1907
1907 - 1 января Л. Д. Зиновьева-Аннибал пишет М. М. Замятниной в Женеву: «"Эрос" вышел вчера в магазины. "Уроды" дней через пять».
4 января Иванов был у на литературном вечере у Бердяевых, где Ремизов читал рассказ, а Городецкий - главы из нового романа «First Flirt», написанные в духе «Крыльев» Кузмина (появившаяся в № 11 «Весов» в декабре минувшего года эта повесть вызвала огромный резонанс и массу подражаний и пародий). Иванов «ворчал» на Кузмина и Городецкого, говоря, что они зазнаются и пишут «вздор».
8 января на Башню из типографии привезли авторские экземпляры «Эроса».
До 9 января с Ивановым три раза встречалась А. Р. Минцлова и «все больше очаровывалась» им.
9 января в Москву едет Ю. Н. Верховский устраивать публикацию своего стихотворного сборника в «Скорпионе». Иванов снабжает его рекомендательным письмом к В. Я. Брюсову и передает с оказией на рецензию в «Весы» экземпляр «Эроса». В упомянутом письме к Брюсову Иванов упоминает, что «новых и хороших стихов» для январского № «Весов» у него нет, однако именно в № 1 журнала было опубликовано одно из самых известных стихотворений Иванова «Veneris figurae» («Узлы змеи»), ставшее символом жизне-творческого периода в творчестве поэта: «Триста тридцать три соблазна, триста тридцать три обряда, / Где страстная ранит разно много страстная услада...».
10 января после второго представления «Балаганчика» у Ивановых были актриса театра В. Ф. Комиссаржевской В. П. Веригина и Кузмин.
11 января на Башне были Кузмин, В. Ф. Нувель, М. Л. Гофман, С. А. Ауслендер, С. А. Леман и С. В. Троцкий (которого Л. Д. Зиновьева-Аннибал предложила ввести в возобновляемые «Вечера Гафиза»). Иванов надписал Кузмину «Эрос». «Диотима трогательна, просвет<левшая>, молодая, расположенная».
12 января состоялся литературный вечер у Блока, где хозяин читал лирическую драму «Незнакомка» и новый стихотворный цикл «Снежная маска». Иванов сделал автору ряд замечаний стилистического характера, однако в целом увидел в блоковских стихах «что-то дионисическое» и «Снежная маска» была тут же принята в «Оры» (опубликована в апреле). Сам Иванов читал «Узлы змеи», Сологуб - стихотворение «Разбудил меня рано твой голос, о Брама...», а Городецкий - четыре новых стихотворения. На вечере присутствовали М. Л. Гофман (который с начала года становится горячим поклонником Иванова, пишет трактат «Соборный индивидуализм» и de facto выполняет роль секретаря «Ор»), Г. И. Чулков и Л. Д. Менделеева-Блок.
До 15 января на Башне (в бывшей комнате Городецкого) поселяются приехавшие из Москвы М. А. Волошин и М. В. Сабашникова, которой Иванов надписывает «Эрос» («Маргарите Васильевне Сабашниковой-Волошиной, поэту, художнику, другу, эту "дерзновенную книжечку" подносит автор»). Вместе с сыном и невесткой у Ивановых поселяется и Е. О. Волошина.
16 января «Тридцать три урода». В этот день на Башне обедал А. М. Ремизов, на которого неприятное впечатление произвел «нелюдимый» вид М. А. Волошина.
17 января Блок подписывает Иванову и Зиновьевой-Аннибал только что вышедший в издательстве «Скорпион» книгу стихов «Нечаянная радость» («Любимым, близким и нужным, открывшим мне путь нежный и радостный»).
19 января М. В. Сабашниковой исполнилось 25 лет. В этот день на Башне был Кузмин, виделся с хозяевами и Волошиными и отметил в дневнике впечатление от визита: «У Ивановых свары и распри. Л<идия> Дм<итриевна> ходит, дала мне "ЗЗ урода". Что-то меня гнетет, какая-то пустота, вялость, все погасли, все уснули, все будто 20 лет друг на друге женаты. Обед у Ивановых будто из английских комедий, карикатурных и подчеркнутых».
20 января Блок на Башне читал свой новый стихотворный цикл «Снежная маска» в присутствии Л. Д. Менделеевой-Блок, Волошиных, Городецкого и Чулкова. Присутствующие были в восторге, а Иванов «признал его первым лириком по силе и дионисизму».
22 января Цензурный комитет запретил продажу «Тридцати трех уродов» и наложил арест на 333 (!) экземпляра повести, признанной «порнографической». М. А. Волошин пишет статью «Венок из фиговых листьев», в которой пытается отвести выдвинутое против книги обвинение в «безнравственности». Статья Волошина опубликована не была, но ее положения были затем развернуты в доклад «Пути Эроса».
В среду 24 января на Башне Н. А. Бердяев читал доклад «Декадентство и мистический реализм» (позже опубликованный как статья в № 7 «Русской мысли». В докладе утверждалась идея необходимости перейти к «теургическим» формам искусства, которые есть уже «форма религиозного действия». Бердяеву оппонировали Иванов, утверждавший несоединимость искусства с религиозным действием иначе как в мифотворчестве, и В. М. Гофман. На вечере присутствовали Волошины, Городецкий, Чулков, Блок, В. Ф. Нувель, А. М. и С. П. Ремизовы, А. К. Сюннерберг, Ан. Н. Чеботаревская, Л. С. Бакст, Л. Ю. Бердяева, художница Т. Н. Гиппиус (сестра писательницы), богослов В. В. Успенский, В. Э. Мейерхольд, актрисы Н. Н. Волохова и В. А. Щеголева, приехавший из Парижа историк искусства С. К. Маковский, писательница и журналистка А. В. Тыркова. Т. Н. Гиппиус, описывая собрание, отмечала: «Лидия Дмитриевна сидит в кресле на колесах (у нее нога болит), похуделая, лучше стала, в красном плюше задрапирована и золотом ожерелье». Она же описала «инцидент» с С. П. Ремизовой, которая была восхищена красотой Воло-ховой. «Тогда Лидия Юдифовна <Бердяева> к Лидии Дмитриевна: "Лидия Дмитриевна! Новость по вашей части - у Серафимы Павловны к Волоховой лесбийская любовь!". Серафима Павловна в ужасе, не знает куда деться - не той уйти - подумают - правда, остаться - противно. Вяч. Иванов жадно: "Серафима Павловна, я с вами хочу поговорить!" Серафима Павловна злобно: "Надоели вы со всеми вашими любвями!!". Вяч. Иванов обиделся: "Ну и скука с вами разговаривать!"».
25 января у С. П. Ремизовой была М. В. Сабашникова и говорила о том, что не может жить вместе с Ивановыми.
28 января у Ивановых обедал Кузмин, приехавший из Москвы, Чулков и М. Л. Гофман. В дневнике Кузмин отметил: «Были довольно кислы, даже Волошин присмирел».
Ивановы и Волошины были в мастерской К. А. Сомова и в Эрмитаже. Вечером к ним пришел Кузмин - предлагать для издания в «Орах» стихотворные циклы «Любовь этого лета» и «Прерванную повесть», однако Иванов, напуганный арестом «Тридцати трех уродов», отказался от этого предложения из-за гомоэротических мотивов в этих стихах. Кузмин исполнил несколько собственных песен, М. В. Сабашникова танцевала.
В январе начинаются беседы Иванова с М. В. Сабашниковой о поэзии: «Он хотел ввести меня в поэтическое искусство, и из его бесед возник планомерный курс, в котором принимали участие только Макс, Лидия и я» (в феврале к этому домашнему «литературному семинарию» присоединятся сестры А. К и Е. К. Герцык).
В январе по настоянию Брюсова А. А. Курсинский помещает в № 1 «Золотого руна» рецензию С. М. Соловьева оскорбительную рецензию на третий том Собрания сочинений И. А. Бунина. И. А. Бунин прекратил сотрудничество с «Золотым руном».
В начале февраля начинается любовная коллизия между Л. Д. Зиновье-вой-Аннибал и М. С. Сабашниковой, точно повторяющая сюжет «Тридцати трех уродов» (написанных годом раньше).
4 февраля Л. Д. Зиновьева-Аннибал пишет М. М. Замятниной: «С Маргаритой Сабашниковой у нас у обоих особенно близкие, любовно-влюбленные отношения. Странный дух нашей башни. Стены расширяются и виден свет в небе. Хоть рост болезнен. Вячеслав переживает очень высокий духовный период. И теперь безусловно прекрасен. Жизнь наша вся идет на большой высоте и в глубоком ритме».
В этот же день в № 183 газеты «Товарищ» Л. Н. Андреев известил о своем выходе из «Золотого руна» из-за конфликта, инспирированного (с подачи Брюсова) Курсинским.
5 февраля состоялась свадьба А. А. Курсинского в Нижнем Новгороде, на которой шафером был В. Я. Брюсов.
7 февраля у Ивановых М. В. Сабашникова по заказу Н. П. Рябушинского рисует портрет Кузмина для «Золотого руна». После этого визита на Башню Кузмин записывает в дневнике: «У Лид<ии> Дм<итриевны>, кажется, роман с Маргар<итой> Вас<ильевной>, или, по крайней мере, она хочет, чтобы это думали».
8 февраля, Кузмин вновь «рисовался» на Башне. Здесь же были В. Ф. Нувель и М. Л. Гофман, однако общение было «кислым».
