Иванов Вячеслав: Просительницы

Данай
Пеласг, царь Аргоса
Вестник сыновей Египта
Хор дочерей Даная
Хор служанок

Милосердно взгляни, сострадательный Зевс,
На беглянок, чей стан поднялся на струга́х
С лукомория, где, многоустый, в сеть русл
По тончайшим пескам расстилается Нил.
Из божественной той мы бежали земли,
И Сирийских брегов, прилегающих к ней,
Избегали равно: не гонимы
Всенародным судом за пролитую кровь, —

Возжделеющих кровосмешения.
И Данай, наш отец, опекун и вожак,
Рассчитав каждый ход, наименьшим из зол
Мореходный признал в Арголиду побег.
Наш из Аргоса род —
От рогатой Ио́, обуялой Ио́,
Той, что овод язвил; прикоснулся к ней Зевс,
И дохнул на нее, и она зачала:
Сей праматерью дом наш гордится.
И какой бы народ благосклонней взглянул,
Чем аргивский, родной,
На скиталиц-сестер и на ветви в руках,
Повитые волной серебристой?
Град, ты, град! И земля, и живая вода,
И небесный собор этих мест, и цари,
На глубинных сидящие тронах,
И спасительный Зевс, третий в братстве тройном,

Ограждающий кремль непорочных мужей, —
Умиленье и стыд пред девичьей мольбой

А насильственный сонм чад Египта, — пред тем,
Как ступить им ногой на приморский песок,
С кораблем оттолкните в пучину!
Да погибнут в волнах от дыхания бурь
И нашествия гроз! Да разит их Перун!
Да нагрянут на них разъярелая хлябь,
Ветры буйные, черные вихри! —
Чтоб на ложе, для них заповедное, им
Не взойти никогда принужденьем, презрев
Нашу ненависть, отчее братство.

Днесь именую тебя,
Луг попирая ногой,
Где паслась Ио́, праматерь,
Страсти ее
Древние вспомнив! За род мой и племя
Все здесь ручается, все здесь свидетельство.
Пусть удивятся аргивцы
Вести негаданной, —
Все обличится.

Тяжбу мою рассудите, родов промыслители, боги:
Браков блюстители — вы!
Не дайте, чтоб грех свершился,
Насилье творил обидчик!
О судьи, отвратите грех!..
Но и разбитым в бою
Все же оплот,
Все же прибежище есть:
Сам Арей, его алтарь!

Вот страсти, — громко жалуюсь, рыдаючи, —
Вот страсти горькие мои!
Увы, увы! Свой заживо надгробный плач
Я зачинаю, сестры!
Пожалейте меня,
Апийские хо́лмы!
Иноземный мой плач
Поняла ль ты, земля?
Часто я, часто бью
В перси: тонкий мой рвись виссон!
Рвись, мой убрус сидонский!

Богам обеты в отвращенье бедствия
Творим, когда грозит нам смерть.

Буря куда нас кинет?
Пожалейте меня,
Апийские хо́лмы!
Иноземный мой плач
Поняла ль ты, земля?
Часто я, часто бью
В перси: тонкий мой рвись виссон!
Рвись, мой убрус сидонский!

Ко мне, молящей, милостиво ты склони
Пресветлый лик,
Дочь Зевса, Артемида чистая!
Будь сама,
Безмужняя, безмужней общницей,
Гонимой спасением
От насильников диких.
Дай не знать мужа мне:
Я — семя великое
Праматери божественной.

Если ж там, где солнца свет,
Смуглоликим девам нет
Защиты, — мы
В дом гостеприимного
Зевса мертвых понесем
Вайи молебные;
Ибо высший сонм богов
Нас презрел. Петля нам

Как древле гнал Ио́
Небесный гнев, так и днесь
Гонит нас ревность твоей
Мощной жены, Зевс, мой отец!
Из уст Геры сих бурь дыханье!

Благоразумья, дети, подал вам пример
Родитель — старец, за́ море ваш верный вождь.
И ныне здесь, на суше, все предвидя, вам
Советую внимать мне, мой блюсти наказ.
Я пыль завидел, войска провозвестницу
Немую. Но и звуки слышу, — стук колес
И вот уж вижу множество копейщиков
С щитами, коней, колесниц изогнутых,
Как челны. Вскоре будут к нам начальники,
От вестников заслыша, что приплыл наш стан.
Но что б ни значил ратный сбор, — приязненно ль
Встречает нас градовладыка, или гнев
Крутой его приводит, — лучше всячески
На холм взойти вам, девы, под покров богов,
Заступников в боренье. Крепче стен алтарь,
Он — щит неодолимый. Поспешайте же
И ветви вознесите в белых по́вязях
Молитвенной рукою, — божий страх они
— и мольбой смиренною
Разжалобьте хозяев сей страны: ведь мы
Опальные пришельцы. Ты расскажешь им
Про наш побег бескровный. Пусть ответствует
Словам вид кроткий, ясный взор и тихий чин:
Ни отповеди резкой, ни движения
Гневливого! Пространной же не будь в речах:
Аргивцы ненавидят суесловие.
Покорствовать, — запомни, — беглецу закон,
И слов гордыня не к лицу бессильному.

Благоразумью ты благоразумную,
Отец наш, учишь. Слово соблюду твое,
И заповедь запомню. С нами пращур Зевс!

На нас да взглянет оком милосердным он!

Хотела бы я рядом восседать с тобой.

Опасно медлить. Ускоряйте шествие.

Зевс! Да не будет жалость слишком позднею!

К сей птице Зевса ныне воззовите вы!

Луч Солнца кличем, свет зовем спасительный.

Зовите Феба: сам он был изгнанником.

Ты, чистый, сам изведал нашу долю, Феб!

Сочувственником будь нам и предстателем!

Кому же еще молиться мне из сих богов?

Взгляни на сей трезубец, божье знаменье.

Ты спас от бурь нас; так и на земле спасай!

Вот Гермий, дети. Он иной у эллинов.

Да возвестит нам, вольным, он благую весть!

Алтарь соборный всех царей восславивши,
В святой округе стаей голубиною
Укройтесь, девы робкие, от коршунов,

Сквернится птица, птичьей крови алчучи.
Кто дочь увел насильем от отца, нечист.
И казни, дерзкий, он не убежит, ниже́
В Аид сошедши. Учит нас предание,
Что в царстве мертвых Зевс другой последний суд
Над всем вершит, что в жизни зла содеяно.

