимновъ, некоторые гимны гомеровской школы рапсодовъ. Древнейшiй изъ нихъ есть гимнъ къ Аполлону делiйскому, т. -е. чтимому на острове Делосе; онъ принадлежитъ эпохе пребыванiя гомеровской общины на острове Дiосе. Гимны пелись рапсодами-пришлецами на «панегирiяхъ», собранiяхъ по случаю большихъ местныхъ праздниковъ въ честь разныхъ боговъ; делiйскiй гимнъ исполнялся хiосскими певцами на Делосе въ праздникъ рождества Аполлонова. Это превосходный образецъ религiознаго творчества, посвященный тому богу, котораго своимъ небеснымъ покровителемъ избрала гомеровская община и котораго ищетъ потому сугубо прославить; гимнъ полонъ высокаго благочестiя, простой и грандiозной поэзiи; eгo отличаетъ соединенiе какой-то старинной, величаво-благодушной мудрости съ младенческою ясностью въ воспрiятiи и изображенiи жизни мiросозерцанiе певца — вместе светло-гармоническое и глубоко-богобоязненное. Кончая гимнъ,певецъ такъ прощается съ хоромъ девъ:


    Память мою. Если спроситъ васъ кто изъ людей земнородныхъ,
    Гость изъ далекой страны, умудренный трудомъ многолетнимъ:
    „Девы прекрасныя, кто изъ певцовъ, что сюда заезжаютъ,
    Всехъ вамъ дороже, и чья наиболее по сердцу песнь вамъ?"

    „То — вдохновенный слепецъ; а живетъ на Хiосе гористомъ;
    Песни eгo и въ грядущемъ прославитъ молва y потомковъ".

    (Перев. Ф. Ф. Зелинскаго.)

    «Мы» въ следующей за этимъ фразе: «мы жъ понесемъ вашу славу по всемъ благоустроеннымъ городамъ...» явно означаетъ общину певцовъ; но кто же былъ слепой старикъ съ Хiоса, чьи песни признавались несравненными, наилучшими изъ всехъ и не могущими быть превзойденными и въ будущемъ? Фукидидъ и Аристофанъ не сомневаются, что здесь о себе говоритъ самъ Гомеръ. Приведенное место послужило исходною точкой для разсказовъ о слепце Гомере и eгo пластическихъ изображенiй. Правда, уже александрiйскiе ученые отвергали это отожествленiе: но ихъ приписанiе гимна Кинэфу, рапсоду VI века, было ошибочнымъ, потому что основывалось оно на техъ местахъ гимна, которыя обличены новейшею критикой, какъ позднiе придатки. Освобожденный отъ нихъ (а именно, отъ упоминанiй объ Артемиде, которая лишь впоследствiи стала сестрою Аполлона, и отъ такихъ прикрасъ, какъ стихи. «Всюду тобою, о Фебъ, разлита гармонiя песни» и пр.),— имнъ являетъ признаки весьма древней концепцiи Аполлонова божества, раннее мифотворчество, долженствовавшее упрочить за новымъ пришельцемъ, незаконнымъ сыномъ Зевса, господствующее положенiе въ отцовской семье. Такiя черты, какъ сопротивленiе Геры рожденiю на светъ Аполлона и задерживанiе ею, въ теченiе девяти дней и ночей, богини родовъ Илифiи въ золотооблачныхъ чертогахъ, соблазненiе последней подаркомъ — янтарнымъ ожерельемъ въ девять локтей длиною, коленопреклоненное положенiе родильницы, обвившей руками священную пальму, которую виделъ потомъ на Делосе Одиссей (Од. VI, 162 и сл.), мгновенный ростъ новорожденнаго бога, который тотчасъ начинаетъ, широко ступая, обходить посвященныя ему страны, и т. д.,— свидетельствуютъ о глубокой старине мифа. Аполлонъ не даромъ сталъ y грековъ покровителемъ колонiй вообще: переселенцы въ М. Азiю поспешили освоиться и сдружиться съ тамошнимъ грознымъ ликомъ небеснаго бога-сына, а певцы стать подъ eгo защиту, какъ благосклоннаго къ гостямъ хозяина новыхъ местъ, враждебнаго только старымъ микенскимъ завоевателямъ. Они вступили въ некоторую связь съ местнымъ Аполлоновымъ жречествомъ и образовали въ своей общине какъ бы зависимые отделы Аполлонова культа.

    Целый ахеяне день ублажали пенiемъ бога;
    Громкiй пэанъ Аполлону ахейскiе отроки пели,
    Славя eгo, стреловержца, и онъ веселился, внимая.

    погребальные плачи и противоположные последнимъ, бодрые и светлые по настроенiю, заклинательные гимны, приводящiе исцеленiе и победу. Эти, повидимому, искони назывались пэанами и лишь позднее перенесены были на Аполлона. Слагателями новыхъ пэановъ могли оказаться только аэды. Такъ были они естественно сближены съ нужнымъ ихъ братству богомъ, а самъ богъ, ставъ богомъ общины аэдовъ, былъ признанъ за бога музыки и поэзiи вообще.