9 февраля Во второй половине дня проходит третий сеанс позирования Кузмина на Башне, однако результат работы М. В. Сабашниковой ему не понравился. После возвращения Иванова на Башню пришли Ю. Н. Верховский и В. А. Тернавцев. Кузмин читал свою «пастораль для маскарада» «Два пастуха и нимфа в хижине», а Волошин - статью о рассказе Л. Н. Андреева «Елеазар».
10 и 11 февраля М. В. Сабашникова рисовала портрет А. М. Ремизова.
11 февраля на Башне были Кузмин и Сомов. Последний резко раскритиковал работу Сабашниковой.
12 февраля на Башне были Н. А. и Л. Ю. Бердяевы, М. Л. Гофман, режиссер Н. Н. Евреинов с женой, журналист А. К. Гольдебаев (Семенов), которого привел Кузмин. Последний вновь позировал Сабашниковой, говорил с ней о «крюковых нотах» (записи древнерусской музыки), а с Ивановым - о планах «театра мистерий».
13 февраля состоялся разговор Иванова с Волошиным о «близости», которая складывается между ним и его «ученицей» М. В. Сабашниковой. Волошин ответил, что очень этому рад. Вечером Иванов передал содержание разговора Сабашниковой. Среда 14 февраля стала одним из самых скандальных собраний на Башне.
Это была, по выражению Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, «среда-гигант», собравшая около 70 человек (!). Она открылась рефератом М. В. Волошина «Новые пути Эроса», затем о своем понимании Эроса говорил Иванов («... Вся человеческая и мировая деятельность сводится к Эросу, нет больше ни этики, ни эстетики - обе сводятся к эротике, и всякое дерзновение, рожденное Эросом - свято, а постыден лишь гедонизм»). Это выступление затем трансформировалось в статью «О любви дерзающей» (опубликована во втором альманахе «Факелы»). Третьим выступал Бердяев со словом о христианском понимании любви. Это выступление контрастировало с тем «перфор-мансом», который устроили Л. Д. Менделеева-Блок, Н. Г. Чулкова, Ан. Н. Че-ботаревская, В. А. Щеголева и три актрисы, явившиеся на собрание в откровенных костюмах одалисок. После прений они сидели на коврах в «сладострастной комнатке» и беседовали о любви с Блоком, Чулковым и Городецким («Городецкий устраивал в других залах какую-то собачью свадьбу», -прокомментировал эту акцию Кузмин). В комнате Л. Д. Зиновьевой-Аннибал также был воскрешен «Гафиз»: в присутствии Ремизова, Н. Н. Сапунова, Иванова и Кузмина М. В. Сабашникова танцевала под мелодии флейт («Голубоватое небо в окнах на розовой стене, - писал Кузмин, - фигура Марг<ариты> Вас<ильевны> в голубом, танцующая, камелия, стоящая посредине - все было отлично. Я назвал на среду <.. > юнкера Наумова, студентов и пр.»).
15 февраля у Ивановых были Кузмин, Чулков и М. Л. Гофман. Сабашникова работала над портретом Кузмина, после чего был устроен вокальный вечер, на котором тот выступал вместе с Зиновьевой-Аннибал.
16 февраля на Башне отмечали день рожденья Иванова - были Кузмин, Пяст. М. А. Волошин объявил о намерении прочитать свой вчерашний реферат об Эросе в Москве.
17 февраля «Соборный индивидуализм». Кузмин позировал Сабашниковой и читал отрывки из дневника.
18 февраля на Башне был Г. И. Чулков, а после его ухода Кузмин вновь читал Ивановым и Сабашниковой (Волошин был на вечере у Ф. К. Сологуба) отрывки из своего дневника.
20 февраля в Таврическом Дворце открылась работа второго состава Государственной думы, председателем которой был избран друг юности и ученик Иванова Ф. А. Головин. На Таврической улице была манифестация.
22 февраля на Башне Сабашникова завершает портрет Кузмина. Были М. Л. Гофман, друзья Волошиных А. И. Орлова и Я. А. Глотов, который принес только что вышедшую «Историю революции 1848 г.» Д. Стерн в своем переводе. Кузмин читал отрывки из дневника. Вечером пришел В. Ф. Нувель. В этот день Волошин пишет В. Я. Брюсову письмо о своем намерении читать реферат об Эросе в московском Литературно-художественном кружке (где Брюсов председательствовал).
24 февраля Волошин читал на Башне окончательный текст реферата («Пути Эроса (Мысли и комментарии к Платонову "Пиру")») Ивановым, Сабашниковой, З. А. Венгеровой, Л. Н. Вилькиной, Н. А. Бердяеву, М. Л. Гофману, В. А. Пясту, К. А. Сюннербергу и режиссеру Б. С. Мосолову. Реферат вызвал раздражение у Сабашниковой, однако Л. Д. Зиновьева-Аннибал видит в поездке Волошина «подвиг»: «... Сколько грязи и обиды прольется на него <...> вернее, на то, что нам свято».
25 февраля Волошин уехал в Москву. Днем на Башню заходил Кузмин, которого Иванов, не успевавший сдать статью в новый альманах «Факелы», скоро спровадил.
В ночь с 25 на 26 февраля Сабашникова заключают «тройственный союз» с Ивановыми. По рассказу Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, «она пришла с Вячеславом в мою комнату. У Маргариты было такое лицо... Иоанна д'Арк... И Вячеслав был в упоении, говорил, что она обещает ему новую любовь. И мы с таким восторгом оба целовали ее ноги. Может она изменит этому лицу, но я его не забуду. Это было одно мгновение. Но мгновение это - обет вечности. Я знаю теперь, что это возможно. Я не верила действительности, а теперь знаю, что это есть».
26 февраля Сабашникова сообщает о состоявшемся «мистическом союзе» с Ивановыми в письме к мужу в Москву, подчеркивая его духовный характер.
В среду 27 февраля «Все мы гермафродиты в духе своем» и демарш В. Ф. Ходасевича и его друзей, пришедших на заседание с одинаковыми желтыми нарциссами в петлицах, (что было интерпретировано как знак принадлежности к «оргийному обществу»).
В этот же день в Петербурге Ивановы отменили объявленную ранее «среду» на Башне и проводили время вместе с Сабашниковой, по выражению забежавшего к ним Кузмина, «скучно».
28 февраля Волошин в Москве был в редакции «Золотого руна», где привезенные им портреты Кузмина и Ремизова работы М. В. Сабашниковой были забракованы Н. П. Рябушинским. Вечером он обсуждал с А. Р. Минцло-вой «тройственный союз» Ивановых и Сабашниковой. А. Р. Минцлова открыла Волошину тайну: семнадцатилетняя Маргарита была изнасилована Н. Ф. Джунковским (братом московского генерал-губернатора, друга семьи Сабашниковых) и нуждается потому в психологической и духовной реабилитации («Я не могу видеть эти испуганные страдающие глаза. С детства испуганные при каждом окрике»). Под впечатлением от этого разговора Волошин решает «отдать» жену Ивановым не только «духовно», но и «телесно»: «Я радовался тому, что Аморя любит Вячеслава, но не будет принадлежать ему. Я знаю теперь, что она должна быть его до конца. Или уйти. Но она не уйдет. Или... или... Я знаю, что должен сделать, и эта мысль жжет меня. Иной дороги нет. Я думал ночью о том, что я должен сам убедить, послать, заставить ее уступить тому, что я для себя не смел, не посмел желать; Вячеслав не должен приходить тем путем средним, как я».
В феврале был снят запрет на «Тридцать три урода» Л. Д. Зиновьевой-Аннибал и книга поступила в продажу.
Во второй половине февраля начинается ссора между Н. П. Рябушинским и А. А. Курсинским из-за литературной политики «Золотого руна», в ходе которой Н. П. Рябушинский изъявляет желание упразднить литературный отдел «Золотого руна». Одним из поводов к ссоре было протежирование Кур-синским в журнале «людей Брюсова» (в частности - латышского поэта Виктора Эглитиса). Стало ясно, что Брюсов через Курсинского проводит собственную политику в журнале (что привело к уходу из «Золотого руна» Г. И. Чулкова и Б. К. Зайцева).
Пятница 2 марта - знаменательный для Ивановых и Волошиных день. М. А. Волошин приезжает утром в Петербург и, дожидаясь когда обитатели Башни проснутся (Сабашникова спала в комнате Зиновьевой-Аннибал), окончательно приходит к выводу: «То, что я не смел, не чувствовал права потребовать для себя, я должен потребовать для Вячеслава. И тогда... Ведь я никогда не мог ради себя отказаться от Амори, я ради нее, ради предутренней девственности, ради "запотевшего зеркала озер" отказывался. И если утреннее зеркало будет разбито и если я тогда полюблю ее, <то> уже неотвратимо, как женщину...». Приехавшего Волошина первой обнаружила Зиновьева-Аннибал, затем к нему вышла Сабашникова и Волошин «говорил, как вчера он отрекался от нее и отдавал ее». Л. Д. Зиновьева-Аннибал, пораженная радикализмом Волошина больше Сабашниковой, замечает: «Нельзя вносить насилия в эту область. У Маргариты есть своя стихия - нежность. Третий род любви». Иванов «был скептичен, резок, насмешлив» и выразился резче: «Я тебя все-таки люблю. Не уважаю, но люблю. Конечно, я бы мог много пунктов для уважения найти». Затем Волошин объяснился и с Е. О. Волошиной и вечером, после всех потрясений этого дня слег в постель. В это время к нему пришла Сабашникова и изложила свою версию событий: «Я буду покорной, Макс. Он (Иванов - Ред.) мой учитель. Я пойду за ним всюду и исполню все, что он потребует. Макс, Макс, я тебя никогда так не любила, как теперь. Но я отдалась ему. Совсем отдалась. Понимаешь? Тебе больно? Мне не страшно тебе делать больно. Я гвоздь. Я его распинаю, и тебя. Он, может быть, единственный человек, вполне человек. Он сразу живет во всех планах, одинаково сильно. <... > Макс, он и твой путь. Ты отречешься от меня. Тебе будет больно. Но ты свой путь найдешь». Волошин и Сабашникова долго целовали и крестили друг друга, затем Сабашникова ушла к Иванову, после вернулась и рассказала, что она ужинала с Ивановыми и говорила с ними о причастии. Затем супруги заснули и Волошину в ночном кошмаре казалось, что кошка La Vampa, бродя по Башне говорит: «Макс, пора... Макс, вставай.».