Смотрите ж, как сказал я, так ответствуйте,
Дабы из этой тяжбы выйти с честию.

Какому сонму держишь речь? Не эллинский
На вас наряд, но одеяний варварских
Роскошество и тяжесть. Не аргивские
Вы жены, ни гражданки градов эллинских.
И как столь смело вы прийти дерзнули к нам,
Гонцов не выслав, граждан — покровителей
Средь наших не имея, — то дивит меня.
Сложили, вижу, ветвии молебные
По чину у подножья Оградителей.

С Элладой. Остального разгадать нельзя,
Когда всего живая не объявит речь.

Что до моей одежды, не ошибся ты.
Но с кем же говорю я? С гражданином ли,
Жрецом ли жезлоносцем, иль вождем страны?

Ответ мне дай; не бойся говорить со мной.
Пале́хтона я сын, землей рожденного,
И сей земли владыка. Имя мне Пеласг;
И племя, что поля сии возделало,
Пеласгами зовется по царю земли.
Я всей землей на запад от священных струй
Стримона правлю; и Перребов области
В своих держу пределах, и за Пиндом край,
Пэонам смежный, и Додону горную;
А за горою царства грань — волна морей.
Все земли те и дале — под моей рукой.
Сия ж равнина Апиевой с древних дней

Сын Аполлона, Апий, вещий знахарь был;
Пришел же от Навпакта и страну сию
Избавил от чудовищ, людям пагубных:
В отмщенье древней крови родила Земля,
Запятнана убийством, скверн исчадие —
Немилостивых змиев, злых сожителей.
Он силой врачеваний очистительных
Умилостивил Землю и Аргивян спас;

Святится память Апия молитвами.
Свидетельство принес я о себе; теперь,
Откуда ты, поведай и продолжи речь.
Но празднословья город наш не жалует.

Ответ мой краток, слово твердо: родом я
Из Аргоса; я — семя славной матери,
Телицы. В правде слов моих уверишься.

Невероятно, гостьи, это слышать мне,
Что родина вам Аргос. На ливианок

Скорее я сказал бы, что вспоил вас Нил;
Или на Кипре, может быть, отец детей
Такой печатью метит в час зачатия
В родимом лоне матери. Кочевницам
Индийским вы подобны, а не эллинкам, —
Тем, что кочуют, на верблюдов вьючных сев,
Как всадницы на коней, — говорит молва,
У граней эфиопских. Если б с луками
Пришли вы, счел бы вас я амазонками,
Безмужними, едящими сырую снедь!
Хочу я знать, как родом вы аргивянки?

Ключарницею древле храма Герина
Была Ио́ в аргивской, говорят, земле.

Была, конечно, — молвь о том великая;
Наложницею Зевса стала смертная.

От Геры не сокрылись те объятия.

И чем же распря вышних повершилася?

Телицей Гера обернула смертную.

К любовнице рогатой приближался ль Зевс?

Да, в образе быка, гласит предание.

А что ж супруга Зевса многомощная?

Дала телице пастыря всезрящего.

Одной всезрящим пастырем кого зовешь?

То сын Земли был, Арг, убитый Гермием.

Иных же бед телице не чинила впредь?

Слепень был наслан Герой, что стрекала злей.

На Инахе зовется кара оводом.

Угнал ее далече овод с родины.

Со всем, что знаю, речь твоя одно гласит.

Пришла она к Канобу и в Мемфийский край.

Коснулся Зевс десницей — зачала она.

Кто ж был телец божественный, телицы сын?

Эпаф. Прикосновенье исцелило мать.

Ей, по стране великой, имя — Ливия.
От сей же кто родился, по словам твоим?

Отца мне имя назови премудрое.

Данай родил нас; брат же — пятьдесят сынов.

И брата имя не скупись поведать мне.

Эгипт — наш дядя. Сведал ты наш древний род;
Прими ж, как аргивянок, сонм скитальческий.

ПРОСИТЕЛЬНИЦЫ
(стихи 324—1074 в переводе А. И. Пиотровского)

Я вижу, вы исконные насельницы
Долины этой. Почему же дом отцов
Пришлось покинуть? Что за рок обрушился?

О царь Пеласгов! Счета нет людской беде.
Причудливо несчастий оперение.
Кто б думал, что нечаянное странствие

Беглянок, ночи брачной испугавшихся?

Так почему ж к престолу городских божеств
Приникли вы, на ветках — ленты белые?

В дому Египта нам не быть служанками!

Вражда? Иль богу ненавистно? В чем беда?

Кто нас купил, кто нас попрал, того любить?

Растят в роду богатство свадьбы родичей.

Труд невелик — прогнать беглянок плачущих.

Как вас приветить, чтобы угодить богам?

Сынам Египта не предай, не выдай нас!

Твоею Правда в бой пойдет союзницей.

Стояла ль Правда у начала дел твоих?

В листве, в повязках города ограда. — Чти!

Дрожу. Святыню вижу в листьях, в зелени.

Ужасен Зевс молящих. Грузен гнев его.

О Палехфона сын! Слушай, послушай нас!
Смилуйся, сжалься, царь! Пеласгов вожак!
Видишь, дрожащая, зяблая, беглая
Телочка бежит. Волк
Гонит. К обрыву круч
Спинкой притиснулась.
Сжалась в комок, мыча

Я вижу: лозы отемнили свежие
В руках молящих — троны городских богов.
Пусть только зол не принесут пришельцы нам.
Пускай вражда нежданно и негаданно
На нас не рухнет. Войн не надо городу.

Милостиво взгляни, Правда, на беглых нас!
Зевса святая дочь! Заступницей будь,
Ты же, хоть сердцем стар, после рожденным верь!
Сирых и нищих чти!
. . . . . . . . .
Бог тебе счастье даст.
Бог принимает дар
С лаской из рук невинных.

Припали вы не к очагу домашнему
Царя. Вина на город весь обрушится.
Пусть весь народ помыслит, как от зла уйти.

Пока всех граждан не услышу мнения.

Ты — весь народ. Город и царство ты!
Самовластительный князь!
Народа очаг, храмы земли — твои!
Единодержец, судишь-рядишь сам!
Единодержец, скиптром правишь сам!
Сам все вершишь! Бойся же кощунства!

Пади кощунство на моих завистников!
И все ж: подмогой вам помочь — себе вредить.
А посмеяться над слезой — безжалостно.
В смятеньи — сердце. Разум — в замешательстве.
Принять, отвергнуть? Случаю довериться?