В это время потрясенная всем происходящим Зиновьева-Аннибал писала в Москву А. Р. Минцловой: «... Жизнь подрезала корни у моего Дерева Жизни в том месте, где из них вверх тянулся ствол любви Двоих. И насадила другие корни. Это впервые осуществилось <...> в январе этого года, когда Вячеслав и Маргарита полюбили друг друга большой настоящею любовью. И я полюбила Маргариту большою и настоящей любовью, потому что из большой, последней ее глубины проник в меня ее истинный свет. Более истинного и более настоящего в духе брака тройственного я не могу себе представить, потому что последний наш свет и последняя наша воля - тождественны и едины. <...> Купель ли это крещения для Вячеслава или двери погибели?».
3 марта на Башне были Кузмин, Ремизов и Бердяев, слушали московские новости. Кузмин отметил в дневнике: «Сабашникова рисует Диотиму почти голой, в /4 раза больше натуры». Волошин окончательно слег (тяжелая ангина), в промежутках между лихорадочными приступами, записывал в дневник все, произошедшее накануне.
В этот же день в Москве Н. П. Рябушинский намекнул А. А. Курсин-скому о желательности оставления места секретаря редакции «Золотого руна».
4 и 5 марта «астральное видение Вячеслава». В это время у Сабашниковой, проводящей все это время в исповедальных разговорах с Ивановым и Зиновьевой-Аннибал, случается истерический припадок, который Иванов прекращает оплеухами: «Он был страшно взволнован. Он упрекал меня в малодушии, в трусости, в том, что у меня нет настоящей любви, что я не могу любить до конца. Он даже бил меня. <.. > Мне было сладко, когда он бил меня».
Утром 6 марта Сабашникова рассказывает пришедшему в себя Волошину об этом «сеансе экзорцизма», демонстрирует разорванную рубашку и оповещает мужа: «Макс, ведь я уже его. Ты должен это знать. Если это не случилось сегодня окончательно, то только потому, что у меня является инстинктивная самозащита от боли. Но это будет. Я была уже почти его. Макс, ты должен это знать. Ты ведь отдал меня». Волошин с рыданиями припадает к ногам жены, а затем отправляется «выяснять отношения» к Иванову. Иванова он будит, и тот, проснувшись, гарантирует Волошину, что «ничего, что не будет свято» он не сделает. В качестве аргумента он рассказывает о своем «спасительном падении» с Д. М. Ивановой уже после разрыва в 1895 г. Волошин чувствует «странную сладость проходящей боли», и они, по настоятельному требованию Зиновьевой-Аннибал идут обедать. После обеда все собрались у постели Собашниковой, у которой после побоев Иванова вспухла вена на руке. «Я смотрю на Лидию, - записывал в дневнике Волошин, - и только теперь начинаю сознавать всю ту муку, которую она должна переносить. Я понимаю, почему она говорит, что надо быть вчетвером, и понимаю, что она хочет уйти... Так же, как я, она мучится в одиночестве и, когда видит Аморю, забывает все, как я, когда вижу Вячеслава». (Во время этих жутковатых «посиделок» Л. Д. Зиновьева-Аннибал все время твердила: «Только не надо никакого насилия, чтобы ни одно семя, взошедшее в одном из нас, не было погублено»). Вечером на Башне собираются Кузмин, Чулков, Сомов, В. Ф. Нувель, Б. А. Леман с О. Н. Анненковой, М. Л. Гофман, К. А. Сюннерберг. Кузмин читает свою повесть «Картонный домик» для готовящегося Чулковым «петербургского альманаха» «Белые ночи». Волошин во время чтения уходит к М. С. Сабашниковой и на вопрос Иванова - «Почему ты ушел от нас?», отвечает - «Мне тяжело быть на людях». «Далеким и скорбным» свидетелем происходящего остается Е. О. Волошина.
7 марта М. В. Сабашникова ушла к доктору К. Д. Кудрявцеву, а Волошин имел долгий разговор с Ивановым, а затем с Зиновьевой-Аннибал. Вечером Иванов и Сабашникова долго беседовали. Их беседа была прервана истерикой Л. Д. Зиновьевой-Аннибал: «Вячеслав, я прихожу сказать тебе, что это бесчестно. Ты знаешь ведь, что Маргарите надо спать. Пожалуйста, не приходи ко мне. Я ложусь». После этого Сабашникова и Иванов пришли в комнату Волошина, где все рыдали и целовали друг другу руки. Волошин принял решение уехать в Италию.
Утром 8 марта Ивановы и Сабашниковы вновь обсуждают сложившееся невыносимое положение. Иванов говорит, что ему необходимо «испытать душу» М. В. Сабашниковой. Волошин, с криком - «Я не могу допустить испытания над человеческой душой!» - бросается на него с кулаками, а затем убегает к себе. Вместе с ним выбегает Сабашникова, с которой затем делается истерика и Волошин, замкнув дверь на ключ, пытается привести ее в чувство, обливая водой из графина. Иванов в это время ломится в дверь, опасаясь убийства или самоубийства. Волошин отворяет ему, и он, забрав ключ, уходит («Я расслышал только его слова: "C психическими больными..."», - отмечает Волошин. Свидетелями этой сцены становятся Е. О. Волошина и некстати пришедший С. В. Троцкий. Немного успокоившись, и «благословив друг друга на любовь, на все, что бы ни случилось», Волошин и Сабашникова выходят из комнаты в коридор. «Там стояли Вячеслав и Лидия. "Макс, ты хочешь подать мне руку?" - Не только подать, но поцеловать хочу тебя. Мы вдвоем ушли в мою комнату и долго говорили. Снова все, все прошло. Пришла Амо-ря и лежала между нами и говорила: "Дайте мне вот так отдохнуть между вас". Теперь Аморя снова в комнате Вячеслава, а Вячеслав будет ночевать у меня».
Утром 9 марта Волошин встал бодрым и долго делал зарядку, что произвело на сторожившего его Иванова хорошее впечатление и тот ушел по своим делам, устраивать с Г. И. Чулковым второй выпуск «Факелов» и издание альманаха «Белые ночи». По издательским делам ушел и Волошин, а, вернувшись, узнал от Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, что по ее настоянию М. С. Сабашникова решила на четыре недели ехать лечиться в Висбаден, в санаторий для нервных больных. На башню приходила А. И. Орлова, которая секретничала с Е. О. Волошиной. Вечером, узнав о решении Сабашниковой ехать за границу, Иванов устроил Сабашниковой и Зиновьевой-Аннибал скандал, сравнивая себя с королем Лиром, который в гордости не захотел более повелевать и остался покинутым и с жаждущим Танталом («Я слышал, - писал Волошин. - как Лидия кричала ему: "Путь! Путь!! Да, ты путь! Чертов путь!"»). Затем Иванов и Сабашникова вновь беседовали вдвоем до глубокой ночи («Он мне говорил, что он увидел, что я действительно его не люблю, если могла в тот момент, когда только стали слагаться наши отношения, вдруг решить ехать в какую-то санаторию. <...> Он гениально говорил»), пока их беседа не была прервана воплем Л. Д. Зиновьевой-Аннибал: «Бездельники... Жиробесы!! Полуночники. Это бесчестно! Слышишь, Вячеслав?». «Вячеслав быстро вошел в мою комнату и стал раздеваться. Я притворился спящим», констатировал Волошин в дневнике. В результате этой беседы Сабашникова отказалась от идеи поездки в Висбаден.
Утром 9 марта Иванов повел М. В. Сабашникову к церковному причастию, а Волошин, дождавшись их возвращения, испытал приступ ревности и ушел на выставку «Нового общества художников». «Я не ожидал увидеть так много народа. Это меня изумило и оглушило. Я почувствовал, что века прошли с тех пор, как я видел людей. <...> Возвращаясь, я принял несколько важных жизненных решений. Я решил, что не должен связывать планы своей жизни с Амориными планами. Что все лето проведу в Коктебеле, а осенью отправлюсь в Париж. Она же поступит так, как ей заблагорассудится - поедет со мной или останется в России». В это время на Башню пришла А. И. Орлова, которая забрала находящуюся в состоянии психологического шока к их общей подруге, художнице Е. Н. Давиденко. В это время Л. Д. Зиновьева-Ан-нибал пишет М. М. Замятниной: «Жизнь моя, помимо рабочей спешки складывается в такие драмы, одной из которых в обычной атмосфере было бы достаточно, чтобы написать жалостно-трагический роман, или прожить его, или избавиться от него смертию. Но на башне организмы приспособлены к всасыванию крепчайших ядов. Башенникам все на пользу. Поболит живот шибко, зато кровь вся обновилась, и, вечные кочевники красоты, они взлетели в новые и новые дали». Ужинали Ивановы и Волошины вместе и за ужином М. А. Волошин объявил о своем решении. «Один момент разговор принял острый характер, когда коснулся Ан<ны> Рудольф<овны Минцловой>, но все обошлось благополучно». Все бессонные сутки 11 и 12 марта «нет слепой страсти к Маргарите» и она «может стать его» только в случае «неизбежности» («Конечно, я могу обмануться, но ты понимаешь, в каком смысле. Скорее Маргарита может меня обмануть, чем я»).