Когда сыны Египта с вами спать хотят,
И на родство ссылаются, на дедовский
Святой закон, — так кто ж оспорит правду их?
По праву и обычаю земли родной
Должны вы опровергнуть притязание.

Нет, никогда, вовек, мне никогда не быть
Горькой рабой мужчин. Пускай шаткий путь
Звезды укажут нам в моря. Брак страшней!
Но ты выбери Правду союзницей,
Помня богов, суди нас!

Суд не рассудит. Не бери судьей меня!
Сказал: решенья не приму — хотя бы смел, —
Не выслушав народа. Никогда пускай
Мне в городе не скажут: в горький час беды
Почтил он пришлых, но сгубил родной народ.

Зевсова кровь в тебе. Зевсова кровь во мне.
Вровень стоят весы Зевса. И бог воздаст
Злое — творящим зло, доброму — доброе.
А ты медлишь, царь! Вровень стоят весы —
Правду вершить боишься!

Сейчас раздумье надобно глубокое.
Как водолаз, в пучину мыслей взор нырнет,
Чтоб город горя не черпнул — вот главное.
И чтоб для вас счастливо все покончилось.
Пусть битва не расхитит городских богатств,
Но пусть и вас я не предам, доверчиво
К богам припавших, чтобы на постой не встал
В моем дому — Аластор-мститель, черный гость.
Он и в аду меня не кинет — мертвого.
Тут поразмыслить надо о спасении.

Думай, царь! Будь, о царь,
Рода друг, сирых страх!

Нас, беглянок, не предай!
Нас, изгнанниц, гнали в даль
Божий страх, стыд людской.

Обнял рой робких дев
Трон богов. Нет, не дай
Нас угнать,
Полновластный князь земли!
Злы и яры женихи.
Защити от злобы!

Нет, не дай, чтоб повлек бесстыдный враг
Нас от святых камней,
Правду и честь поправ,

Как коней за узду,
Холст разорвав рубах
Крашеных, вышитых.

Помни, царь! Дома и детей твоих

Вровень стоят весы.
Держит судьба весы.
Оберегай же, царь,
Зевса предвечный строй.

Я все обдумал. Буря нас о берег бьет.
Так или этак, но война великая
Неотвратимо грянет. Что ж! Сколочена
Упруго лодка, стянута канатами,
Не повернуть нам без трудов и бедствия,
Иль в этих вихрях крепко заблуждаюсь я.
Но радостней слепым быть, чем пророком зла.
Пусть будет лучше, чем боюсь, и иначе!

Послушай напоследок слово скромное!

Я слушал. Слушать буду. Говори. Я здесь.

Есть на рубахах пряжки, пояса у нас.

Одежды это девушек обычные.

Для нас они, запомни, средство верное!

Скажи, зачем такие говоришь слова?

Когда не дашь беглянкам поручительства...

На что вам пригодятся пояса, скажи!

Богов украсим идолы по-новому.

Играть в загадки хочешь! Говори прямей!

Здесь, на кумирах тотчас мы удавимся.

По сердцу плетью бешеной стегнула речь.

Ты понял? Все воочию увидишь, царь.

Чудовищные ринулись опасности.
Река надулась половодьем горестей.
Вокруг — непроходимая, бездонная
Беды пучина. Нет мне верной пристани.
Когда желанья вашего не выполню,
Вы мерзостью грозите: ей и меры нет.
А встречу в битве под стеною города
Сынов Египта — братьев ваших, спор решив
Оружьем, — расточительно и горестно
В поля мужскую ради женщин кровь пролить.
Когда добро и золото потеряно,
Добыть поможет новое Стяжатель — Зевс.
Когда язык стрелой ужален шалою,
Излечит слово то, что словом ранено,
Но чтобы зря родная не пролилась кровь,
Молиться надо, возлиять и жертвовать,
Просить богов умильно; исцеленье в них.
Всех выше — Зевс молящих. Гнева Зевсова
Бояться неизбежно. Страшен людям Зевс.

А ты, седой родитель этих девушек,
Собрать вели священных веток ворохи
И в город отнеси их, к алтарям богов,
На площади. Пусть видят горожане их,
Свидетелей погони. И меня пускай
Не судят. Любят люди попрекать царей.
Увидят ветки, пожалеют девушек.
К тем, кто слабее, сердцем мы всегда добры.

Благодарить и радоваться надо нам.
Заступника нашли мы милосердного.

Дай провожатых мне теперь, оружников,
Из здешних. Пусть в ограду городских богов
К старинным, чтимым алтарям покажут мне
Дорогу. Одному небезопасно тут

Шагать: чужак лицом я и одеждою.
Иное племя Нил растит, иное же —
Инах. Гляди, чтоб смелость не родила страх.

Ступайте, люди! Правду говорит пришлец,
Богов ограду, алтари на площади
Укажете вы гостю. И держать язык!
Вам повстречался мореход незнаемый.

Ему приказ ты отдал. Он послушался.
А нам как быть? Где помощь и покой найти?

Пусть канут наземь ветви, горя спутницы!

Вот на земле! Приказу повинуемся.

Сойдите на зеленый, вольный луг теперь!

Неогражденный разве нам защита луг?

Не коршунам на корм мы выставляем вас.

Врагам — добычей. Змей они чудовищней.

На ласковые лаской отвечай слова!

Жжет сердце ужас. Разве удивительно?

У беззащитных страхом велики глаза.

Утешь нас словом, делом успокой нас, царь!

Отец покинул ненадолго девушек.
Я ж ополченцев созову земли моей
И поверну общину всю на дружбу к вам
И научу, что говорить родителю.
А вы останьтесь. Все, чем сердце полнится,

В мольбах откройте го́рода святым богам.
А я пойду. Все учиню, как надобно;
Веди, удача! Говори красно, язык!

Царь царствующих! Господин господствующих!
Тиран тиранов! Сильный, обильный Зевс!
Послушайся! От женщин
Мужскую страсть отведи и ярость!
Выбрось в кипенье пурпурное хлябей
Черновесельную гибель-лодку!

Стариннейшую, вековую, кровную
Любовь припомни к нашей прабабке милой!
Взгляни на нас, молящих!
Начальник рода, расхититель Ио!
Зевс, — твои мы! От нильской, любимой
Поймы твоей мы сюда бежали.

На след старинный возвратились.
Матери здесь поля в цветах и травах.
Здесь — бычий луг. Отсюда Ио

Ум помутился. Бежала,
Долго скиталась по селам земным,
Переплыла бродом морским —
Так на роду ей суждено
Материки вод рубежом разрезать.

Страной Азийскою промчалась.
Фригией всей насквозь, ягнят кормящей.
Мисийцев кремль там, Тифранта город.
Лидии кряж ледяной,
Дебрь хребтов Киликийских
Пересекла и Памфилии степь.
Перебрела межени рек,
Перебрела топи болот,
К жирным пришла хлебным краям Киприды.

Бежит. А жало ранит и язвит.
Жжет пастух окрыленный.
Вот и Зевсовы пашни,

И вздулся Нил.
Смывает Нил едкий яд заразы.
Скачет шалая. Гонит стыд.
Мчится, бичом измучена,
Мчится Менада Геры.

Кто жил в те годы в Нильской стороне,
Бледный ужас связал их.
Страшно видеть и странно
Урода, образ мерзкий и ублюдочный,
Коровы вид
И девушки. Чуду люд дивится.
Кто, сострадая, сжалился
Над злополучной, беглою,
Жалом гонимой Ио!

Владыка, временем предвечный,
Стал спасителем Зевс ей.
Блаженной силою пахнул,

Стихли страданья. Грусть и стыд
Тихой слезой истаяли.
Груз приняла от Зевса — слово истинно —
Чудный родился мальчик.

Спаситель, временем предвечный.
Славят земли, ликуют.
Жизнеподатель, дивный сын,
Подлинно сын он Зевса.
Кто бы другой попрал, поверг
Мстительной Геры злобу?
То было Зевса делом. Род наш славный горд,
Все мы Эпафа дети.

Кому ж молиться из бессмертных?..
Кто благодетель, кто заступник?
Один, отец, зачинщик, рода сеятель.
Старинный предок, великан,
Творец щедрот, благ зиждитель, бог Зевс.

Бог никому не подначальный,
Владыка сильных и великих,
Ни на кого не глядя снизу вверх, царишь.
Промолви — все сотворено!
Помысли лишь в сердце — все свершилось!..

Смелее, дети! Радостные приняты
Народом полномочные решения.

Отец, будь счастлив, вестник милой радости!
Скажи мне, что в собранье постановлено,
Рук большинство народных поднялось за что?

Голосовал единодушно Аргос весь.
И дряхлое взыграло сердце весело.
Бесчисленные руки рассекли эфир
И силу дали доброму решению.
Дано нам поселиться в этом городе,

Ни здешнему, ни гостю не позволено
Нас увести отсюда. А из граждан тот,
Кто на защиту нашу не поднимется,
Народом изгнан, чести будет он лишен.
Принять решенье это убедил народ
Пеласгов князь. От гнева Зевса, мстящего
За оскорбленных, остерег он. Городу
Не быть уж жирным, если оттолкнет гостей
И вместе — кровных родичей. Вдвойне чума
Падет, страна потонет в безысходном зле.
Глашатая не ожидая, весь народ
Аргосский руки поднял за царем. Так быть!
Речей поддались силе, складно сложенных,
Пеласгов люди. Зевс да кончит все добром!

Подымайтесь! Просите о доброй судьбе
Для аргосцев, в отплату за добрую весть!
Зевс скитальческий! Слово скитальцев услышь!

К поспешенью счастливому все приведи!

Ныне внемлите нам,
Зевсовы дети в небе!
Счастье в страну излейте!
Пусть никогда огонь
В старый Пеласгов кремль
Злой не метнет Арес,
Грозный и славный бог!
Жатву людей
Жнет пускай на других запашках!
Нас они пожалели,
Добрый кинули жребий,
Чтили к Зевсу припавших,
Наше зяблое стадо.

Не за мужскую власть
Отдали голос веский,
Девушек плач отринув.
Нет, им в глаза глядел

Мститель. Тяжел с ним бой.
Дому тому беда,
Где над коньком
Он угнездится, пришлец ужасный.
Нас, родных, полюбили,
Зевса приняли сирот.
Пусть на чистых престолах
Богу жертвы приносят.

Набожен девушек
Рот, хоть в руках ветвей
Нет. Так летите ж, песни!
Пусть этот город милый
Язва-чума не тронет.
Трупами граждан распря
Не окровавит полей и пашен.
Пусть цветет и не вянет
Юность. Пусть Афродиты
Муж, губитель людей, Арес

А на скамьях старшин
Пусть старики сидят,
Седы, да сердцем юны.
Город пасут разумно.
Будет им свято имя
Зевса скорбящих сторожа.
Мир он ведет по седым законам.
Пусть блюстителей царства
Род державный рождает!
Артемида развяжет пусть
В час болезни — рожениц!

Всякая овощь пусть
Во благовременьи,
Зреет по воле Зевса!
Козьи отары пусть
Мечут богатый приплод!
Дай, бог, изобилье дому!
Напев звонких аэдов,
Летай в праздничных хорах!
Слава, вторь из девичьих уст
Струн роптанью кифарных!

Хвалю молитвы мудрые, о дочери!
Но выслушайте от отца без трепета
Слова необычайные и новые.
С высокого забрала четко вижу я
Корабль. Он ясно различим. Узнал мой взор
И парусов оснастку, и опалубку,
И волнорез. Глядит глазами круглыми
Корабль, послушный черезмерно голосу
Правильщика. Тот голос нам бедой грозит.
Вот и гребцов я вижу. Тело смуглое

Уж много лодок видно и злодей на них.
Вот к берегу подходит головной корабль,
Спустил он парус. К отмели на веслах мчит.
Мужайтесь, дети! Ждите осмотрительно
Того, что будет, к идолам припав богов.
Охрану приведу я и ходатаев.
Придти глашатай может иль гонец сюда.
Добычу пожелает уволочь с собой —
Тому не быть! Не трепещите, дочери!
Все ж лучше, если помощь позамешкает,
Не покидать надежного убежища.
Скрепите сердце. В грозный день, в расплаты час
Воздаст тому, кто бога оскорбляет, бог.

Отец, мне страшно! Корабли крылатые
Летят, и время мчится кораблей быстрей.
Страх леденит меня. Сердце объяла скорбь!
Польза была ли нам в бегстве томительном?

Сказал народ аргосский слово твердое.
Смелее! Будет бой за вас. Уверен в том.

Сыны Египта беззаконны, бешены
И ненасытны в драке. Знаешь все и сам.
Дуба рубленного, суриком крашены,
Лодки плывут стремглав, гнутые, буйные,
Черным войском полны скамейки.