Вечером 11 марта на Башню заходил бодрый Кузмин и остался визитом недоволен: «У Ивановых тоска и запустение, все расстраивается, все будто эмигранты во время революции. Пели я и Диотима, было очень скучно, даже Сабашникова не утешала».
12 марта «Новая жизнь!») пошли на выставку «Нового общества художников» и нанесли визит П. С. Соловьевой. Вечером на Башню пришла Е. О. Волошина, у которой с сыном состоялся «неприятный разговор» («Я груб и раздражителен. Она огорчена и негодует»). Вечер прошел мирно. «Всеобщий мир и благоволение, - записывает в дневнике Волошин. - "Я за каждый новый день боюсь", - говорит Лидия. У всех такое же чувство. Все стремятся разъехаться, отдохнуть, успокоиться от этой нечеловечески напряженной атмосферы последних дней».
13 марта на Башне на Башню заходил Кузмин, которому сообщили что все ее обитатели «разлетаются»: «Сабашникова в санаторию, Волошины в Крым, Диотима в Юрьев, кухарку увозят Волошины, а в квартиру напустят жильцов...». Затем пришли Городецкий и поэт Е. М. Тарасов и звали всех на вечер в пользу безработных.
В среду 14 марта
15 марта Иванов и Зиновьева-Аннибал были у Ремизовых на ужине в честь приехавших из-за границы меценатов, друзей Бердяевых и Мережковских Е. Ю. Пети и Э. Балаховской-Пети.
В этот же день в Москве произошел публичный разрыв между А. А. Курсинским и Н. П. Рябушинским: последний демонстративно не подал секретарю редакции руки в присутствии Андрея Белого и заведующего художественным отделом В. Д. Милиоти.
Волошин отвез М. В. Сабашникову в Свято-Троицкую санаторию в Царском Селе (угол Кузминской и Колпинской улиц). Вечером того же дня на Башне прошел небольшой литературный вечер с участием Ивановых, С. В. Троцкого, А. К. и Е. К. Герцык и Кузмина. Зиновьева-Аннибал читала рассказ «Красный паучок» из готовящегося к выходу в «Орах» сборника «Трагический зверинец», прочел свой рассказ Троцкий. Вечер был отчасти «костюмированным» (Кузмин переоделся в турецкий костюм), в духе «Гафиза», и завершился под утро. Волошин в нем участия не принимал.
18 марта «О Страстях Господних. Тридневен во гробе», которая вызвала протест Иванова как открыто «кощунственная». Тут же произошло столкновение Иванова и М. Л. Гофмана, самовольно включившего в эту повесть в состав готовящегося в «Орах» сборника А. М. Ремизова «Лимонарь» (в результате Гофман был вскоре отстранен от секретарства в «Орах»; его место месяц спустя займет М. М. Замятнина).
Это столкновение произошло в присутствии знакомого М. А. Кузмина, юнкера В. А. Наумова, который заехал за Ивановыми, чтобы везти его на заседание организационной комиссии Религиозно-философского общества (которое этой весной затевали Н. А. Бердяев, В. В. Розанов и С. Н. Булгаков).
В этот же день в № 75 московской газеты «Утро» опубликовано «Письмо в редакцию» А. А. Курсинского, извещающее о сложении им обязанностей секретаря редакции «Золотого руна». В это же время «Весов» С. А. Полякову с просьбой об организации третейского суда между ним и Н. П. Рябушинским с целью взыскать с редактора «Золотого руна» 2000 рублей неустойки за 1907 г.
В середине месяца секретарем редакции «Золотого руна» назначен критик Г. Э. Тастевен.
19 марта М. А. Волошин и Е. О. Волошина уехали из Петербурга в Москву. На вокзале из провожали Иванов и приехавшая из Царского Села М. В. Сабашникова (в тот же день она вернулась в санаторий).
на Башне собираются Кузмин, Сомов, А. А. Блок, Н. А. Бердяев и С. В. Троцкий (уезжавший в Париж). Иванов читал стихотворное послание, полученное им на днях от заболевшего Ю. Н. Верховского, и свой ответ - стихотворение «Выздоровление», новые стихи читал А. А. Блок. Вероятно, на этом собрании возникла идея альманаха «Ор», аналогичного альманаху «Скорпиона» «Северные цветы».
22 марта А. М. Ремизов прислал Иванову переработанный текст «Страстей Господних».
23 марта «Утро» «Письмо в редакцию», осуждающее поступок Н. П. Рябушинского в отношении А. А. Курсинского (Н. П. Рябушинский принес извинения, но дело о неустойке не было возбуждено и деньги Курсинский не получил).
В субботу 24 марта Л. Д. Зиновьева-Аннибал сообщает в письме к В. К. Шварсалон: «Решено только что печатать на днях альманах «Ор» в складчину. Будут Бальмонт, Блок, Вяч. Иванов, Кузмин и т. д. И Вячеслав очень хочет, чтобы пошла моя сатирическая драма, которую теперь пишу в стихах и не знаю секунды отдыха». Кузмин, зашедший в этот день к Ивановым, получил предложение стать автором и пайщиком альманаха «Ор» (складывались по 25 рублей), а также узнал, что «Сабашникова, отослав мужа в Крым, переезжает в четверг навсегда в город».
В этот день «милой запиской».
До 29 марта Л. Д. Зиновьева-Аннибал навещала М. В. Сабашникову в Царском Селе и между ними возникает чувство исключительное близости и понимания.
28 марта на Башне был Кузмин и, после беседы с хозяевами, отметил в дневнике: «У Ивановых, кажется, затевается теперь с Сабашниковой то, что прошлый год не удалось с Городецким, но я думаю, что с Диотимой никакой терцет немыслим».
М. В. Сабашникова возвращается из царскосельского санатория на Башню.
30 марта на Башне были Блок, Ремизов, Кузмин и Гофман. Кузмин читал свою «Комедию о Евдокие из Гелиополя или Обращенная куртизанка», однако, по его наблюдению, «все были как-то не в духе»: «Блок и Ремизов с перепою, Диотима зла, Гофман противен».
В этот день «Во мне живет инстинктивный ужас жизни под одной кровлей с Ивановыми».
В эти дни разгорался скандал в связи с публичным признанием юнкера В. А. Наумова, что общение с Кузминым и посещение «сред» Иванова пробудили в нем гомосексуальные наклонности («Диотима особенно злилась», -отметил Кузмин).
В конце марта выходит второй выпуск альманаха «Факелы», где Иванов был представлен статьей «О любви дерзающей», а также московский альманах «Корабли» со стихотворениями Иванова «Макрокосм» («Небо - вверху, небо - внизу...») и «Об-он-пол».
В № «Золотого руна» были опубликованы стихотворения «Из далей далеких» (посвящено Л. Ю. Рапп (Бердяевой)) и «Vates», обращенное к А. Р. Минцловой.
В последних числах марта в Петербург из Москвы приехал Н. П. Рябу-шинский: в «Золотом руне» разгорался скандал в связи с уходом из литературного отдела А. А. Курсинского и издатель журнала хотел убедиться в лояльности петербургских сотрудников - Кузмина и, вероятно, Иванова (который до сего момента относился к московским литературным интригам индифферентно).
В марте «Весов» со статьей Б. Н. Бугаева (без псевдонима!) «На перевале. Против музыки». Эта, достаточно безобидная само по себе статья сыграла важную роль в грядущем конфликте между «Весами» и «Золотым руном».
В первой половине апреля Иванов, Зиновьева-Аннибал и Сабашникова работают над составлением альманаха «Цветник Ор. Кошница первая». За время подготовки Иванов создает свой шедевр - цикл сонетов «Золотые завесы».
Иванов срочно вызвал письмом на Башню Кузмина, чтобы тот принес рукопись «Комедии о Евдокии...» для набора в «Цветник Ор». На Башне Кузмин и отправившийся с ним С. А. Ауслендер застали Чулкова, который прочитал стихи Блока и Сологуба, отданные в альманах. Иванов прочел сонеты «Золотых завес» и Кузмин отметил: «Иванов написал кучу отличнейших стихотворений». Помимо того, Кузмин отметил и то, что «Лидия Дм<ит-риевна> была зла по обыкновению» (в этот день М. В. Сабашникова в письме к Волошину в Коктебель пишет: «К В<ячеславу> у меня вполне цельное и полное чувство: большая любовь, но не "любовь"»). Полученные рукописи Иванов тогда же
8 апреля состоялось подготовительное заседание Религиозно-философского общества (доклад читал В. В. Розанов), на котором Кузмин присутствовал вместе с корнетом В. А. Наумовым, произведя эпатаж. До того Кузмин и В. Ф. Нувель были на Башне и говорили о проекте «Цветника Ор». В этот день в издательстве «Оры» выходит книга стихов А. А. Блока «Снежная маска».
Андрей Белый пишет Г. Э. Тастевену письмо о своем выходе из числа сотрудников «Золотого руна» из-за истории с отставкой А. А. Курсинского.