Найдут и здесь отважных, плечи сильные
В полдневном зное опаливших досмугла.

Одних не покидай нас! ни за что, отец!
Мы — девушки. Ничто — мы! В нас Ареса нет.
Ринутся вороны, хитрые, хищные,
В сердце — предательство, в мыслях — обман и плен.
Им алтари — не святы.

Отлично было б, дочери, когда б враги
Не вас одних, но и богов обидели.

Ворам, отец! Протянут нагло руки к нам.
Силой мужской кичась, ярые, шалые,
Псы без стыда, козлы, кобели жадные,
Боги для них — не боги.

Есть поговорка: волки посильней собак.
Сытней ржаная каша нильской зелени.

Чудовищ взбеленившихся, взбесившихся
Стыд потерявших — остеречься надо их.

Не так-то скоро войску корабельному
Приплыть, причалить, накрепко канатами
Пришвартоваться. Якорную, верную
Найдут не в раз стоянку лодок кормчие.
Вдобавок нет на побережье пристани,
И солнце к ночи клонится. Тревог полна
И страхов ночь для опытного кормчего.

Неладно войско на берег высаживать,
Пока надежно флот на якоре не стал.
Богам молитесь, если одолеет страх.

Не попрекнет: я сед, да молод разумом.

Ой край холмистый! Ой святынь земля!
Что будет с нами? Где спастись? Где спрятаться
В стране Апийской? Где нора, лазейка, щель?
Как черный дым пусть взлетим,
Где Зевса ходят облака,
Незримо, неслышно.
Легкой, летучей
Бескрылой пылью ветер нас развеет!

Нет ни пути, ни тропки, ни дорожки!
Стучится сердце птицей чернокрылою.
Отца дозор сковал, как цепью. Гложет страх.
В удавке пусть примем смерть.
В петле повиснуть нам милей,
Пока не стиснул

Пусть Ад владеет девушкою мертвой.

Пускай на горных высях нам приют дадут,
Где влажные туманы остывают в снег.
Пускай обрух, упрямый кряж,
Пропасть козья, яр крутой,
Коршунье гнездо глядят:
Камнем рухнем мы на дно,
Прежде чем бесстыдной, злой
Свадьбы ночь сломает сердце.

Пускай собаки сгложут тело девичье
И птицы клювом раскромсают. Стерпим все!
Освободительница-смерть
Нам в неволе даст покой.
Смерть, спеши, пока в постель

Муж невесту не повлек.
Как иначе убежать?
Свадьбы ночь нас как минует?

Вопите, войте! К небу крик!
К богам — мольба! К богам — слеза!
Поможет ли плач? Спасет ли мольба?
Придет ли покой? Ты видишь, отец,
Разбой, раззор! И светел все ж
Ясный взор божьих глаз?
К твоей руке припавших чти,
Всевластнейший мира царь, Зевс!

Сыны Египта, псы, козлы,
За страшной ласкою гонясь,
Помчались за мной. По следу бегут,
Беглянок вспугнул гомон и гик.
Рвутся силком робких схватить.
Бог, но в твоих руках
Весы. Что может человек
Без воли твоей? Что смеет?
Ой-ой-ой-ой, ай-ай!
Ловчий пес! Вот в море! На суше вот!

Ио! Вот перед глазами! Ой, лестницы! Лестницы!
На берег брошены! Спасите!
Вот горя начало! Подходит, спешит
Невзгода моя! Ио, Ио!
Быстро сюда, к алтарям!
Жадная похоть грозит!
На берег с лодок ползет!
Царь, приди! Заступник!

В барку! В барку, живей!
Шевелитесь, эй!
Не зевать, не зевать!
Толчок, толчок, пинок, щипок!
По затылку, в кость и в кровь,
Топором пополам!
Живо, живо, живее, твари, в лодку!

В хлябях бешеных сгинь!
Ты, тиранов надменных
Сбитая крепко гвоздями лодка!
Велю тебе: силой не трогай!
Сбесился ты, мерзкий!

В кровоподтеках на корабль втащу! Бегом!
Эй, шевелитесь, эй!
Ги-ги! Го-го! Алтарь оставьте! В лодку, эй!
Богам молитесь нашим. Их вы бросили!

Пусть не видать нам тебя,
Пашни питающий Нил!
Хотя теплит влага твоя
Кровь в человеке и хлещет пеной.

Эй, на корабль! На корабль! Живей!
Волей-неволей, эй!

Здесь род наш исконен и древен,

Силой стащу со ступеней
Битыми будете, битыми!

Ай, ай! Ай, ай!
Лучше б ты по хлябям морским,
Бурей гонимый, скитался!
К Сарпедоновой брошен
Зыбкой, песчаной отмели,
Лучше б в тумане сгинул!

Вопи, стони и голоси! Богов зови!
Ладьи не перепрыгнуть вам египетской,
Хотя б визжали во сто крат пронзительней.

Ой, ой! Ой, ой!
Лаешь нагло, за всех один.
Чванишься, спесью раздутый!
Помни, видит великий Нил.

Он остановит, подлый.

Велю грузиться в барку остроносую,
Да поживее! Мешкать не советую!
Не то схвачу вас за волосы. Плачьте же!

Ой-ой! Отец!
Богов кумиры — обман!
Паук длинноногий тянет!
Призрак, призрак черный!
О-то-то-той!
Земля! Земля! Спаси!
Гибельный страх отврати!
Земли сын, ой! К нам, Зевс!

Мне здешние не страшны боги. Не они
Мое растили детство, юность холили.

Ай-ай! Змея,

Ехидна вцепилась в нас!
В ногу вгрызлась жадно!
О-то-то-то-той!
Земля! Земля! Спаси!
Гибельный страх отврати!
Земли сын, ой! К нам, Зевс!

Идти велю вам на корабль без ропота!
Не то в лоскутья изорву рубашек лен.

Ио, город, ой!
Начальники! Гонят нас!

Господ немало, сыновей Египтовых,
Дадим. Не плачьте! Без господ не будете!

Ио! Гибнем совсем!
Наконец нежданный! Царь!

Поволоку вас, ухвативши за косы.
А ваши уши глухи для речей моих.

Эй-эй! Что ты затеял? Как взбрело на ум
Бесчестить край Пеласгов — смелых воинов?
Пришел ты в бабье государство, думаешь?
Над эллинами, варвар, вздумал чваниться!
Все безобразно делаешь и без толку.

Что ж не по праву и неверно сделано?

Чужак и гость, не знаешь, как вести себя.

А что? Свою потерю возвратить хочу.

Гостеприимца назовешь какого здесь?

Гермес-Находчик — вот гостеприимец мой!

На божество сослался, а богов не чтишь!

А здешние — тебе ничто? Сказал ты так?

Возьму вот этих, если не отнимете.

Попробуй, будешь плакать, и не мешкая.

Услышал слово негостеприимное.

Не гость мне святотатец и кощунственник!

Пойду. Сынам Египта расскажу про все.

Иди! Быков я не пасу забот твоих.

Но чтобы, зная, ясно рассказать я мог,
(Все сообщить подробно — долг глашатая) —
Как доложить, скажи мне, кто украл у нас
Всю стаю этих девушек — нам свойственниц?

И выкуп нам не серебром, не золотом
Дадите. Будут битвы, будет злая кровь
И злые раны, и бойцов отважных смерть.

Зачем знать имя? Час придет, услышите
О нем и ты, и те, кого привел с собой.
А этих можешь увезти — не силою, —
Охотой, словом убедивши ласковым.
Единодушно принято решение
Народом силой стаю этих девушек
Не выдавать! Гвоздем прибито кованым
Решенье, не в дощечки слово вписано,
Не в складках запечатано папируса, —
Из уст моих свободно, недвусмысленно
Его ты слышишь. А теперь — подальше с глаз!

Раздуть ты хочешь новую войну? Пускай!
Мужам да будет власть и одоление!

Вы, девушки, с наперсницами милыми,
Ступайте, с тихим сердцем, в крепкий город наш,
Броней высоких башен опоясанный.
Общинных зданий в городе достаточно,
И я настроил много не скупой рукой.
Там жить просторно и привольно будете,

Средь домочадцев многих. Если ж хочется, —
В домах отдельных, малых вы поселитесь.
Все лучшее, все самое желанное
Открыто вам. Цвет рвите! Ваш заступник — я
И город весь. Постановленье города
Незыблемо. Каких защит еще вам ждать?

Пусть за щедрость щедроты осыплют тебя,
Величавый Пеласг!
А теперь к нам радушно Даная пошли.
Он — родитель наш, добрый советчик, вожак.
— пораздумать о том,
Как и где поселиться нам, где отыскать
Дом, чтоб сплетня не выросла. Каждый готов
Чужаков клеветой
Обесславить. Но счастье да будет!

С благодарственной песней, с хвалой на устах
Многославный приветствуйте город!
Вы, служанки любезные, встаньте вокруг.
Подарил вас по жребию каждой из нас
Царь Данай как приданый подарок.

Должны аргосцам вы молиться, дочери,
Как олимпийским божествам, и жертвовать.
Они спасли вас. Слово недвусмысленно.
Что с вами было, кровными и присными,
Как мучили вас братья, рассказал я все.
Оруженосцев и телохранителей
Они мне дали, голову седую чтя,
Чтобы нежданной смерти час удар копья

За всю заботу благодарность верная
Пусть у кормила встанет ваших помыслов.
Впишите в память, рядом с тем, что вписано
Из прежних, многих добрых слов родительских.
Испытывает время дружбу новую.
На поселенца всякий рад точить язык.
Молва дурная быстро разлетается.
Прошу, не обесславьте седины моей.
Мужские взоры распаляет возраст ваш.
Плод спелый сада уберечь не так легко.
Богам и людям лакомиться хочется,
И тварь земная любит и крылатая!

Киприда разглашает: «Виноград созрел»;
Эрот нам шепчет: «Рвите гроздья сочные».
На девушку красивую и статную
Прохожий рад очей обворожающих
Стрелу метнуть, желаньем очарованный.
То, от чего бежали, горький труд приняв,
Вспахав просторы моря, — пусть не ранит здесь.
— себе,
Врагам в утеху. Дом готов двоякий нам:
И царь Пеласг и город предлагают кров,
Почетный и бесплатный. Превосходно все.
Совета не забудьте же отцовского:
Дороже жизни цвет храните девичий!

В другом пусть боги милостивы будут к нам.
За грозди сада нашего спокоен будь!
Пока судьба не присудила иначе,
Тропу топтать мы станем прежних помыслов.

В город путь наш. Величайте
Всех богов круг, градодержавцев,
Кремль хранящих,
Над старинным
Поселенных Эрасином!
Вы, служанки, песнь примите!

Город милый!
Нила медленные устья
Больше славить мы не будем.

Мы потоки славить будем,
Что струятся по равнине, растекаясь
Серебристыми ручьями,
Луг поя медовым соком.
Артемида, помоги нам!
Дева, девушек подруга! Пусть желаньем
Нас не взманит Киферея —
Страшны битвы страсти темной.

Не презренен нам Киприды строй приглядный,
Рядом с Герой правит властно Афродита.
Многокозненна богиня,
Но дела ее чудесны.
Рядом с матерью улыбчатой приходят

И Гармония — служанка
Афродиты, и Эротов
Шёпот вкрадчивый и робкий.

Нам, беглянкам, храп зловещий бедствий страшен
И сражений дым кровавый, гомон зычный.
Почему плыла так быстро
Зорких ловчих злая лодка?
Что от века суждено нам, то случится.
Зевса промысел высокий не объехать.
Тот же жребий прежде выпал
Стольким девушкам на долю.
Все оканчивает свадьба.

Пусть спасет нас Зевс от свадьбы
С родом мерзостным Египта.

Это было б счастьем лучшим,

Ты не знаешь дней грядущих.

Как изведать, как измерить
Зевса мысль, бездонный омут!

Не кичись, не надмевайся!

Дай совет в словах разумных!

Не роптать на волю божью!

Зевс-владыка! Отврати
Злую свадьбу, злых мужей
Ярость. Бедной Ио
Сердца боль утишил ты,
Прикоснулся целящей рукой,

Девушкам победу дай!
Горе отгони! Отмерь
Счастье мерой скромной!
Правду правдой награди!
Вот молитва моя. Божества
Пусть вершится промысел!

Хор Данаид в сопровождении служанок
покидает орхестру.

Эта трагедия являлась первой частью тетралогии о Данаидах, в которую входили также «Египтяне», «Данаиды» и сатировская драма «Амимона» (см. фр. 100—104).