12 апреля — Г. Э. Тастевен пишет Андрею Белому письмо с просьбой воздержаться от выхода из редакции до возвращения в Москву находящегося в отъезде Н. П. Рябушинского: «Как выяснилось при нашей беседе, главным мотивом Вашего ухода из "Руна" является опасение, что теперь в журнале воцарится личное усмотрение. Между тем, присутствие мое и В. Д. Милиоти может служить твердым ручательством, что именно теперь в "Руне" открылась полная возможность свободной и систематической работы, не стесняемой никакими посторонними политическими и другими соображениями».
14 апреля «Пути и цели современного искусства» (будущая программная статья «О веселом ремесле и умном веселии»), в котором излагает свое понимание «теургического искусства». В прениях участвуют М. Л. Гофман, Е. В. Аничков и др.
В воскресенье 15 апреля состоялся большой художественно-поэтический вечер у Ф. К. Сологуба. Реферат о музыке прочел М. Ф. Гнесин, а потом свои новые стихи читали Сологуб, Блок, Кузмин, П. П. Потемкин и поэт из «Журнала для всех» Л. И. Андрусон. Иванов прочитал 7 сонетов из «Золотых завес». На вечере присутствовали К. И. Чуковский, О. Дымов, Л. С. Бакст, С. А. Ауслендер, Мирэ, Н. А. Тэффи, поэты Н. Н. Вентцель, А. А. Кондратьев, Ю. Н. Верховский, Л. Е. Габрилович (Галич), К. А. Сюннерберг, В. И. Уманов-Каплуновский и др.
16 апреля Вечером на Башне Иванов вновь читает реферат «Пути и цели современного искусства» специально для пришедшего Кузмина, затем правит с ним корректуры «Комедии о Евдокии...», попутно увещевая его из-за разгоревшегося скандала с развращением юнкера В. А. Наумова.
17 апреля на Башне был Чулков, который с глазу на глаз имел беседу с Л. Д. Зиновьевой-Аннибал о развратителе-Кузмине, после чего они вдвоем распили бутылку водки.
на Башню на 15 минут с запиской от Чулкова забегал Кузмин и увидел там «Маргариту, отмывающуюся после прощальных лобзаний»: М. В. Сабашникова готовилась отбыть в Москву объясняться с родителями ввиду изменений в жизни, которые невозможно больше скрывать. Ивановых она приглашает на лето в имение Сабашниковых Богдановшину (под Орлом).
До 19 апреля в издательстве «Оры» выходит пьеса Г. И. Чулкова «Тайга».
19 апреля «... На Башне провожают Сабашникову, у которой такой вид, будто ее кто-то сосал, злы и капризны», - записывает в дневнике Кузмин.
21 апреля М. В. Сабашникова в Москве встречается с А. Р. Минцловой, упрекает ее в злоупотреблении доверием («Почему Вы соединили меня с Максом?.. я шла, слепо веря Вам, против себя...») и заявляет, что «для Вячеслава готова на все, только троих и четверых не может быть».
22 апреля (Пасхальное Воскресенье) в Петербург приезжает М. М. Замятнина с Костей Шварсалоном и Лидой Ивановой. Не дав детям опомниться с дороги Зиновьева-Аннибал посылает их к П. Б. Струве, Кузмину и Сомову с приглашениями на вечер. Замятниной с детьми отвели комнату Волошиных (кстати освободившуюся). Вечером Ивановы, Замятнина, Кузмин и Сомов празднуют Пасху (засиделись до 4-х часов ночи). Зиновьева-Аннибал в это время завершавшая работу над драмой «Певучий осел», просит Кузмина на писать к ней музыку и получает согласие.
Иванов пишет в Москву А. Р. Минцловой: «Если я пройду через некие тесные ворота, то выведу и Лидию, и мою Маргариту, которой я поручен, как и она мне, - выведу из царства теней».
До 24 апреля Н. П. Рябушинский, вернувшись в Москву, предложил Андрею Белому заведовать литературным отделом журнала. Белый отказался и из журнала ушел, но инцидент между ним и редакцией «Золотого руна» был внешне исчерпан.
25 апреля «Певучий осел» Кузмину, Сомову и Сюннербергу. Пьеса внезапно поразила собравшихся очевидной стилистической новизной. «Лучше, чем ее прежние, проще, более по-шекспировски, но страшно длинно, сумбурно и чем-то непристойно», - объективно формулировал впечатления Кузмин. Иванов же признал, что это лучшее, что написала жена.
В этот день М. В. Сабашникова в очередном письме Иванову пересылает два стихотворения Волошина для «Цветника Ор», оговорив, что стихотворения ей «не нравятся». Однако Иванову они «понравились» и были включены в состав альманаха под названием «Киммерийские сумерки».
26 апреля М. В. Сабашникова пишет из Москвы Зиновьевой-Аннибал: «Мне тяжело быть третьей. <...> Когда вы вдвоем, я не влюблена, я не могу слиться с вашей жизнью...».
Ивановы были в гостях у сенатора С. Б. Врасского, где познакомились с О. Л. Книппер-Чеховой, затем в гостях у Верховских, где были Кузмин, Чулков, Блок, композитор М. Э. Иованович и театральный журналист П. П. Конради. В этот же день в Москву из Коктебеля приезжает Волошин и останавливается у Сабашниковых. Однако отношения между супругами «от решенные и отчужденные».
28 апреля «Горе от ума», а после спектакля - на «японском чае» у Ремизовых вместе с Кузминым, Сомовым, Бердяевым, М. Л. Гофманом, Ю. Н. Верховским.
30 апреля на Башню приходила писательница Н. Д. Санжарь с просьбой помочь ей... зачать сверхчеловека (с этой же просьбой она обратилась к А. А. Блоку). Во время обеда пришел Кузмин, который хотел взять у Ивановых том сказок «1001 ночи». Иванов отдал книгу, но, в свою очередь, потребовал «Золотого осла» Апулея, за которым с Кузминым отправили Костю Шварсалона.
В этот же день Волошин пишет Иванову из Москвы письмо с просьбой продлить сроки подготовки книги его стихов в «Орах».
Г. И. Чулков пишет Брюсову письмо с уведомлением о выходе из числа сотрудников «Весов»: это одна из завязок того конфликта «петербуржцев» и «москвичей», который станет главной коллизией этого года в истории русского символизма.
В апрельском В № «Золотого руна» помещено редакционное сообщение о том, что критические обозрения журнала, дающие систематическую оценку литературных явлений будет вести А. А. Блок. До конца года «Золотом руне» четыре обзорные статьи: «О реалистах» (№ 5), «О лирике» (№ 6), «О драме» (№ 7-9), «Литературные итоги 1907 г.» (№ 11-12).
В последних числах апреля Иванов получает от С. А. Венгерова заказ на вступительную статью ко второму тому академического собрания сочинений А. С. Пушкина и начинает активно собирать подготовительные материалы.
2 мая Зиновьева-Аннибал пишет М. В. Сабашниковой: «А мы здесь все по-прежнему натягиваем все тетивы, и ночи наши для сна по-прежнему сокращены не в меру. Напряжение очень большое и требует действительно стальных мускулов души и тела. Вячеслав вступил в стихию трагедии. Подхватил своего «Прометея» <.. > написал четыре твоих сонета. Два психологических и два изобразительных. При этом он вел огромные корректуры как последних листов «Зверинца», так и «Цветника», долженствующего появиться в конце этой недели. И <..> притащил целый ворох пушкинианских книг».
она пишет М. А. Волошину: «Мы работаем здесь дьявольски. Что выйдет из будущего - не знаю. Но в настоящем в нашей жизни нас двоих бездонная глубина и полнота через края. Просты мы, в конце концов, до элементарности, и здоровы как-то по звериному, и религиозны, может быть, тоже по-звериному, и все, что не так - временное поэтической переживание. Давайте все вместе жить простую, художническую жизнь и любить просто как любится».
3 мая «Орах» его уже набранной книги «Звезда-Полынь» может быть отложен на осень (в результате книга так и не вышла).
В этот же день в Москве М. В. Сабашникова объявляет матери о том, что «больше не расстанется с Ивановыми, Вячеслав ее любит, а Макс и Лидия согласны». М. А. Сабашникова «пришла в неописуемый ужас».
6 мая на Башне был Чулков. на Башне обедали Сомов, Ал. Н. Чеботаревская, затем (в отсутствии Иванова) был Кузмин. 12 мая на башне были Чулков и Кузмин.
11/24 мая «прекрасными». Начинается активная работа по привлечению Иванова к теософскому движению, главным исполнителем которой становится А. Р. Минцлова.
Около 13 мая вышла книга рассказов Л. Д. Зиновьевой-Аннибал «Трагический зверинец».
13 мая Л. Д. Зиновьева-Аннибал была с Костей и Лидой в гостях у А. Д. Зиновьева, где представила племянников брату и его семье. В ее отсутствие к Иванову пришел Кузмин (в сопровождении юнкера В. А. Наумова) читать свою «Комедию об Алексее Человеке Божием». Вернувшись домой, Зиновьева-Аннибал надписала Кузмину авторский экземпляр «Трагического зверинца».
выходит альманах «Цветник Ор. Кошница первая. Сборник лирический и драматический». В нем опубликованы стихотворения Иванова «Оры, щедрые Оры, с весеннею полной кошницей...» («Кошница Ор») и цикл сонетов «Золотые завесы», а также - первое действие пьесы Л. Д. Зиновьевой-Аннибал «Певучий осел».