Создание тетралогии большинство ученых до начала 50-х годов нашего века относило к раннему периоду творчества Эсхила, хотя в более точной датировке мнения расходились довольно основательно — от 90-х до 70-х годов V в. Поводом для пересмотра установившихся представлений послужил папирусный отрывок из так называемой дидаскалии (сообщения о постановке), опубликованный в 1952 г. в 20-м томе Оксиринхских папирусов (№ 2256, фр. 3). Поскольку здесь упоминается Софокл, впервые выступивший на афинском театре в 470 г., все более ранние датировки должны, по-видимому, отпасть, и если в дидаскалии (достаточно испорченной) правильно восстанавливается имя архонта Архедемида, то постановку «Просительниц» следует отнести к 463 г. Существует, однако, мнение, что в дидаскалии речь идет о посмертной постановке тетралогии, и тогда имя Софокла ничего не решает в ее датировке. См.: Тронский И. М. Оксиринхская дидаскалия к тетралогии Эсхила о Данаидах. Вестник древней истории, 1957, № 2. С. 146—159. Всестороннему рассмотрению вопроса о времени создания тетралогии и возможном содержании несохранившихся ее частей посвящена работа: Garvie A. F. Aeschylus Supplices: play and trilogy, Cambridge, 1960. См. также рецензию В. Ярхо в «Deutsche Literaturzeitung» (92, 1971, 655—659), из которой следует, что составитель данных примечаний склонен относить «Просительниц» ко второй половине 470-х годов, считая их произведением, довольно близко примыкающим по кругу идей и по характеру разработки образов к «Персам» (472 г.).

Миф о дочерях Даная получил разработку в древнегреческой литературе задолго до Эсхила. Существовала послегомеровская эпическая поэма «Данаида» объемом около шести с половиной тысяч стихов, от которых до нас дошли только два. Отдельные персонажи этого сказания встречались в произведениях VII—VI вв., приписывавшихся Гесиоду (фр. 127, 128, 135, 137 и примеч., «Щит Геракла», ст. 327). Трагедии под названиями «Египтяне» и «Данаиды» были также у Фриниха, современника Эсхила (не сохранились). Связное изложение мифа известно нам, однако, из более поздних источников (Аполлодор, II, I, 3—5). Сводится оно к следующему.

К дочери бога реки Инаха (в Аргосе) по имени Ио, жрице храма Геры (ср. ст. 291), воспылал любовью Зевс и, чтобы скрыть свою возлюбленную от глаз Геры, превратил ее в телку. По другому варианту, эту метаморфозу над Ио произвела сама Гера, чтобы отвадить от нее Зевса. Так или иначе, Гера приставила к ней сторожем стоглазого Аргуса, а когда Гермес по приказу Зевса убил Аргуса, Гера наслала на Ио лютого овода, который неустанно преследовал обезумевшую от боли девушку. Гонимая оводом, Ио прошла в блужданиях через Европу и Азию, пока не достигла Египта. Здесь Зевс, наконец, избавил ее от мучений, и от прикосновения верховного бога Ио родила сына Эпафа, который воцарился в Египте (ср. ст. 16—18, 40—48). К странствиям Ио см. также Пром. 640—686, 707—735, 790—815, 829—850.

— Египет и Данай. У первого было 50 сыновей, у второго — столько же дочерей (воспоминание о восточном многоженстве). Когда возмужавшие Египтиады потребовали себе в жены дочерей Даная, ни он сам, ни девушки не захотели заключения этого брака, построили себе корабль и стали искать спасения бегством, считая наиболее подходящим для себя приютом Аргос как родину их праматери Ио. С прибытия Данаид в Аргос и начинаются «Просительницы».

Действие трагедии происходит на равнине невдалеке от Аргоса, перед общим алтарем олимпийским богам. Каждый из них, как видно, был отмечен в этом сооружении присущим ему символом: Зевс — фигурой орла (см. 212), Посидон — трезубцем (218). Ср. также ст. 189 сл., 222, 355.

5. И Сирийских брегов... — Согласно мифу, Данай царствовал в Ливии, Египет — в Аравии, откуда, по представлениям Эсхила, не так далеко и до Сирии.

10. Вожделеющих кровосмешения. — В. Иванов исходит в своем переводе из современных представлений о недопустимости брака между двоюродными братьями и сестрами. В Афинах признавался вполне естественным не только такой союз (ср. ниже ст. 337, 387—389), но и брак между дядей и племянницей, необходимый в том случае, когда девушка-наследница оставалась сиротой. У Эсхила сказано, что девушки избегают «нечестивого брака с сыновьями Египта», однако причиной их бегства является, скорее, наглость претендентов, настаивающих на браке с Данаидами вопреки воле их отца (см. ниже, ст. 82, 227—229).

21 сл. ... ветви в руках // Повитые волной серебристой? — Оливковые ветви, увитые шерстяными нитями, служили знаком мольбы о защите.

25. На глубинных сидящие тронах... — Т. е. подземные боги, хранящие свою землю.

26. ... третий в братстве тройном... — Зевс, которому достались небо и земля, делил власть над миром со своими братьями Посейдоном, повелителем морей, и Аидом, владыкой подземного царства. Ср. Илиада, XV, 187—192.

34. Да разит их Перун! — В оригинале речь идет о грозе с молнией.

57. Кто б разумел // Щебеты птиц... — По голосу и полету птиц древние гадатели предсказывали будущее.

60. Над Прокной — Афинская царевна Прокна, выданная замуж за фракийского царя Терея, попросила его привезти к ней для свидания ее сестру Филомелу. Изнасиловав в пути девушку, Терей вырезал у нее язык, чтобы она не могла разгласить его преступление. Однако Филомела нашла способ поведать сестре всю правду. Разгневанная Прокна в отместку Терею зарезала своего сына Итиса; когда же Терей погнался за ней, боги превратили Прокну в соловья, Терея — в удода. Поэтому греки толковали соловьиную песнь как вечную жалобу Прокны по сыну. Что касается «ястреба», которого В. Иванов отождествил с Тереем, то это — некоторая вольность переводчика: в оригинале Прокна названа «несчастной супругой Терея, гонимой ястребом», т. е. соловью всегда приходится остерегаться нападения хищника. Ср. Гесиод, Труды и дни, ст. 202—212.

70. Раню ланиты свои... — т. е. раздираю щеки в знак скорби.

74. Кого люблю... — Данаиды имеют в виду аргивян, с которыми они связаны родством.

75. ... из Воздушной Земли — из Египта. Происхождение этой характеристики было непонятно уже древним.

81. ... чтоб грех свершился... — В оригинале δβρις:«гордыня, надменность, насилие».

117. Апийские хо́лмы! — Аргосская земля (см. ниже, ст. 260).

120. Сидон — город на финийском побережье (совр. Сайда), известный в древности производством тончайших тканей.

141. Дай не знать мужа мне... — Причины, по которым Данаиды отвергают притязания Египтиадов, многократно обсуждались в специальной литературе. Существует мнение, что они являлись принципиальными мужененавистницами наподобие амазонок. Однако и амазонки допускали к себе мужчин для продолжения рода, а наставления, которые Данай дает дочерям в конце трагедии (см. ст. 998—1009) показывают, что и им не чуждо чувственное влечение. Поэтому надо предположить, что ненависть к Египтиадам переросла у Данаид в отвращение к браку вообще, которое будет ими преодолено после расправы с женихами-насильниками.

148. Безмужняя... — Артемида была вечной девственницей, что не мешало ей быть покровительницей рожениц (ст. 676 сл.). Безмужней... гонимой — не творительный падеж, согласованный с «общницей», а дательный — «будь общницей мне, безмужней, и спасением мне, гонимой».

158 сл. — Т. е. в Аид, не отказывающий в приюте никому из смертных.

208. Хотела бы я рядом... — Большинство современных издателей изменяют здесь порядок стихов иначе, чем В. Иванов. После реплики Даная «На нас да взглянет...» (210) помещают ст. 211 («По воле божьей...»), который отдают хору. Затем идут ст. 207 («Опасно медлить...»), 208 («Хотела бы я рядом...) и 209 («Зевс, да не будет жалость...»). Между ст. 208 и 209 постулируется лакуна в 1 стих, принадлежавший Данаю.

214. ... сам он был изгнанником. — царю Адмету, у которого он служил надсмотрщиком за стадами. См. Еврипид, «Алкестида», ст. 1—9.

220. Гермий (Гермес) — бог — покровитель путешественников, послов и сам выполняющий обязанности вестника, передающего волю богов.

239. ... граждан-покровителей... не имея... — Имеются в виду так называемые проксены, берущие на себя защиту интересов чужестранцев в своем городе.

254—259. Я всей землей... правлю... — Владения легендарного Пеласга выходят далеко за пределы Аргоса и даже Пелопоннеса: — река во Фракии (соврем. Струма); на запад от нее лежит Македония, на север от которой жили пеоны, а на юг — перебы; Пинд; на северо-западе от него расположена Додона — город с прорицалищем Зевса в Эпире; на запад от Додоны расположены горы, спускающиеся к Ионическому морю: «царства грань — волна морей».

262. Навпакт — город на южном берегу Этолии, на границе Коринфского и Калидонского заливов.

308. На Инахе — рукописное чтение: «населяющие область Нила». В этом случае надо отдать стих хору (Пеласг не может знать, как в Египте называют овода), а перед ним предположить лакуну — реплику Пеласга. Поскольку в рукописи, начиная со ст. 291 и кончая ст. 335, вообще нет обозначения действующих лиц, современные издатели в ряде случаев расходятся во мнениях, кому из говорящих — Пеласгу или предводительнице хора — принадлежат те или иные стихи.

311. Каноб — город близ устья крайнего западного рукава дельты Нила; — город в Египте, у начала нильской дельты. После этого стиха, как и после ст. 315 издатели постулируют лакуны в один стих, содержавшие ответные реплики Пеласга.

442. Не повернуть нам... — Идущие после этого в оригинале девять стихов (443—451) в переводе Пиотровского перенесены в следующий монолог Пеласга и помещены между ст. 477 и 478. Притом, что ст. 443—451 вызывают у исследователей много затруднений и предложений по их перестановке, для переноса их целиком в другое место достаточных оснований нет.

525. Тиран тиранов! — «Царь царей, самый блаженный из блаженных, все свершающая власть»...

544. ... бродом морским... — Имеется в виду Геллеспонт, разделяющий Европу и Азию («рубеж вод»). Однако оригинал не дает основания называть этот глубоководный пролив бродом.

—555. Фригией греки называли северо-западный угол М. Азии, Мисией — область, прилегающую к Фригии с востока. — один из мифических мисийских царей. Южнее Мисии лежала Лидия, в северо-восточном углу Средиземного моря — Киликия, — Памфилия. Края Киприды — скорее всего, Финикия с культом богини любви Астарты. Таким образом, Эсхил довольно точно определяет путь Ио после пересечения ею Геллеспонта.

559 сл. ... Зевсовы пашни... — — великан, который олицетворял жаркий ветер, дующий из пустыни.

604. Рук большинство... — В изображении Эсхила решение в пользу Данаид принимается не единолично царем, а общим голосованием аргивян в народном собрании (ср. ст. 365—369).

682. Слезы родящий Арес... — Арес считался не только богом войны, но и источником всякого рода эпидемий (). Ср. Софокл «Царь Эдип», ст. 190—197.

686. ... Ликийский бог — Аполлон. Это прозвище объясняют либо восточным происхождением бога (его мать Лето, будучи беременной, искала себе приюта в Ликии, на южном берегу Малой Азии), либо его функцией охраны стад от волков (по-греч.: λύχοι«волчьим».

716. Глядит глазами круглыми... — С обеих сторон корабельного носа древние греки часто изображали человеческий глаз.

726. — Уход Даная, оставляющего девушек перед лицом опасности, объясняется тем, что исполнявший его роль актер был нужен Эсхилу для выхода в роли египетского вестника. Второй стасим (776—835) давал актеру достаточно времени, чтобы сменить костюм и маску.

825—835. Ой-ой-ой... — текст этой партии в оригинале очень испорчен, как, впрочем, и далее, до ст. 902. Перевод в целом ряде случаев сделан по догадке.

К Сарпедоновой... отмели... — По объяснению схолиаста, имеется в виду мыс на побережье Киликии, против Кипра.

919. Гостеприимца назовешь... — См. ст. 239 и примеч.

949. ? — Т. е. войну с неопределенным исходом. Ни о какой прежней войне между аргивянами и египтянами до сих пор речи не было.

952. ... не пивопийцами... — Упрек по адресу египтян, изготовлявших пиво из ячменя.

1041. — дочь Ареса и Афродиты, олицетворяющая слияние мужской силы с женским обаянием.

1052—1073. В рукописи нет никаких обозначений действующих лиц, и распределение реплик в переводах — по предложениям современных издателей.