17 мая на Башне был Кузмин, который взял авторские экземпляры «Цветника Ор».
В субботу, Ивановы планировали устроить на Башне вечер в честь выхода альманаха, однако это почему-то сорвалось.
21 мая Зиновьева-Аннибал сообщает М. А. Волошину и М. В. Сабашниковой, что на лето они решили ехать в имение тетки М. М. Замятниной Загорье в Могилевской губернии на реке Березине: «Мы просто "безумно" счастливы один в другом. Вячеслав говорит, что если бы я умерла или оставила его, он иссохнет в одну шелуху. Все идет по ритму и движется сильно и стихийно. Нет ни вчера, ни завтра. Есть "веселие" и творчество. Пока будет это во мне, буду жить, как живется. Когда опять будет могила, уйду туда, где мне есть жизнь <...> По вас не скучаю, оттого что мне с вами страшно и тоскливо. Вы очень сложны и переменчивы для меня».
22 мая «Цветника Ор». Вечером Кузмин и С. А. Ауслендер посетили Башню, где Кузмин музицировал, а Ауслендер читал свой рассказ «Вечер у господина де Севираж». На башне были также Сомов (который принес эскиз обложки для книги стихов Иванова «Cor Ardens») и Чулков.
25 мая Кузмин, уезжающий на лето в Окуловку, обедает у Ивановых. Это - последняя встреча Кузмина и Зиновьевой-Аннибал. Около 28 мая Костя Шварсалон и Лида Иванова на несколько дней уезжают в Куоккалу на дачу Г. И. Чулкова.
выходит сборник стихов С. М. Городецкого «Перун», который для «Ор» был заключительным изданием этого сезона.
В конце мая в Москве происходит решительное объяснение Волошина с М. В. Сабашниковой: Волошин спрашивает жену хочет ли она быть с Ивановым «открыто», и, получив утвердительный ответ, решает уехать в Крым. Приехав в Коктебель он пишет М. В. Сабашниковой: «К Вячеславу <...> нет прежней любви: дружба с осторожностью. Твоя слепая любовь к нему -большое несчастие для тебя».
В майском «Перевал» опубликована подборка стихотворений Иванова: «Язвы гвоздиные», цикл из двух стихотворений «Sibilla» - «Пришелец, на башне притон я обрел.» («На башне») и «В тайник богатой тишины...» («Молчание»)
В майском № «Золотого руна» выходит статья Иванова «О веселом ремесле и умном веселии» с завуалированными выпадами против «Весов»: «Мы не верим этим друзьям культуры, как расчищенного сада и вспаханного огорода на упроченной за собственником земле. Мы возлагаем надежды на стихийно-творческую силу народной, варварской души». В этом же № 5 «Золотого руна» была опубликована статья «Вольфинга» (Э. К. Метнера) «Борис Бугаев против музыки». В то же время в майском № «Весов» появилась статья Андрея Белого «Штемпелеванная калоша», направленная против мистического анархизма (грубые выпады против Чулкова и завуалированные - против Иванова).
1 июня Иванов сообщает в письме к В. Я. Брюсову о том, что у него «почти готовы» рукописи книги стихов «Cor Ardens» и афористический цикл «Спорады», а также сборник критических статей: «По звездам».
«Весов» М. Ф. Ликиардопуло оповестил письмом М. А. Кузмина, что «надежд на возобновление "Руна" в прежнем виде нет никаких» и предложил ему присоединиться к демаршу В. Я. Брюсо-ва, Ю. К. Балтрушайтиса, Андрея Белого, С. М. Соловьева и З. Н. Гиппиус, готовивших коллективный выход из состава сотрудников «Золотого руна».
В этот же день правительство П. А. Столыпина предъявило 55 депутатам социал-демократической фракции Государственной думы обвинение в антиправительственном заговоре.
3 июня революции.
5 июня М. В. Сабашникова, уехавшая из Москвы в Богдановщину пишет Ивановым в Петербург: «С Максом этот месяц было ужасно. Я была дурная, была отравлена и нет оправдания. У Тебя хорошо сказано: "Разве сердце, научившееся предавать, может выбиться из одиночества?" И конечно же, я Макса предала, и теперь надолго одна, совсем одна. <...> Мои милые, нежно любимые, я страшно счастлива за вас и с вами».
15 июня Иванов беседует на Башне с М. М. Замятниной о творческих планах, говорит, что «ему надо написать «Христофор», «Прометея», «Нио-бею» и потом маленькие слова - горчичные семячки» (под последними имеются в виду статьи-афоризмы, составившие цикл «Спорады»). Высказывает предчувствие, «что 20-е годы будут - расцветом».
В середине месяца «Вячеслав вдруг сломился. Полная расслабленность, волевая и телесная»).
Около 20 июня М. В. Сабашникова пишет Волошину: «Вячеслав меня не любит».
20 июня «Церера» («Нива»).
21 июня Иванов и Зиновьева-Аннибал приезжают в Загорье. Иванов пребывает в крайне нервном настроении и думает уехать отсюда «дня через два». Вечером первый раз в жизни поэт побывал в деревенской бане и был «очень доволен».
22 июня они гуляют по окрестностям и Иванов чувствует депрессию отступившей. В этот же день М. В. Сабашникова пишет из Богдановшины Волошину о том, что Ивановы зовут ее в июле в Загорье, но она решает не ехать: «Что мне делать, я обоих вас люблю...».
Иванов имел с М. М. Замятниной беседу о «переоценке ценностей» в русской литературе: «Пушкин пережит - невыносимо холоден и искусствен, нет поэтической непосредственности. В русской литературе есть только гениальные начинающие - Достоевский и Лермонтов. Тютчев - гениальная бездарность. <...> Искал, что в литературе, в поэзии вечно. Только на родная песня - мифотворчество должно быть, или литература погибнет».
В этот же день Зиновьева-Аннибал пишет М. В. Сабашниковой: «И я тебя люблю так достаточно, чтобы каким-либо чудом устроилась наша жизнь втроем. Главное же - это бездонная любовь Вячеслава ко мне, которую я вполне (и еще вполне ли) могла измерит только теперь. Он часто говорит: "Если бы можно было снова жить вдвоем (как в год до Городецкого и вас). Но тут же говорит, что искренно, глубоко по тебе тоскует». Зиновьева-Аннибал признается, что скрыла письмо Сабашниковой, пришедшее в Загорье, от Иванова, чтобы не волновать мужа: «... Напиши ему другое письмо с обещанием приехать».
24 июня «Ожидание» («Мгла тусклая легла по предорожью...»).
24 и 25 июня Иванов и Зиновьева-Аннибал отдельно друг от друга (а Иванов - в стихах) пишут письма М. В. Сабашниковой, приглашая ее приехать в Загорье.
25 июня Г. Э. Тастевен присылает Андрею Белому № 5 «Золотого руна» с предложением написать возражения на статью «Вольфинга» для № 6.
«Золотого руна» привело Белого в раздражение: «... Журнал наполнен вздором, выходки "Эмпирика" (Г. Э. Тастевена - Ред.) против "Весов" <...> вздор Блока о "реалистах", "меледа" Иванова о "гы-гы-гы" русского мужичка в греческом хитоне, соборно предающегося педерастии; вижу, нет, не могу сотрудничать во враждебном лагере...».
27 июня написано стихотворение «Криница».
написано стихотворение «Покров». В июне написано стихотворение «Загорье».
В июне выходит «петербургский альманах» «Белые ночи», где были опубликованы стихотворения Иванова «Мертвая царевна» и «Сфинксы над Невой».
В июньском «Весов» опубликованы рецензия Андрея Белого на «Цветник Ор» и статья Эллиса (Л. Л. Кобылинского) «Пантеон современной пошлости», содержащие резкие выпады против Иванова. Помимо того, Белый поместил в этом № отрицательную рецензию на отдельное издание драмы Г. И. Чулкова «Тайга» в издательстве «Оры».
В начале июля Л. Д. Зиновьева-Аннибал сообщает М. С. Сабашниковой, что ни в Богдановщину, ни в Крым они не поедут, а будут в Загорье, «если будет работаться, до октября, после чего едем в Петербург». 3 июля М. С. Сабашникова делиться в письме к Волошину планом «тайной» от родителей (!) поездки в Загорье под предлогом поездки в Коктебель и предлагает мужу (!) принять участие в этой мистификации.
4 июля «законным мужем» ее дочери. О разрыве отношений супружества Волошин пишет и самой М. В. Сабашниковой.
6 июля М. В. Сабашникова пишет Иванову из Москвы: «Не зови меня. Я не приеду. Ясно я поняла, что жить с вами не могу, для меня в этом ложь. Я обманывала себя и вас, говоря о троих. На самом деле, когда бывала с Тобой, забывала все, только два мира встречались, Твой и мой, и в эти минуты я предавала Лидию. Когда бывала с ней - предавала свое единое чувство, билась во лжи и мучила вас».
9 июля М. В. Сабашникова шлет вдогонку письму телеграмму в Загорье: «Приехать не могу».
М. В. Сабашникова пишет Ивановым новое, «примирительное» письмо о том, что ей необходимо «немножечко прийти в себя» и ее поездка в Загорье потому откладывается.
12 июля Иванов пишет из Загорья Г. И. Чулкову: «Сначала мне здесь хорошо работалось, а потом начались дожди, испортившие сенокос у поселян и поэта».
Около Волошин пишет М. В. Сабашниковой письмо с крайне резкой оценкой Башни: «круг людей, специализирующихся на психологических и половых экспериментах». К письму он прилагает... письменное приглашение Ивановых в Коктебель (!).
16 июля в Париже вышел № 242 журнала «Mercure de France» со статьей Е. Семенова (С. М. Когана) «Le Mysticisme anarchique», написанной на материалах интервью с Г. И. Чулковым. Статья вызвала негодование Иванова, несогласного с трактовкой мистического анархизма как искусства, политически тенденциозного (революционного).
Во второй половине июля «Весы» и газету «Товарищ», решительно отмежевываясь от чулковской трактовки «мистического анархизма» как «политизированного искусства» (Чулков прямо связывал свой комплекс идей с революционным подъемом в России, как бы абсолютизируя проблему бунта, перенося ее из политической в эстетическую плоскость). Иванов же заявляет, что к политической тенденциозности в художественном творчестве он не имеет никакого отношения: «Систематическая деятельность политического и социального характера не только не вытекает из сущности мистического анархизма, но противоречит ей, теоретически является для анархиста-мистика непоследовательностью...».
23 июля Иванов пишет Брюсову: «№ 6 <«Весов»> не получил. Очень прошу о высылке. Нужен он мне, между прочим, для выяснения моих отношений к «Весам». Я не знаю, до какой степени простирается их враждебность к литературным зачинаниям, с которыми связывается мое имя».
После 23 июля «Весов» со статьями Белого и Эллиса и начерно набрасывает открытое письмо в редакцию «Весов» «De-vorce ou separation de corps?» («Развод или раздельное жительство супругов?» (фр).; термин французской юриспруденции): «Я, один из катилинариев, именуемых «мистическими анархистами», я «петербургский теоретик», я, собравший кошницу «Ор» не по вкусу и не по мысли Андрея Белого и единый из «богов» в «Пантеоне пошлости», я, товарищ поэта Г. Чулкова по «Пантеону пошлости», каковым оказались «Факелы» в разумении г. Эллиса, и мистический реалист, подобно запутанно-бедному Бердяеву, также сотоварищу по списку сотрудников < «Весов»>, желаю полемистам «Весов» радоваться и читателей, по природе своих кротких, радовать. Товарищи мои по «Весам», не удивляет ли вас мое долготерпеливое присутствие в среде вашей?». Письмо отослано не было.
26 июля Иванов вновь переживает приступ депрессии.
В конце месяца в Загорье приходит письмо от М. В. Сабашниковой, которая предлагала Иванову тайное свидание в Орле.
идут переговоры Андрея Белого (и стоящего за ним Брюсова) с Э. Г. Тастевеном о принципах сотрудничества Белого в качестве заведующего литературным отделом «Золотого руна»: «Вырабатываем ультиматум "Руну": 1) устранение Рябушинского, "конституция" "Руна"; права "veto" на статьи о литературе (мера против Петербурга)».
31 июля - Письмо Г. Э. Тастевена Андрею Белому с условием публикации его ответа «Вольфингу» в «Золотом руне»: «Согласны ли Вы на то, чтобы мы вновь включили Ваше имя в число сотрудников? <..> Если же Вы в этом откажете, <...> то <...> вопрос о помещении Вашей статьи отпадает».В июле «Весов» со статьей «Антона Крайнего» (З. Н. Гиппиус) «Братская могила», направленной против творчества Л. Д. Зиновьевой-Аннибал и отрицательной рецензией Андрея Белого на альманах «Белые ночи».
2 августа - Окончательный отказ «Золотого руна» опубликовать возражения «Вольфингу» Андрея Белого: «Письмо Ваше есть полемическая статья, которая составляет прямое развитие Ваших взглядов, выраженных в помещенных в "Весах" статьях, с которыми тесно связано. Ввиду того, что статья, против которой возражал Метнер, появилась не у нас, а в "Весах", гораздо естетственнее, чтобы Ваша статья появилась именно в этом органе, согласно Вашему первоначальному намеренью».
В июле в Загорье приезжает из Женевы завершившая школьный курс В. К. Шварсалон.
3 августа «опыт жизни, как ей единственно дано складываться в союзе тройственном.
<...> Невозможно Вячеславу ездить на тайное свидание, которое впервые поставило бы его в ложное положение относительно твоих родителей и вообще противоречит его чувствованию».
5 августа — В № 56 газеты «Столичное утро» было опубликовано «Письмо в редакцию» Андрея Белого с обвинением Н. П. Рябушинского и Г. Э. Тастевена в некорректном поведении. В этот день «Золотого руна» - Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, В. Я. Брюсов, М. А. Кузмин, Ю. К. Балтрушайтис, М. Ф. Ликиардопуло, С. М. Соловьев.
В этот же день Андрей Белый посылает Блоку оскорбительное письмо, в котором высказывает подозрение в этической несостоятельности его сотрудничества с «Золотым руном» («продался»).
8 августа Блок из Шахматово посылает вызов Андрею Белому на дуэль (секундантом он назначил Е. П. Иванова, который вскоре добился письменного извинения от Белого и дуэль не состоялась).
8 августа В этот день Л. Д. Зиновьева-Аннибал пишет Волошину: «Не знаю, надолго ли едет Маргарита, и что несет нам ее приезд. Но до сих пор мы жили так дивно и так глубоко наслаждались строгою тишиной, совершенно вдвоем в большом недостроенном доме в зеленой шири лесов и полей. Все стало стройным и строгим. Вячеслав стал новым человеком. Вся смута наносная двух лет Петербурга сошла. Осталось только вечное. Ты его таким не знаешь. И наша с ним любовь оказалась глубже, непобедимее, чем мы это знали, и полюсом жизней наших <.. > За Маргариту будь спокоен. Вячеслав проникнут одной лишь волей: дать ей душевное здоровье, силы и мир и не отступится от своего слова - не покидать ее, если она не захочет его помощи. Поскольку я могу за себя утверждать, в этом "романе" Вячеслав ни одного шага не делал раньше ее шага, начиная с ее поселения у нас по своей воле и ее просьбы быть его любящей ученицей. Нужно ли ей это, я не знаю и перед тобою судить не берусь. Что это не нужно мне, я знаю, и что это мою жизнь омрачает и тревожит больною психологией, и мешает труду, и убеждена перед тобой теперь, после опыта этой разлуки, что не нужно <...> Пишу тебе с тою откровенностью, какая установилась между нами».
Ночью 9 августа М. В. Сабашникова по пути из Москвы в Крым заезжает в Загорье. На вокзале в Любавичах ее встретила В. К. Шварсалон. Иванов, встретив ее «на вершине лестницы», провел в отведенную для нее комнату и сказал: «Нам нужно решить, необходимы мы друг другу, или нет». По воспоминаниям М. В. Сабашниковой, они «говорили очень долго. Потом Лидия позвала его, и по голосу можно было судить, что она плачет. Она говорила: "Я больше не могу так жить"... Он успокаивал ее». Это была последняя встреча М. С. Сабашниковой с Л. Д. Зиновьевой-Аннибал.
12 августа 14 августа приехала в Коктебель к М. А. Волошину. После этого визита Ивановы не отвечали на ее письма из Крыма.
9 августа в № 60 московской газеты «Столичное утро» был опубликован ответ Н. П. Рябушинского Андрею Белому , задевающий его отношения с
«Вольфингом» (Э. К. Метнером).
11 августа в № 62 газеты «Столичное утро» был опубликован ответ Андрея Белого Н. П. Рябушинскому, написанный в крайне оскорбительной форме. В этот же день В. Ф. Нувель пишет Л. Д. Зиновьевой-Аннибал: «В Москве встречался с Брюсовым и Белым. <...> Статья Вячеслава Ивановича в "Руне" вызвала почему-то страшный гнев Эллиса. <...> О "мистическом анархизме" иначе, как с пеной у рта, не говорят. В общем, впечатление такое, что Петербург с Москвою никогда не уживутся. Das ist der alte Streit...».
в Загорье из Дерпта (Юрьева) приехал на летних каникулах С. К. Шварсалон, который гостил здесь до конца месяца.
17 августа в № 66 газеты «Столичное утро» был опубликован ответ Н. П. Рябушинского Андрею Белому, в котором содержался упрек по поводу недопустимого стиля ведения полемики. 18 августа «... Вы участник бойкота, слепо повинующийся "Весам" <...> Бойкот фанатистический (так! - Ред.), отрешительный без всяких поводов и доводов, без целей и искренности».
20 августа - Письмо Н. П. Рябушинского Г. И. Чулкову: «Часть московских сотрудников "Весов" с Брюсовым выходит из "Золотого руна", вследствии несогласия с новым направлением журнала, выразившемся в № 5.
<...> Может ли редакция рассчитывать на Ваше активное сотрудничество в создании идейной физиономии журнала».
Через несколько дней согласие Г. И. Чулкова было получено. С этого момента «Золотое руно» становится органом «петербургских символистов».
21 августа - Публикация в московской газете «Столичное утро» письма о выходе из состава сотрудников «Золотого руна» Д. С. Мережковского, З. Н. Гиппиус и В. Я. Брюсова.
— Публикация в московской газете «Столичное утро» письма о выходе из состава сотрудников «Золотого руна» Ю. К. Балтрушайтиса, М. Ф. Ликиардопуло и М. А. Кузмина. В этот же день М. В. Сабашникова пишет из Судака (Крым) Ивановым в Загорье: «Не могу не звать вас сюда. <...> Это родная красота».
23 августа «Днепром и Черным морем», чтобы в Судаке решить с Е. К. и А. К. Герцыками вопрос об издании совместного журнала. Сообщает о недомоганиях мужа (неврастения, зубная боль).
26 августа М. В. Сабашникова вновь пишет огромное исповедальное письмо Иванову.
До 29 августа М. В. Сабашникова пишет из Судака Л. Д. Зиновьевой --Аннибал: «Лидия, после твоего молчания и после этого краткого свидания, когда я тебя почти не видела, ты все уходила, у меня нет духа говорить с тобой, и я только мечтаю иногда страстно о тех днях, когда мы были с тобой вдвоем на набережной или в Царском. Может ли так быть опять?»
из Загорья в Петербург уезжает М. М. За-мятнина с Костей Шварсалоном и Лидой Ивановой (первый начинал занятия в школе Я. Гуревича, вторая - в женской гимназии).
30 августа Г. Э. Тастевена извещает Г. И. Чулкова о том, что «сейчас предложено Вячеславу Иванову вести самостоятельный философский и критический отдел в "Руне" с правом приглашать сотрудников; такие же полномочия <...> имеет А. Блок, и, таким образом состав редакции становится все более определенным».
В августовском «Весов» помещено «Письмо в редакцию» А. А. Блока, в котором он заявляет о своей непричастности к мистическому анархизму и о несостоятельности статьи Е. Семенова «Le Mysticisme anarchique».
31 августа Л. Д. Зиновьева-Аннибал пишет из Загорья в Петербург М. М. Замятниной: «Вчера письмо от М. В. в 8 страниц. Полное подговариваний к чувственной связи, намеков на мою "узость" и недостаточность духовную Вячеславу, просьб вести "шепотом", т. е. тайно от меня корреспонденцию. Вячеслав рассердился. Говорит, что она глупа и совершает поход на свою погибель. Она пишет, что "мучает" Макса, потому, что он "огрубел и стал резвым, растительным", а он ей "поручен" и она его "путь к жизни" и должна его "вочеловечить мучениями". Вот кукочка!». Вечером у Иванова и Л. Д. Зиновьевой-Аннибал состоялся разговор о смерти: «... О возможности отделений существа для астральных свиданий <...> О моем умирании и ясном разделении тела, души и духовной монады. Душа не знала, будет ли жить, и смиренно ждала. Тело знало, что умрет. А монада знала, что она бессмертна, но о ней не знали ни тело, ни психея, и потому эта двойственность и жизни, и могилы для всякого сознания. Мы бесконечно близки с Вячеславом...».
М. В. Сабашникова пишет из Судака новое «безответное» письмо Ивановым в Загорье.
3 сентября - В № 16 газеты «Свободные мысли» появляется анонимное сообщение: «А. Блока пригласили редактировать "Золотое руно"; от приглашения Блок отказался в пользу Вяч. Иванова. Этим последним предложение принято под условием полной автономии журнала от Н. Рябушинского, т. е. лишения его всех прав на просмотр рукописей и на какие бы то ни было непосредственные отношения к сотрудникам».
Около М. В. Сабашникова пишет Иванову из Судака о том, что у Волошина «мертвое сердце» и ей с ним «тяжело», тревожится отсутствием ответов на ее письма и зовет Ивановых в Крым.
5 сентября А. А. Блок сообщает Иванову, что обещал Н. П. Рябу-шинскому просить Иванова стать неофициальным редактором «Золотого руна» и «взять весь журнал внутренно ».
10 сентября М. В. Сабашникова, что Волошин «раздумал» издавать свою книгу стихов «Звезда-Полынь» в «Орах» и намерен вернуть деньги, потраченные на набор.
12 сентября Волошин записывает в дневнике: «Все мое к Вячеславу кончено...».
Иванов, утомленный письмами Сабашниковой, пишет ей из Загорья: «Я никуда тебя не зову, и ничего от тебя не хочу».
15 сентября Иванов пишет С. А. Венгерову, что поездки в Крым, необходимой для ознакомления с пушкинскими местами (!) не состоится, и статью о «Цыганах» он вышлет в Петербург через неделю, ибо будет обходиться «портативной библиотекой».
В первой половине сентября «особая сумма на покрытие расходов, сопряженных с хлопотами в пользу "Руна"», на несколько дней ездил в Загорье для переговоров с Ивановым о перестройке редакции «Золотого руна».
17 сентября Ивановы ездили к лесникам в Княжий лес.
18 сентября Иванов занимался латынью с В. К. Шварсалон: они вместе переводили Горация. К этому времени он «отложил немного "Цыган" и кончает "Ты еси" и "Спорады"».
Ивановы ездили в Любвичи, где Иванов беседовал с местным раввином. 20 сентября вновь ездили в Любвичи.
22 сентября «Целую тебя, навсегда любимый. Не жду больше...». В этот день Иванов завершает и отсылает в Москву статью «Ты еси» и написанную в Загорье поэму «Сон Мелампа» (последняя, посвященная М. А. Волошину была опубликована в октябрьском № «Золотого руна»).
вышел № 379 газеты «Товарищ» с опровержением Иванова, отмежевавшегося от статьи Е. Семенова «Le Mysticisme anarchique».
В этот день Иванов и Зиновьева-Аннибал катались верхом «на Копчике и на кобыле». Они планируют поездку в Москву 27 или 28 сентября.
24 сентября в Загорье и работать здесь над корректурой диссертации и «Цыгана ми» до середины октября. Это - роковое решение.
25 сентября Ивановы ездили в Любавичи вечером на паре лошадей за овсом.
В сентябре выходит № 9 «Весов» со статьей Брюсова «Торжество победителей», в которой впервые был провозглашен факт деления символистов на «старших» («Весы» - Москва - Брюсов - культура - эстетика) и «младших» («Золотое руно» - Петербург - Иванов - стихия - мистика). стало понятно, что «третий в схватке» - журнал «Перевал» С. А. Соколова (Кречетова) доживает свои последние дни (в октябре появился последний, двенадцатый №, завершающий это издание).
В сентябре «Неведомое» и «Улов».
В конце сентября выходит строенный № (7-9) «Золотого руна» со статьей Иванова «Ты еси», снабженной специальным примечанием, помеченным 21 сентября о том, что отношение ее автора к журналу «остается отношением простого авторского сотрудничества» (ответ на сообщение в «Свободных мыслях»). Однако Иванов становится главным теоретиком сотрудничающих с «Золотым руном» символистов-«петербуржцев» (Блока, Городецкого, Чулкова, Ремизова и др.) и программа журнала стала развиваться в русле философско-эстетических идей Иванова.
В начале октября в соседней с Загорьем деревне началась эпидемия скарлатины и Л. Д. Зиновьева-Аннибал стала помогать матерям лечить детей.
До 4 октября «титаническим усилием» выправил и отослал М. И. Ростовцеву корректуру текста латинской диссертации, «кроме последнего листа, где сильные переделки» и начал писать набело статью о «Цыганах».
4 октября Л. Д. Зиновьева-Аннибал в письме к М. М. Замятниной из Загорья в Петербург сообщает, что «с Маргаритой совсем пока разошлись. <.. > Он (Иванов - Ред.) говорит, что видит, что она не любит и что она не та, которую он желал в ней видеть. Она в диапазоне обычной ревнивой, банально любимой женщины и до полной холодности сердечной. А он горел совсем иным идеалом. Ко всякому же узко личному наслаждению он совершенно умер и нисколько к ней страсти не испытывает».
М. В. Сабашникова пишет Иванову из Крыма в Загорье два огромных письма, завершающих всю эту любовную историю: «Вячеслав, знал ли ты к какому ужасу ты привел меня? И тогда знал ли, к какому ужасу вел? Ты сообщаешь мне, что ты светел и гармоничен. И мне страшно за тебя. Потому за тебя и страшно, что вся боль чужая, которую ты брал и берешь на себя, на тебе и вокруг тебя. <...> Я чувствовала, что всякая боль (а если бы ты знал моих родителей, то для тебя, как для меня, не было бы сомнения, что моя связь с тобой была бы для них ударом смертельным), всякое зло, хотя бы косвенно через тебя нанесенное, обернется на тебя. На тебе уже слишком много и довольно слепых и темных жертв. <...> В твоей жизни ничто не было неизбежно. Тебе никто не нужен. Ты был бы сильнее один. <...> Я даже не страдания твоего боюсь, хотя бы все отдала, чтобы предотвратить, но есть в жизни нечто страшнее для тебя земной боли, твое счастье страшнее».
До 10 октября, «Exit Cor Ardens».
9 октября Л. Д. Зиновьева-Аннибал с утра ушла в Любавичи, чтобы купить булок. В полдень она вернулась, прочла полученное письмо от С. А. Соколова, которое ее рассердило.
В среду 10 октября «Певучего осла».
В ночь с 10 на 11 октября Л. Д. Зиновьева-Аннибал заболевает скарлатиной: всю ночь ее тошнило, а утром В. К. Шварсалон находит мать лежащей на полу в ванной.
В субботу 13 октября в Загорье приехала Н. Г. Чулкова.
В Загорье скончалась Л. Д. Зиновьева-Аннибал.
19 октября А. Д. Зиновьев высылает телеграмму могилевскому губернатору с просьбой содействовать перевозу тела в Петербург (в обход правил для обращения с телами умерших от заразных болезней).
20 октября «Обручился с Лидией ее смертью». В этот день в Петербурге А. Д. Зиновьев покупает место на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
В четверг, 25 октября в 10 часов вагон с телом Л. Д. Зиновьевой-Анни-бал прибыл на Николаевский вокзал в Петербурге. Похороны Л. Д. Зиновьевой-Аннибал на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.